Баррахат сказал: все это прекрасно, если мы решим три вопроса. Провиант, фураж и вода. Все.
С провиантом было проще всего, правда, слишком много приходилось тащить с собой. С фуражом тоже, хотя здесь в полную силу дала себя знать старинная задача дальнего старта. Для того, чтобы добраться до места, нужно две лошади и шестнадцать вьюков фуража, например. Чтобы тащить этот фураж, нужно еще как минимум три лошади, а значит — еще двадцать четыре тюка фуража, для которого нужны еще шесть лошадей… и так далее.
Баррахат хорошо владел методикой борьбы с этим парадоксом. Отряд отправился в путь неделю тому назад, и некоторое количество изначально вроде бы вьючных лошадей уже оказалось сменными верховыми, а еще больше постепенно оставалось позади. Специально взятые люди отводили их в ближайшие селения и сами оставались с ними, так что кормить тоже приходилось все меньше и меньше ртов.
Сложнее всего было рассчитать маршрут, на котором отряду хватит воды. В Сиррахе почти нет оазисов. Даже на краю пустыни их очень мало.
— Что скажете, советники? — задорно спросил Джави, опуская с лица шарф, защищающий дыхание от песчаной пыли.
— Мы на границе, повелитель, — сказал Баррахат. — Вы стоите на самой границе своего королевства. По той стороне бархана — ничья земля.
— Откуда ты знаешь, Шер? — весело сказал Джави. — Как в барханах можно узнать, где чей бархан?
— Знак, — сказал Сальтгерр. — Видите, засыпанный знак?
Джави пригляделся. Внизу, там, где экономным шагом проезжали Ястребы, и впрямь виднелся деревянный столб, почти ушедший в песок.
— Этот знак поставил король ар-Равиль триста лет назад, — сказал Шер. — Его описание сохранилось и соответствует тому, что мы видим. Я читал то, что вырезано на дереве. Здесь кончается земля Дамирлара, мой повелитель. Дальше ничьи пески.
— Ну что ж, — сказал Джави, — ну что ж…
Он тронул коня с места и проехал около десятка шагов. Потом развернулся на запад.
— Прощай, земля Амира, — сказал он негромко. — Прощай, страна отважного и безрассудного Амира, Кем д'Амир, священный Дамирлар! Твой потомок, Амир, покидает землю отцов, как некогда и ты покинул свою. Прощай!
Он двинулся вниз по склону бархана. Конь упирался, недовольно мотал головой и присаживался на задние ноги, проезжая по два-три шага вместе с оползающим песком. Сальтгерр и Баррахат пустились в короткий объезд, чтобы не ссыпать песчаную лавинку на голову повелителю.
— Я вот что хочу спросить, — сказал Джави, когда советники догнали его. — Мы привал делать будем?
— Не сейчас, повелитель, — сказал Баррахат. — Если повелитель не возражает — ночью пойдем побыстрее, без отдыха. К утру будем в оазисе Хулур. Это последняя вода до берега Май-Мавая.
— И то еще вопрос, — добавил Сальтгерр. — Несколько лет назад прошел слух, что Ультаф Проклятый, черный мститель, разрушил колодец Хулур. Но в прошлом году мои люди, объезжая границы, были вынуждены завернуть к оазису, надеясь откопать хоть какую-то воду. И выяснилось, что колодец цел, переполнен водой, и оазис зазеленел и разросся. Но я теперь думаю — в тот ли оазис они попали? Или заплутали и выехали к источнику Альсены в двух днях пути отсюда?
— Разберемся на месте, — сказал Баррахат. — Если что не так — у нас еще есть немного воды. До берега хватит, хотя и в обрез. А если оазис в порядке — вообще отлично. Это для нас стало бы огромнейшей удачей. Сможем отдохнуть целый день, и при этом выиграем почти сутки.
— Это уже ваши дела, — сказал Джави. — Я в ваших расчетах ничего не понимаю. Отдохнем — прекрасно, выиграем — отлично, только не надо мне объяснять, почему и как.
Он поднял шарф на лицо и пустил коня рысью. Сзади донесся голос Тамаля, неугомонного даже на жаре:
— Где ты, земля родная, где ты, мой верный друг? Ветер чужого края гонит песок вокруг. Только кувшин разбитый, угли из очагов, только сухие плиты спят под твоей ногой…
— Дыхание береги! — рявкнул на него Сальтгерр. — Ох, допрыгаешься ты у меня, певун!
— Я все равно допрыгаюсь не у тебя, а у повелителя, — гордо сказал Тамаль, на всякий случай, впрочем, отъезжая подольше. — Я для него горло деру, а ты просто такой везучий и все время рядом оказываешься.
Джави усмехнулся. Ему нравился характер Тамаля. Иногда певца хотелось убить, но простодушная отвага этого мерзавца, смешанная с невероятной хитростью и изворотливостью, не позволяла сердиться на него долго.
— Где ты, мой верный друг, — повторил он и оглянулся на старый знак короля ар-Равиля. Подъезжать ближе не хотелось. Хотя Джави прекрасно понимал, что если не подъехать сейчас, он больше никогда не увидит этой древней деревяхи. Никогда. Теперь все в последний раз. Где ты, мой верный друг… есть отвратительное свойство у тамалевых песен. Пять минут поет, а потом два часа отвязаться от мелодии не можешь. Интересно, где-то сейчас мой Ник? Кто с ним? Как у него дела? Знает ли он, что я задумал? Нет, этого он точно не знает. Этого даже Баррахат не знает. И Сальтгерру в жизнь не догадаться. И Тамаль про такое не пел. И наверное, не споет. Эх, только сухие плиты спят под твоей ногой…
Джави тряхнул головой и пустил коня вскачь.
* * *
За два часа до захода солнца когорты привычно сменили порядок построения. Особого смысла пока что в этом не было, лошади еще не слишком устали, люди не были измотаны так, как это частенько случается в долгих боевых походах, но Вечный Отряд не любил менять привычки за здорово живешь. Отработавшая свое в авангарде третья когорта разомкнулась по оси и отступила к обочинам, пропуская вперед свежую четвертую. А отдохнувшая вторая тем же маневром заменила в арьергарде первую.
Только люди, никогда не ходившие далекими и трудными дорогами, наивно полагают, что последними идти легче всего. Опытный ходок знает, что все обстоит едва ли не наоборот. Именно последним нельзя отставать, именно они проверяют, никто ли не потерялся, никто ли не пропал, отбежав по нужде в кусты. Именно они должны следить за тем, чтобы колонна не слишком растягивалась; именно им — подбирать ослабевших, а если надо, то и на плечах тащить. Правда, сегодня ослабевших и потерявшихся не было. И вообще: верхом — не пешком. Но основные принципы те же. И лошади тоже живые, и в дальнем пути устают, совсем как люди.
Тот, кто идет первым — задает темп. Тот, кто идет последним — внимательно следит, чтобы этот темп поддерживался всеми. И охраняет тыл тоже идущий последним, а удар в спину почти всегда неприятнее удара в лицо.
Поэтому Уртханг все время ехал в хвосте отряда. И рядом с ним всегда были еще два-три офицера. Один, как правило — Томори. Остальные менялись, в зависимости от того, в каком порядке двигались сейчас их когорты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
