Когда мне приходилось работать ночами, как правило, это означало, что мне предстоит отправиться на встречу и говорить о кино. Как вам это нравится? Я говорил о кино! Или какие-то бизнесмены просили меня прилететь в Вашингтон. Это тоже было здорово – обязательно смех и шутки. Я слушал выступление Рональда Рейгана. Затем, после полуночи, мы отправлялись в магазины для взрослых, смотреть самое-самое свежее. Было очень забавно видеть обратную сторону этих строгих, консервативных людей.
Для меня работа всегда означала радость и открытие чего-то нового. Если я слышал, как кто-то жалуется: «О, я так много работаю, по десять-двенадцать часов в день», я сразу же набрасывался на этого человека: «Твою мать, о чем ты говоришь, в сутках ведь двадцать четыре часа! Чем ты еще занимался?»
Мне нравилось то, что моя жизнь такая разнообразная. Сегодня я встречался с подрядчиками, строившими административное здание или торговый центр, и обсуждал, как можно добиться максимальных полезных площадей. Что нам понадобится, чтобы получить разрешение? На что нацелен этот проект? На следующий день я беседовал с издателем своей последней книги о том, какие в ней должны быть фотографии. Затем я работал с Джо Уайдером над материалом для его журнала. После чего у меня была встреча, посвященная кино. Или я отправлялся в Австрию беседовать о политике с Фреди Герстлем и его друзьями.
Все, чем я занимался, могло быть моим хобби. И в каком-то смысле это и было мое хобби. Я страстно относился ко всему этому. Для меня жизнь означает постоянное возбуждение; именно в этом и заключается разница между тем, чтобы жить, и тем, чтобы просто существовать. Позднее, когда я работал над образом Терминатора, мне пришлось по душе то, что он был машиной, которая никогда не нуждалась во сне. Я сказал себе: «Только представь, как это было бы здорово – иметь в сутки дополнительных шесть часов, которые можно было бы использовать на что-то еще. Представь, можно было бы освоить какую-нибудь новую профессию. Можно было бы научиться играть на музыкальном инструменте». Это было бы невероятно, потому что передо мной постоянно стоял вопрос, как втиснуть в двадцать четыре часа все намеченное на день.
Следовательно, мне самому моя жизнь никогда не казалась сумбурной. Подобная мысль даже не приходила мне в голову. Лишь впоследствии, когда наши с Марией отношения переросли из увлечения в брачный союз, я стал следить за тем, чтобы работа и личная жизнь находились в равновесии.
Когда я захотел узнать больше о политике и бизнесе, я воспользовался тем же подходом, к которому прибегал, когда хотел узнать больше об актерском мастерстве: постарался встретиться с теми, кто в этом преуспел. Одним из мест, где можно было найти таких людей, был клуб «Ридженси», недавно открывшееся заведение для деловой элиты Лос-Анджелеса. Клуб занимал последний этаж и мансарду нового небоскреба на бульваре Уилшир, откуда открывался панорамный вид на всю долину Лос-Анджелес. И клуб, и само здание принадлежали Дэвиду Мердоку, одному из богатейших людей города. Его жизнь была еще одним примером американского пути «из грязи в князи». Уроженец Огайо, он бросил школу, служил в армии во время Второй мировой войны, а затем, взяв в долг 1200 долларов, превратил их в целое состояние, работая на рынках недвижимости Аризоны и Калифорнии. Ему принадлежали крупные пакеты акций в компаниях «Интернешнл майнинг» и «Оксидентал петролеум», а также многие здания и гостиницы. Он коллекционировал животных, орхидеи, антикварную мебель и старинные люстры. Его жена Габриэлла, дизайнер интерьеров, родившаяся и выросшая в Мюнхене, оформила клуб в строгом, изящном стиле Старого Света. Это только подчеркнуло общий тон – благородный, изысканный. Сюда нельзя было прийти без галстука.
Пит Уилсон, выигравший сенаторское кресло за те месяцы, когда я занимался продвижением «Конана-варвара», частенько посещал клуб вместе со всей своей командой. То же самое можно было сказать про Джорджа Дейкмеджана, который на губернаторских выборах 1982 года обошел демократа Тома Брэдли. Тяжеловесы из администрации президента Рейгана, приезжавшие в город, непременно заглядывали в «Ридженси». Завсегдатаями клуба были многие бизнесмены консервативного толка, а также кое-кто из либеральных голливудских агентов и деятелей шоу-бизнеса. Я начал посещать «Ридженси» вместе с Уилсоном, поддерживая его оказавшиеся плодотворными усилия сменить на выборах 1990 года Дейкмеджана. Постепенно я стал расширять круг своих знакомых.
Другим подходящим местом заводить деловые контакты и впитывать свежие идеи был ресторан «У Гвидо» на бульваре Санта-Моника. Точно так же для встреч с актерами лучшим местом было заведение по адресу Маркет-стрит, 72 в Венисе, а если вам нужны были байкеры, следовало отправляться в «Рок-магазин» в Малибу-Каньон. Я несколько раз брал с собой Марию в «Ридженси»; несмотря на то что работа Габриэллы по оформлению клуба ей понравилась, консервативное общество и утонченный лоск действовали ей на нервы. Я сам не был большим любителем официальной обстановки, однако в данном случае нужно было просто соблюдать дисциплину и принимать все как есть. Я не видел причин не играть за обе стороны: моя бунтарская натура требовала кожаных курток и высоких сапог, при этом моя консервативная сторона не могла обойтись без изящного костюма при галстуке и остроносых лакированных туфель. Я хотел чувствовать себя уютно в обоих мирах.
Мы с Марией вращались также и в либеральных кругах. Больше того, именно по приглашению Джейн Фонды я впервые завязал отношения с Центром Симона Визенталя: Джейн согласилась организовать благотворительный вечер и пригласила именитых гостей. Мы с Марией были в хороших отношениях с Джейн и ее тогдашним мужем Томом Хайденом, членом законодательного собрания штата Калифорния. Они несколько раз приглашали нас к себе в гости, встретиться с известными политическими и религиозными деятелями, в том числе епископом Десмондом Туту. На благотворительном вечере Джейн представила меня Марвину Хайеру, раввину из Нью-Йорка, который в 1978 году приехал в Лос-Анджелес и основал Центр Симона Визенталя. Целью Центра была борьба с антисемитизмом и пропаганда религиозной и расовой терпимости. Можно было бы предположить, что в таком городе, как Голливуд, где много влиятельных евреев, Хайер без труда развернул бы свою деятельность, однако на самом деле ему приходилось очень трудно. Но он боролся.
– Если вы нам поможете, я буду вам признателен, – сказал мне Хайер. – Вы восходящая звезда; в будущем на вас обратят внимание. Нам очень трудно привлекать голливудских звезд – самое большее, они покупают билет на благотворительный вечер. А нам нужны люди, которые будут заседать в правлении, которые пожертвуют миллион, три миллиона, и будут проводить акции по сбору средств. Вот где большие деньги, и они нам нужны, потому что мы собираемся построить Музей терпимости, который обойдется в пятьдесят семь миллионов долларов.
