— Но Кои в будущем стала бы второй Фукудой.
— Хорошо, а кем стал Бернард? Ты можешь ответить на этот вопрос? Нет? Тогда я отвечу: Бернард такой же хладнокровный убийца, как и Кои.
— Но Бернард делает все из самых лучших побуждений, у него такие альтруистические мотивы!
— Так думают в Центре, я знаю. Но мотивы — мотивами, а как же мораль? Кои по крайней мере смело посмотрела правде в глаза — на то, кем она стала.
— А потом совершила самоубийство. — Рассел покачал головой. — Не понимаю я людей, которые предпочитают смерть жизни.
— Дело здесь вовсе не в том, что Кои предпочла жизни смерть, Для нее смерть — способ очиститься от грехов; только ритуальное самоубийство — сеппуку — смывает с человека все его преступления, поэтому Кои и совершила его. И поступила достойно.
Рассел поднялся с места:
— Все эти разговоры о смерти вызывают у меня клаустрофобию, — сказал он и пошел в носовую часть самолета.
Тори раздраженно повернулась к иллюминатору.
— Господи, — прошептала она, — и почему он такой бестолковый! Одновременно проницательный, умный и бестолковый!
Потом Тори тоже встала и пошла вслед за Расселом, надеясь снова завязать с ним разговор, попытаться объяснить ему то, что сама она так хорошо понимала, хотя это и не укладывалось в рамки логики.
Тори, догнав Рассела на полдороге, окликнула его. Тот обернулся на голос и долго-долго, целую вечность, смотрел на Тори, а она — на него. Затем он схватил Тори за блузку, пылко притянул к себе, сказал хриплым голосом: «Теперь тебя ничто не спасет» и страстно поцеловал Тори в губы, а девушка подумала: «И не хочу спасаться». Она раскрыла губы, нашла своим языком язык Рассела и растворилась в сладком поцелуе; изогнув спину, прижалась к Расселу всем телом, одновременно испытывая негу, слабость и головокружение. Ноги Тори отяжелели, а по бедрам пробежал сладострастный огонь, дыхание участилось. Рассел, расстегнув ее блузку, неистово ласкал грудь возлюбленной, нежно мял соски пальцами, а Тори стонала от удовольствия. Сгорая от нетерпения, она лихорадочно искала молнию на брюках Рассела, наконец, нашла, быстро расстегнула ее и, взяв в руку плотный, твердый член, ввела его себе во влагалище до самого основания. Когда их тела соединились, и Тори, и Рассел одновременно вскрикнули от необыкновенно сильного приятного ощущения. Рассел приподнял Тори, держа ее за бедра, помогая ей двигаться; оба они стонали и кричали, и им было все равно, услышит ли их кто-нибудь или нет, одно было сейчас важно — горячие тела, слившиеся воедино, объединенные всепожирающим огнем страсти, желания, любви. Тори обнимала Рассела за шею, проводила руками по его густым волосам и все время повторяла: «Расс, Расс...», а он неутомимо покрывал поцелуями ее лицо, шею, уши, и так продолжалось до тех пор, пока Тори чуть не потеряла сознание от наслаждения. Закрыв глаза, она терлась лицом о его щеки, и сладкие толчки внутри нее наполняли ее тело неизъяснимым блаженством. Она почувствовала, как движения Рассела стали интенсивнее, напряженнее, но не резче, к чему она привыкла, а, наоборот, даже более мягкими и нежными, а через несколько неописуемых мгновений перед завершением акта его член внутри Тори как бы набух, еще больше затвердел, и горячая жидкость излилась из него в разгоряченное лоно Тори. Рассел глухо застонал, его тело содрогалось в экстазе, а Тори почти задохнулась от удовольствия. Вскоре она, широко раскрыв глаза, громко закричала, не в силах сдержать себя, настолько сильным было охватившее ее ощущение блаженства, когда она достигла вершины любовного акта.
Неожиданно Рассел быстро выскользнул из Тори, опустил ее на пол.
Тори запротестовала:
— Нет, нет, — стонала она, — не сейчас, подожди еще.
Но Рассел уже опустился на колени, нашел ртом ее влагалище, начал ласкать его языком, облизывать внутри и снаружи, и Тори стала двигать бедрами, помогая Расселу, гладила его голову и прижималась к нему, и ноги ее дрожали, и она вторично испытала высшее наслаждение страсти, и тяжело навалилась на Рассела; они оба повалились на пол. Тори взяла член в руку, прошептала:
— Я снова хочу тебя. Прямо сейчас, слышишь?
Рассел рассмеялся и сказал ей:
— Ты разве не помнишь, что только один из нас — гуманоид с планеты Криптон? Дай мне пару минут.
Но Тори не слушала его и продолжала ласку, двигая рукой вверх-вниз, и этого времени для Рассела оказалось более чем достаточно.
Они снова предались безумству страсти, пока не исчерпали себя до дна и не затихли. Тори положила голову на грудь Рассела, слушала, как бьется его сердце, совсем не так, как у нее. В этот момент ей показалось, что она наконец-то поняла Рассела: знала, что ему нравится и что не нравится, что делает его счастливым, а что огорчает, что успокаивающе действует на него, а что пугает. Она понимала, что это ощущение — иллюзорное, что ни один человек никогда не поймет другого до конца, но тем не менее такой самообман был ей необыкновенно приятен.
— Мы почти прилетели в Москву, — сказала Тори Расселу некоторое время спустя, когда они, одевшись и успокоившись, заняли свои места в салоне самолета, — а в голове у нас один секс.
— Это в нас говорит инстинкт выживания, Тори, — ответил Рассел, — разум наш знает, что впереди нас ждет опасность и, может быть, смерть, и поэтому будит в нас животные инстинкты, напоминая о том, что мы еще живы.
— Значит, то, что только что произошло между нами, для тебя не более, чем инстинкт? Зов плоти заглушает в нас голос разума. Ты это имел в виду?
— Тори, ты неправильно меня поняла!
— Я правильно поняла, — сказала Тори, отодвигаясь подальше от Рассела.
— Да успокойся ты, — Рассел дотронулся до Тори, но она отбросила его руку.
— Не нужно мне говорить, что я должна делать!
— Ничего ты не должна, Господи! Особенно мне.
— Хорошенькое дело! После такого замечательного акта любви ты заявляешь мне, что это было всего лишь проявлением какого-то инстинкта! Неужели для тебя близость — не более, чем спаривание двух гомо сапиенс?
— Разумеется, нет! Ты с ума что ли сошла, Тори? Разве я тебе не говорил, что люблю тебя? Ты, между прочим, ничего не сказала мне в ответ.
После этих слов наступило гробовое молчание, и двое влюбленных уставились друг на друга.
— Иногда я думаю, что лучше бы мне было не любить тебя, — первым нарушил молчание Рассел. — Мы такие разные. И ты такая изменчивая, непонятная. А временами просто путаешь меня, я уж не говорю о твоих физических возможностях... Любить тебя — это все равно что броситься в темный омут. Что принесет мне такая любовь?
— Никто этого не знает, — мягко ответила Тори. — Может быть, именно поэтому любовь так волнует воображение людей: два человека, которые любят друг друга, идут навстречу неизвестности.
— Тори, ты не ответила на мой вопрос. Ты любишь меня?
Вместо ответа Тори крепко поцеловала Рассела в губы.
— И не только. Я еще и испытываю страх.
— Страх? Почему?
— Боюсь поддаться твоему влиянию.
— Перестань городить ерунду. Я же не отец тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Не что, а кого. Я имею в виду тебя и то, что ты хотела подчиняться своему отцу, но у тебя не получилось, и тогда ты обрела другого отца — Бернарда Годвина, и стала слушаться его.
— Это неправда. Какой ужас.
— Ничего ужасного, — Рассел взял Тори за руки. — Бернард с самого начала правильно себя повел — он увидел твою беспризорность и неприкаянность. Как тебя называли тогда в Токио? Диким Ребенком. Неужели ты думаешь, что Бернард встретился с тобой благодаря счастливому стечению обстоятельств? Наверняка прежде, чем разыскать тебя в токийских злачных местах, он в течение долгих месяцев изучал тебя, можешь мне поверить. А изучив, сделал так, чтобы все особенности твоего характера, твоей психологии приносили пользу ему, Бернарду Годвину. Он большой специалист по этому делу.
Тори повернулась к иллюминатору, стала смотреть на струйки воды, стекающие по стеклу, и обдумывала слова Рассела. Ей почему-то представилось, что идущий за стеклом иллюминатора дождь пришел из другого, неизвестного ей мира, который ей предстояло скоро узнать.
— Расс, — жалобно сказала она, — я ведь и сейчас Дикий Ребенок. Но я не хочу меняться.
Рассел успокаивающе погладил Тори по волосам:
— Тебе сейчас трудно, я понимаю, но ты не бойся. И что бы ни случилось, какая-то частичка твоей души всегда останется неизменной.
— Почему так тяжело расставаться с любимыми людьми, Расс? — спросила Тори. Потом закрыла глаза, прижалась к Расселу.
— Почему? Ну, хотя бы потому, что, когда теряешь близкого человека, остаешься один в этом мире, лицом к лицу со своим одиночеством.
— Но я теперь не одна, да? — Тори открыла глаза, посмотрела на Рассела и расплакалась. — Я люблю тебя.
Рассел прижал Тори к себе, и они долго сидели, обнявшись.
