В гараж она заходить боялась по–прежнему. Оставалась ждать на том месте, которое Сигизмунд про себя называл «последним рубежом».
— Стой, жди, — наказал Сигизмунд, оставляя Лантхильду у «последнего рубежа». — Сичас подадим карету, ваше величество.
Она подняла к нему лицо, улыбнулась. Свет фонаря высветил каждую черточку этого лица: длинный нос, большой, твердо очерченный рот, подкрашенный светло–розовой помадой «Револьюшн» (купил–таки!), ясные серые глаза в белых пушистых ресницах, светлые брови–стрелы… На воротнике шубки из фальшивого леопарда лежала лантхильдина коса — тайная гордость Сигизмунда — не коса, а косища, буйство жестких белых волос, сплетенных туго–натуго и перетянутых резинкой с какими–то дурацкими блескучими розочками.
Сигизмунд чуть наклонился и поцеловал ее в губы.
— Сейчас, — шепнул он.
И пошел к гаражу.
Она немного постояла, переступая сапожками — подмораживало — а потом, завидев медленно идущего по снегу кота–победителя, присела на корточки и начала подкыскивать, смешно присвистывая:
— Ктсс–сс… ктсс–ссс…
Сигизмунд вошел в гараж. Включил зажигание, стал прогревать мотор. Усмехался про себя — все представлял, как Лантхильда сюсюкает с мьюки. От слова «кот» она отказывалась категорически. Мьюки и мьюки. Да и сам Сигизмунд все больше склонялся к таежной мове.
На днях вспоминал одну старую песню Мурра — давно ее не вспоминал, а тут вдруг всплыла в памяти:
Ты — дурак, и я — дурак, все мы — братья–дурни…
Жизнеутверждающая такая песенка.
Поймал себя на том, что мысленно перекладывает ее на девкино наречие. Песенка перекладывалась без всяких усилий:
Ик им двалс, йах зу ис двалс; изьос брозарс–двальос…
Вот так запросто…
Где–то совсем рядом съехал с крыши снег. У–ухх! Мотор неожиданно заглох. Сигизмунд подождал немного и снова повернул ключ. Завелся. Черт, надо тачку менять. Сколько можно!..
Да, поменяешь тут тачку. Затеял дорогостоящую развлекуху на несколько лет: ребенка. Тут вкладывать деньги да вкладывать. Бездонная дыра…
Ладно, пробьемся.
Он выехал из гаража и вышел из машины, чтобы закрыть дверь.
— Лантхильд!
Девка не отзывалась. С кошкой играет. Он закрыл двери, обернулся.
— Лантхильд!
Молчание.
— Лантхильд!!
И — снежным обвалом — все внутри оборвалось.
— Лантхи–ильд!!!
Господи, что ее — снегом?.. Да нет, каким снегом, нет там никакого…
Он бросился к тому месту, где оставлял ее. К «последнему рубежу».
И остановился, будто споткнулся.
Лантхильды не было.
* * *
Лантхильды не было. А что же было?
Стена, водосточная труба. Почти правильный круг сдутого снега на том месте, где стояла Лантхильда. Как будто гигантский пылесос с неба дунул и размел снег, обнажив асфальт на пространстве метра в три диаметром.
К этому месту вели три стежки следов: Лантхильды, Сигизмунда и кота. Вот они с Сигизмундом подошли к этому месту. Вот следы Сигизмунда отходят к гаражу. Вот следы Сигизмунда, возвращающегося от гаража…
Сигизмунду стало страшно. Он вспомнил, как боялась Лантхильда подходить к гаражу, как его самого разбирали дурацкие страхи, когда он оставил ее здесь дожидаться, а сам пошел выводить машину…
Превозмогая себя, протянул руку, коснулся асфальта. Асфальт был тепловатый. И сухой. Неожиданно долетел слабый запах лета. Сигизмунд не сразу понял, что это, — слишком уж невозможным был этот запах в зимнюю морозную ночь. Пахло сеном, разопревшей травой, сырой землей и еще чем–то.
Сигизмунд не верил в НЛО. Он не верил в то, что инопланетяне воруют земных женщин, оплодотворяют их и таким образом готовят экспансию на Землю. Он не читал «Очень Страшную Газету» и бестрепетно заворачивал селедку в объявления «Приворожу любимых навсегда и залатаю Ваше биополе». Словом, мистический бум не затронул С.Б.Моржа. Почти.
С другой стороны, боец Федор с его истовым православием не представлялся Сигизмунду слабоумным. Боец Федор — человек здравомыслящий. Да и православие — институт почтенный, тысячелетний…
Ах Господи, ну что за рассуждения. Ему просто очень страшно. Так страшно, что колени подгибаются. А что, если это правда… А что, если Лантхильда действительно… И кот… Правда, странно, что бес — если это был бес — принял обличье кота серого, банального, помойно–бачечной породы…
НО ЧТО, ЕСЛИ ЭТО ПРАВДА?
Сигизмунд медленно попятился от круга. «Ведьмин круг». С поганками по краям. Да нет, поганок пока что не наблюдается…
Не решаясь повернуться к жуткому следу спиной, он добрался до крыльца. Поднялся по ступенькам. Ему чудилось, что из центра круга кто–то смотрит ему в спину горящими глазами.
Обернулся. Никого.
Поспешно захлопнул за спиной дверь. Перевел дыхание. На лестнице тоже никого не было.
Взлетел по ступенькам. Бросился — прямо в ботинках — в гостиную. К иконе.
Кто–то говорил ему — сейчас уже не вспомнить, кто, мать или боец Федор — что бесы при надлежащей тренировке могут выдержать все, даже распятие, и только от одного бегут поголовно: от образа Божьей Матери.
Вот и хорошо. Вот и проверим.
Схватил икону так торопливо, что своротил на пол блюдце с манной кашей — свежее лантхильдино подношение. Влез в кашу ботинком.
Выскочил из квартиры, оставляя грязные следы по всему коридору. Кобель увязался за Сигизмундом.
Никаких видимых изменений во дворе пока не произошло.
Сигизмунд побежал через двор, прижимая к животу тяжелую икону в окладе. Мыслей в голове почти не было.
Круг был на месте. Кобель постоял возле круга, принюхиваясь, задирая нос и чуть раздувая ноздри. Потом прянул ушами и, взлаивая, помчался через весь двор. Кота засек, не иначе.
Сигизмунд нерешительно вошел в круг. Ступил на сухой асфальт, присел на корточки. Ворочаясь на корточках, поводил вокруг себя иконой.
Ничего. Он почти ожидал услышать визг невидимых существ, ощутить, как раскаляется под пальцами оклад, — весь арсенал дешевого страшка.
Но икона оставалась холодной, тишина безмолвной. На противоположном конце двора хлопнула дверь подъезда.
Сигизмунд встал, опустил икону, держа ее в руке, как книгу.
— Лантхильд! — крикнул он.
Быстрые, легкие шаги по снегу. Почти бег.
Он ощутил невероятное облегчение. Почти невыносимую радость.
— Лантхильда! — крикнул он во все горло.
В круг вбежала пегая колли и замахала хвостом. Единственная собака из всех известных Сигизмунду, у которой были голубые глаза. Сигизмунд машинально погладил ее.
Следом за собакой стремительным шагом шла через двор ее хозяйка, молодая женщина в длинной дубленке. Она поздоровалась с Сигизмундом и прошла мимо. Шаги стихли.
Все.
Сигизмунд мутно посмотрел на свою машину. Надо бы в гараж ее загнать. Только сейчас сообразил, что не заглушил мотор.
* * *
В доме никого не было. Лишь в гостиной бессмысленно горел свет. В углу, там, где стояла икона, темнело пятно. На полу белело растоптанное блюдце.
Сигизмунд бросил икону на пианино, под дедовской фотографией. Не раздеваясь, прошел к телефону. Взял справочник, начал листать. Тонкие страницы рвались под пальцами.
Нашел.
Занято.
Как маньяк, снова и снова набирал номер. Наконец дозвонился.
— Это справка о несчастных случаях?
Сколько времени ее нет? Сколько он топтался во дворе — полчаса, час? Где она может быть? Он сам не верил в то, что городские службы могут что–то о ней знать.
— Вы не могли бы перезвонить через два часа? Данные о сегодняшних происшествиях еще не поступили. Спасибо.
Сигизмунд положил трубку. Тупо поглядел на свои ноги в мокрых ботинках. По полу расплывалось нечистое пятно от растаявшего снега. Кобель подъедал в гостиной кашу. Осколками блюдца звякал — гонял.
Сигизмунд медленно разделся. Тело стало ватным, истомным. Ждать. Два часа.
Минут через сорок опустошенного сидения в кресле он вдруг вскинулся. Что он тут сидит? Надо искать… Накинул куртку, выскочил из дома. Пробежал по каналу, заглянул в несколько соседних дворов. Снова выскочил к каналу. Замирая от ужаса, перегнулся через решетку, поглядел на лед. Сзади затормозила машина.
Менты.
— Документики попрошу.
Изысканно–вежлив, в перчатках.
— Собаку не видели? — мгновенно собрался Сигизмунд. — Черную.
— Где проживаете?
Сигизмунд махнул на свою подворотню. Назвал адрес. Добавил фамилию сержанта Куника. Впрочем, Куника они не знали.
— А где поводок у вас? — не отставал мент.
— За сучкой погнался. Вырвал из руки… Ребята, телефон запишите, если увидите — звякните…
Сигизмунд упорно не замечал их официального тона. Держался политики «мы с вами порядочные люди, жители СПб». Действовал инстинктивно.
