После душа Стас, как обычно, успокоился, а после обеда и вообще размяк. Раздражение схлынуло. Это было в порядке вещей — и раздражение, и то, что оно прошло. Лейтенанту Васильеву снова было комфортно в «слабом звене». До следующего полета…
— Пятница, — сказал Чумак, отодвигая пустую тарелку. — В прошлом году я бы сейчас пошел домой, надел свой любимый гражданский костюм… Эх! Чего вспоминать.
— Напиши Пейперу, — предложил Хусаинов. — Пусть он знает, как исковеркал твою личную жизнь. Пусть ему будет стыдно.
— Это опасно. Пейпер человек долга и шуток не понимает. Он скажет, что готов подменить меня — будет приезжать сюда по пятницам, надевать мой любимый гражданский костюм… И так далее. Нет уж. Потерплю.
— Как он там? — спросил Бобров, доставая трубку.
— Ожидаемо. Поступил заочно на юридический. У него же мама адвокат, папа адвокат, бабушка адвокат, дедушка адвокат… Вот счастливы, наверное — можно не бояться за семейный бизнес. Они, конечно, здорово струхнут, когда Сашка купит самолет, но привыкнут как-нибудь.
— Не купит. — Бобров помотал головой.
— Да вы что, командир! А баб катать?…
— А может, и не купит… — задумчиво протянул Хусаинов, разглядывая на просвет стакан с томатным соком. — Я бы не купил.
— Ты не показатель. Нам с тобой, чтобы производить впечатление, самолеты не нужны, — заявил Чумак. — И командиру не нужны. Стас вырастет большой, тоже научится возбуждать девиц без самолета. Я вообще, когда надеваю свой любимый гражданский костюм, представляюсь обычно то кризис-менеджером, то портфельным инвестором…
— Кем-кем? — переспросил Бобров.
— Финансы, командир. В них никто не разбирается, и можно с умным видом распускать хвост. А скажешь, что ты летчик — сразу на тебя глядят сверху вниз. Летчик, он же вроде шофера, обслуживающий персонал. Топчи педаль, крути штурвал. А если узнают, что военный летчик… Это ж вообще дармоед! Отожрал, понимаешь, харю на народные российские нефтерублики. У бабушек-пенсионерок изо рта кусок вырвал…
— Ты это серьезно?
— Проверено, командир. По молодости было интересно, кем меня считает честный налогоплательщик. Теперь не очень интересно. А чего вы удивляетесь? Войны-то нет. Была б война, нас бы уважали. Прямо обидно — чего на Россию не нападет никто? Какая-нибудь маленькая и, желательно, морская держава.
— Исландия, — предложил Хусаинов.
— Я имел в виду теплое море.
— Израиль?
— Не-е, этих мы не прокормим…
Стас посмеивался, Бобров, зажав в зубах пустую трубку, благодушно качал головой. Чумак и Хусаинов упражнялись в остроумии. Все было как всегда. Правда, завтра, в субботу, им до обеда работать, «догонять программу». Но работать — значит летать. А они для этого и пошли в авиацию. И пускай гражданские не понимают, зачем нужны военные летчики. Не такая уж трагедия.
— Типичная профессиональная деформация, — говорил тем временем Хусаинов. — Андрей! Можно вас на минуту?
— Да, конечно. — Полковой психолог неохотно подошел к столу. — Приятного аппетита.
— И вам того же. Скажите, друг мой, вот старший лейтенант Чумак мечтает, чтобы на Россию напало княжество Монако. Это у него профессиональная деформация?
— А зачем это ему? — спросил психолог у Хусаинова без тени интереса в голосе. Смотреть на Чумака он избегал.
— Хочет доказать гражданским, что мы не просто так едим их налоги. А то гражданские не понимают.
— Разве не понимают? Почему он так думает?
— Они мне сами сказали! — вмешался Чумак.
— И сколько их было? — психолог наконец-то соизволил обернуться к Чумаку.
— Не считал. Много.
— Значит, вам не повезло. По статистике таких семь-восемь процентов. Остальные говорят, что военный летчик — почетная и престижная работа. Я больше не нужен?
— Это они статистикам говорят! — повысил голос Чумак. — Чтобы выглядеть лояльными! Вы-то должны понимать!
— И все-таки, что насчет профессиональной деформации? — не унимался Хусаинов.
— Да ну вас, — сказал психолог и ушел.
— Ох, я ему устрою шоу на собеседовании в следующем месяце… — пообещал Чумак вполголоса.
— Зачем? — коротко спросил Бобров.
— Он такой же психолог, как я хирург. Гнать его надо к чертовой бабушке.
— Однажды ты добьешься, что он разозлится и подведет тебя под шизофрению. Хочешь на обследование в стационар? Отставить злить психолога, старший лейтенант. Мы не можем позволить себе такую роскошь до окончания программы.
— Есть отставить, командир, — сказал Чумак уныло. — Но вы согласны, что он дрянной специалист?
— Я в этом ничего не понимаю.
— Я-то понимаю.
— Немного, — напомнил Хусаинов.
— Уж всяко больше, чем этот самозванец!
— Пойдемте отдыхать, — сказал Бобров, вставая из-за стола.
На парковке он задержался у машины, глядя, как уезжают Чумак и Хусаинов — «паровозиком», бампер в бампер, Чума впереди, Хус ведомый. Они любили так носиться по городу, а еще больше — по трассе. Говорили, это помогает держаться в тонусе. Ведущий должен был думать за двоих и все маневры рассчитывать, помня о «хвосте». А ведомый просто не мог расслабиться ни на секунду. Бобров не одобрял эту их манеру, но и не порицал.
— Кто они все-таки? — спросил Стас неожиданно для себя самого.
— А ты до сих пор не знаешь? — удивился Бобров.
— Пух объяснил, но только в общих чертах.
— Пух… — Бобров криво ухмыльнулся.
— Говорил, это был какой-то спецнабор, искали талантливых, а они оказались несовместимы с армией…
— Пух, как обычно, выдает желаемое за действительное, — сказал Бобров, доставая кисет. — Желаемое для него. То есть простое и ясное. Любит он выдумывать простые ответы на сложные вопросы… Ты не спешишь? А то давай в машину сядем, что-то прохладно тут. Можно вообще ко мне на чаек заехать. Лена взялась торты печь, ей нужны дегустаторы. Она, кстати, спрашивала, куда ты делся.
— Я ее боюсь, — признался Стас, обходя машину. — В нее слишком легко влюбиться.
— Да ты и так давно в нее втрескался, — сказал Бобров, открывая дверцу и протискиваясь в низкий салон. — С первого взгляда практически.
— Я другое имел в виду, — объяснил Стас, усаживаясь рядом. — Просто в Лену готовы влюбиться все. Мужики рядом с ней теряют голову. И что, каждому по шее?…
— Ты меня убиваешь своей прямотой, — заявил Бобров, набивая трубку. Глаза его смеялись. — Тебе не говорили, что надо быть похитрее?
— Сто раз, — Стас вздохнул. — А в армии — тысячу. Но я не вижу смысла. И в училище не видел, и здесь тоже.
— Хитрить приходится, чтобы служить без проблем. Военная хитрость — не показывать слабых мест противнику. Чем хуже тебя понимают, чем меньше о тебе знают, тем ты защищеннее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
