Может, он плохо объяснял жителям все тонкости либерзации? Ведь ни о чем подобном они отродясь не слышали. Может, лучше поняв, что он затеял, поняв, что путь будет долгим и трудным, они начали бы учиться жить по-новому, сами начали бы устраивать свою жизнь, а не ждать, когда снова запустят кастрюльные заводы? Но пока получалось, что либерзация вроде как жила сама по себе, а жители - сами по себе.
Может, он мало гонял жуликов, что слетелись на эту самую либерзацию, как мухи на мед? Они-то в отличие от жителей приспособились быстро. Им-то в отличие от жителей ничего объяснять было не надо.
Может, он позволил наплодить кучу лишних чиновников, что, как и прежде, ни хрена не делали и делать не хотели? Да и были-то они в большинстве своем из тех - прежних. Может, в этом он был виноват?..
- Власть... власть... - словно эхом отзываясь на собственный голос, повторял Елка.
Зачастую он уже не мог понять, чего больше в этой, полученной им власти - сладости или горечи. Но и об отказе от неё ни разу не помышлял. Она - власть - стала частью его самого. Вне её он себя представить уже не мог. Громя противников, переставляя с места на место, тасуя, словно колоду карт, своих чиновников, он погружался в нее, как в черный бездонный омут. Она и тяготила его, и притягивала, как гигантский магнит. Порой он уже не различал, чего больше в его жизни - борьбы за когда-то начатое им дело или борьбы за эту треклятую власть. Просто за власть как таковую...
Но сейчас времени на размышления не оставалось. Сейчас в одночасье могло рухнуть, могло развалиться все - и его дело, и его власть.
Большая Елка тер лоб ладонью и слышал, как сзади надрывается в телевизоре чей-то голос. Обернувшись, он посмотрел на экран. Там, размахивая флагами и палками, бушевала толпа.
"Все!" - сказал он самому себе и потянулся к длинному ряду кнопок на переговорном устройстве...
Через пятнадцать минут перед Елкой стоял Главный Судья Центральной провинции.
- Кончать надо все это! - Елка кивнул в сторону телевизора. - Или я, или Совет!.. Кончать надо... Все!
Он с трудом удержался, чтобы не сорваться на крик.
- Послушайте... - Судья стоял, потупившись, разглядывая ковер под ногами. - Может, не надо так? Может, как-то по-другому решить?
- Как по-другому? - взъярился Елка.
- Ну, может, вот выборы эти... Может, пусть вас всех заново изберут?
- Кого - всех?
- Ну, и Совет, и вас... Может, вы сейчас вместе уйдете, а жители потом снова выберут, кого захотят?
- Что значит - снова? - Глаза Елки налились кровью. - А если они не того выберут?.. Если - кого из этих? Вон из тех...
Он снова ткнул в телевизор.
- ... из тех, кто им дубины раздал?
- Ну, значит... - Судья замолчал, не договорив.
- Да ты понимаешь, что начнется?! - Елка был вне себя от гнева. - Это ж новое поделение начнется! По-де-ле-ние!!
- А... если народ хочет... поделения? - тихо спросил Главный Судья.
- Да не выдержит он ещё одно поделение! Не выдержит!! - заорал Елка.
- А как же демократия? - спросил Судья ещё тише.
- Какая демократия?!
Елка обхватил голову руками. Мысли его окончательно перепутались.
- Демократия... - повторил Судья. - Ведь вы...
- Да хрен с ней, с демократией! - закричал Елка. - Хрен с ней! Пусть я не демократ, понимаешь. А эти вот что, демократы?!
Большая Елка подскочил к телевизору, с силой ударил по нему рукой.
- Да нельзя так, - произнес Судья. - Нельзя... Не простят вас потом...
- Не простят?.. Не простят, говоришь?.. Ну и хрен с ним!.. Бог простит!
Елка метнулся к столу, схватил телефонную трубку и прокричал в нее:
- Министра обороны ко мне! Немедленно!
* * *
В лукичевском небе светили тусклые звезды. В Кухтикиной комнате за столом сидели Колька и Надькин отец. Сам хозяин примостился рядом на табуретке. Бутылка с вредной жидкостью стояла посреди стола в окружении трех тарелок. На тарелках лежали вареные картофелины. Открытая банка тушенки украшала незатейливый натюрморт.
- ...и вот, понимаешь, на помойке-то нашей эта хреновина и прячется, вещал Надькин отец, размахивая руками. - А откуда взялась - неведомо.
- Да слышали уже... - вяло отозвался Колька, ковыряя картофелину.
- Ты слышал, а я видел, - возбужденно прошептал Надькин отец. - Там чо делается, знаешь? Там это, значит... Там кто мимо пройдет, тот вроде как в круге каком завертится. Точно! Сам раз попал... Идешь, значит, идешь. Вроде как вперед топаешь. А она, стерва, тебя по кругу водит. Ага... Час может водить, а то и больше. Ну, натурально!.. Главное, тебе-то чудится, что прямо держишь. И добро бы по пьяни. А то у меня же с утра росинки во рту не было. Чтоб я сдох!.. Ну, думал, кранты!.. Битый час водила, зараза. И со всеми так. Не веришь?
- Масоны все, - лениво сообщил Колька. - Их работа.
- Масоны, масоны... - проворчал Надькин отец. - Нет там, на хрен, никаких твоих масонов. Ни фига там нет. Кусты одни. Но только, говорят, исходит от неё что-то. От помойки этой. Погань какая-то.
- Один бес. Все равно - они, - сказал Колька и, тяжело подняв голову, оборотился к Кухтику: - Ты вот что, ушастый. Ты давай к нам записывайся. Бить их, гадов, будем... И чернозадых. И дерьмо-кратов этих... И краснозадых - тоже.
- Ты красных не трожь! - стукнул по столу Надькин отец.
- Ладно, ладно, - произнес Колька заплетающимся языком. - Не шуми. А дерьмократам все одно крышка. Вон - слышь...
Он указал пальцем на стену. Через стенку из соседней комнаты доносились неясные звуки.
- Не глухой. Слышу... А чо у тя там? Радио, что ли? - проворчал Надькин отец.
- Как чо? - Колька отвалился от стола. - Махаловка там. По телику весь день гоняют. Ирка моя все не ложится, смотрит. Наши в столице власть берут. Хошь глянуть?
Колька, шатаясь, поднялся со стула. Встал и Надькин отец. Они двинулись в коридор. Кухтик доел картофелину и поплелся следом.
Сквозь дверной проем Колькиной комнаты виднелся мерцающий экран телевизора. Показывали столицу. Над широкой, освещенной огнями улицей висел густой сизый дым. В дыму, медленно перемещаясь, двигались темные пятна.
Что-то знакомое почудилось Кухтику в этой картине. Он вытянул шею и вгляделся в экран.
Тяжелые, неуклюжие машины, урча, ползли по асфальтовой полосе.
В город входили танки.
IV
Большой голубой шар накренился, подставил лучам желтой звезды верхнюю свою половину, и на шестую часть суши пришла весна.
Весеннее солнце съело грязные сугробы, покрывавшие улицы городов Кухтиковой страны, растопило толстый лед на озерах и реках, теплые лучи заскользили с юга на север и добрались до столицы.
Вслед за теплом появились певчие птицы, расселись на ещё голых деревьях, на карнизах столичных домов, на высокой кирпичной стене, окружавшей Главный дворец столицы. Весна делала их веселыми и беспечными. Одна из пичужек осмелела настолько, что перелетела стену, вспорхнула на верхушку самого большого дерева, проскакала по ветке и заглянула в ближайшее окно дворца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
