Анна поняла, что сама тому виной: это она научила его быть безжалостным к своей семье. Она за годы уловок и сексуального рабства сделала его таким и теперь подорвалась на собственной петарде, как он обычно говорил о солдатах, которые неумело закладывали заряд, делая пролом в городской стене.
Ужас перемешивался с искренним раскаянием, она протянула руки, умоляя его.
— Муж мой, — запинаясь проговорила она, — мы можем… прямо сейчас…
Но слова замерли под его царственным взглядом. Он наконец заговорил зловещим шепотом.
— У тебя больше никогда не будет сыновей от меня! — торжественно поклялся он, и, хотя он не повышал голоса, его жестокие, неумолимые слова достигли ее фрейлин, жавшихся у стены.
Шаркающей походкой король вышел из ее спальни, не проронив больше ни слова. Чья-то раболепная рука закрыла за ним дверь, и Анна услышала злой стук его трости, когда он проходил через комнаты. Звук его шагов постепенно затихал за закрытыми дверями.
Завтра, думала она, он покинет замок и с уязвленным самолюбием отправится в Вестминстер или в Хэмптон, и неумолимые двери навсегда захлопнутся перед ней — она окажется выброшенной навсегда из его великолепной жизни.
Когда Маргарэт и остальные попытались успокоить ее, Анна отмахнулась от них.
— Погасите свечи! — устало приказала она.
И когда длинные руки призраков достигли ее из четырех углов комнаты и окутали сумраком, она уткнулась лицом в подушку и почувствовала во рту привкус соли — горечь ее золотых честолюбивых помыслов.
Глава 39
Большой турнир вместо запланированного июня состоялся в мае и занял почетное место в потоке веселых праздников. В Гринвич отовсюду стекался народ: плыли по реке, добирались на лошадях; на солнце переливались яркие флаги, весело кричали дети, радовались приходу весны. Они высыпали на луг, чтобы насобирать цветов, сплести их в гирлянды и украсить королевскую трибуну, куда впервые после болезни предстояло выйти королеве. На глазах у всех она должна была занять место рядом с королем.
Фрейлины уже закончили одевать ее, Анна выглядела по-прежнему соблазнительной и стройной. Перенесенные страдания придали чертам ее лица еще большую привлекательность, но все же возраст наложил свою печать — не было той живости и энергии, свойственной молодым, тридцать три прожитых года давали о себе знать.
Долгие недели выздоровления Анна провела в полном унынии и одиночестве, единственной отрадой служили игры с собачками в опустевших садах Гринвича, да отдых в покоях, когда Марк Смитон напевал свои песни. Анна теперь уже не пела сама. Ей оставалось наблюдать и ждать, она гадала, где проведет остаток жизни и что это будет за жизнь без милости Генриха. Она, не строила никаких иллюзий, знала, что не получит его прощения.
Желая оттянуть минуту встречи с королем, Анна задержалась на пути к арене: она засмотрелась на Марка Смитона, который с трудом удерживался на норовистой лошади, которую он недавно купил. Рядом покатывались со смеху Арабелла и Мадж Скелтон. Марк, несмотря на свой пышный наряд, был никудышным наездником. Анна тоже не удержалась и улыбнулась. Она чувствовала себя легко и свободно в обществе этих двух замечательных девушек, отсутствие Джейн Рочфорд и Джейн Симор вселяло покой в ее душу.
— Господи, Марк, куда это ты так разоделся? — поддразнила она его.
— На обед к секретарю Кромвелю, — напыщенно произнес он и преисполнился при этом чувством собственного достоинства.
— А с каких это пор ты на короткой ноге с Томасом Кромвелем, ведь он такая важная персона! Никогда не присутствовал на подобных легкомысленных турнирах, а тут вдруг переменился и решил подружиться с тобой да еще пригласил к себе? — с плутовской улыбкой поинтересовалась Арабелла.
— У него собираются гости, Белла, а кому-то надо петь, — подхватила Мадж. — Вот откуда у нашего соловья появилась лошадь!
Но Смитон, покраснев до корней волос, важно достал из кармана изрядно помятое письмо и, с трудом удерживаясь в седле, наклонился и помахал у них перед носом бумагой, на которой отчетливо была видна личная печать Кромвеля.
— До него дошли слухи, что я часто провожу время с королевой, тогда как многие покинули ее, — самодовольно заявил он, бросив на Анну взгляд, полный обожания.
Затем с торжественным видом Марк выехал на дорогу, ведущую в Лондон.
Женщины рассмеялись ему вслед, а Маргарэт прошептала что-то насчет опасности, идущей от таких вот напыщенных пижонов.
— Уилл Бриртон говорил, что все недоумевают, где он достает деньги, — вскользь заметила Мадж.
Насмешки девушек вдруг напомнили Анне, с какой нежностью он обращался с ней в те ужасные часы.
— Бедный наивный мальчик! — вздохнула она, тронутая его преданностью; ее собственные страдания смягчили душу Анны.
Но вскоре она напрочь позабыла о фрейлинах и о певце. Приняв царственную осанку, Анна приблизилась к королевской трибуне. Она старалась изо всех сил унять нервную дрожь, которая охватила ее при мысли о встрече с Генрихом. Начнет ли он снова укорять и позорить ее на глазах у всех?
Но волнения ее были напрасны. Хотя он ни разу не улыбнулся ей, не обратился с личным вопросом, Генрих строго придерживался существующего этикета — торжественно поклонился, ответил на вопрос о его самочувствии, в свою очередь официально справился о ее здоровье, затем усадил ее подле себя, и никто, кроме самых близких людей, не заподозрил что-либо неладное между ними. Анна была королевой Англии и королевой турнира. Слегка бледная после болезни и жестокого разочарования, но по-прежнему элегантная и красивая. Может, ей снова улыбнется фортуна и вновь зазвучат колокола…
— Так и надо этой ведьме, она превратила доброго короля в тирана! — ворчали злые завистницы.
Но Анна переносила свое горе с таким достоинством, что женские сердца смягчились к ней.
Когда прозвучали фанфары и Норфолк как главный маршал торжественно возвестил об открытии турнира, Анна попыталась сосредоточить свое внимание на событиях, происходящих на арене, и не думать о грозном мрачном человеке, сидящем рядом. Ей это удалось, поскольку Генрих не обращал на нее внимания. Он озабоченно перешептывался с Саффолком или, когда рыцари вызывали соперника на поединок, кидались в бой, бросали друг друга на барьер, хмуро разглядывал списки желающих сразиться, в которые ему самому уже не придется вносить свое имя, не придется мериться силами и ставить на дыбы своего коня.
Анна догадалась, что вид рыцарей, не обладающих и половиной его умений, стремительно атакующих друг друга, приводит короля в бешенство, как точат его сердце мысли о нелепости положения, в которое он попал, и о потере наследника, которого он так долго ждал.
