Половину бутылки он выпил, половину вылил себе за шиворот. Комбинезон на лейтенанте Васильеве все равно был мокрый насквозь.
— Килограммчик потерял, — оценил Чумак. — Ничего, осваиваешься, теперь ты у нас просто живчик. Вспомни, как поначалу тебя плющило! Да поначалу всех плющило. Говорят, даже Боба шатало с непривычки. Эта ворона, она та еще ворона, ей волю дай — любого умотает. Так что воспрянь духом!
— Сейчас воспряну, — пообещал Стас.
Механик помог летчику подняться, накинул ему на плечи куртку, принял шлем, вопросительно двинул подбородком.
— Замечаний нет, — сказал ему Стас. — Спасибо.
Подошел Бобров. Стас кое-как выпрямился и попытался доложить.
— Вольно, вольно… — буркнул тот. — Пойдемте с поля, а то простудимся. Не май месяц. Всем надеть куртки в рукава и застегнуться, быстренько… Общая оценка — нормально. Васильев, затянул с выходом. На секунду затянул. За эту секунду тебя сбили. А так все правильно сделал, молодец. Завтра давай по новой, и чтобы без этой… Расслабленности.
— Меня же не сбили! — слабым голосом возразил Стас.
— Я говорю: сбили.
Стас сделал вялый жест рукой, означающий несогласие и покорность судьбе одновременно. Из-за придирок Боброва они слишком медленно нагоняли график. Но поди Боброву возрази. У него на каждое твое неуверенное слово найдется десяток веских, как кирпичи.
— Ты не маши руками, — сказал Бобров. — Ты целую секунду думал, в какую сторону отворачивать. Так не годится. Они за эту секунду знаешь сколько железа в тебя засадили? Можешь подсчитать на досуге. Вес секундного залпа есть в справочнике.
— Да они вообще не стреляли! — возмутился Стас. — Они не успели башню довернуть!
— Не имеет значения. Они сделали то, что прописано в сценарии. Нас это не касается. У нас должен быть свой сценарий. Не приближенный к боевому, а боевой.
— Зенитчики бывают разные, Вася, — ввернул Чумак. — Кстати, командир, надо будет при случае напомнить им об этом. А то заигрались, понимаешь, в вероятного противника. Стас еще молодой, но мы-то с вами понимаем…
Хусаинов, молча шагавший рядом, внушительно кивнул.
Командир ехидно покосился на Чумака.
Бобров в молодости застал пару локальных конфликтов, и там ему случалось «давить зенитки» — не такие продвинутые, как нынче, но тоже вполне смертоносные. Именно с войны Бобров вынес четкое понимание, что штурмовик вовсе не «летающий танк». А среди операторов зенитных установок попадаются люди, которые спят и видят, как бы тебя сбить. И ничего они не боятся. Противоборство зенитки со штурмовиком занимает секунды, пугаться некогда. Дрожание рук и нервное курение — потом. У тех, кто выиграл. И как раз после этого одни начнут бояться, другие вообще страх потеряют, а самые опасные — «почувствуют грань».
— Ну вы же рассказывали… — объяснил Чумак.
— Я не думал, куда отворачивать, я хотел их дожать, — попытался оправдаться Стас.
— И напрасно, — сказал Бобров. — Здесь тебе не Вторая мировая. Ты добился лишь того, что подставил врагу брюхо в самом выгодном ракурсе. И не надо мне объяснять, что враг был сбит с толку, растерян, напуган и так далее. Сегодня в зенитке сидит оператор, через пять лет она будет на полном автомате. Да и у оператора черт знает чего на уме… Наша задача — не оставить ему ни единого шанса. И завтра ты это сделаешь. Хорошо?
Стас кивнул. Он понимал, что поступил неправильно. Но очень хотелось. И ведь эта железная коробка действительно не успела довернуть башню! В ту самую лишнюю секунду Стас упивался абсолютной властью над врагом. Он его переиграл! А вот Бобров считает, что ничего подобного. И как ни грустно это признать, командир прав. Опять прав. Всегда он прав. Иногда это злило, иногда вообще бесило. Временами летать с Бобровым становилось просто невыносимо. Чертов педант! Чума и Хус находились с ним в состоянии перманентного интеллектуального противоборства, и их это, похоже, забавляло. Стас пока что мог только кивать и соглашаться.
Монстры воздуха, трам-тарарам. Чудовища. Трое из ларца, одинаковы с лица. Без единого изъяна! У них было полно человеческих слабостей, но не было слабых мест в небе над целью. Каждый божий день Стас объяснял себе, как ему повезло летать в этом звене. Иначе боялся, что сорвется и наговорит глупостей. Он учился, он старался как лучше. Его хвалили, ему помогали. С ним прямо нянчились, едва не сдували пылинки. Но все успехи лейтенанта Васильева выглядели бледно, так бледно рядом с этими… Тузами, мать их за ногу.
Одно время Стас надеялся совершить какой-нибудь подвиг и таким образом встать с коллегами вровень. Пускай он еще не четкий, не чувствующий грань, не раскрывший свой талант, зато — герой. Но Бобров не оставлял простора для героизма. Герой всегда спаситель, а в «слабом звене» некого было выручать.
Оставался шанс отличиться при обороне от истребителей. Втайне Стас надеялся, что на звено натравят каких-нибудь страшных живодеров, те зададут «Бобрам» перцу, они растеряются, и уж тут лейтенант Васильев себя покажет. Но этот шанс был из разряда призрачных. В прошлый раз «Воронов» гонял лично командир истребительного полка со своей элитной тройкой. Поспорил с Козловым на ящик шустовского коньяку, что посшибает штурмовики, как кегли. Не тут-то было. Истребителям заготовили подлянку — обнаружив врага «на шести часах», Бобров подозвал Пуха, и они выстроили из двух звеньев оборонительный круг. Пока истребители вспоминали, как с этим антикварным чудом тактики правильно бороться, у них все ракеты ушли в землю. Потом Бобров повредил машину спорщика, Чумак крепко вломил его замыкающему, а Пух вообще сбил одного.
«Зря ты нос повесил, в нашем деле негативный опыт не менее важен, чем позитивный!» — сказал Козлов, принимая коньяк.
Командир истребителей, которого по итогам боя вызвали в округ разбираться, только выругался в ответ.
Отличиться при таком общем фоне было проблематично. Лучший на курсе пилот Васильев в полку объективно стал никаким. Первые месяцы он воспринимал это как должное, но постепенно начал волноваться, а потом и страдать. Здесь не оказалось посредственных летчиков. Были только сильные и еще сильнее. Тут шла постоянная борьба хорошего с идеальным. Война нервов.
Естественно, почувствовав себя на миг богом поля боя, Стас не смог избежать соблазна. Ему нужно было закрепить это ощущение. И плевать, что «Ворон» ощутил то же самое. Механик сунет руку ему в память — и сотрет. Бобров проследит за этим. Механик все сотрет.
Зато летчик кое-что важное для себя запомнит.
После душа Стас, как обычно, успокоился, а после обеда и вообще размяк. Раздражение схлынуло. Это было в порядке вещей — и раздражение, и то, что оно прошло. Лейтенанту Васильеву снова было комфортно в «слабом звене». До следующего полета…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
