— Святой Иисус! Почему ты лежишь в таком виде?
Она не отвечала, и глаза ее безжизненно смотрели в потолок. Шарль подошел к кровати и, взяв Магдален за подбородок, вгляделся в лицо. Глаза у нее оставались такими же пустыми и тусклыми. Неужели он переборщил? Ему хорошо было известно, что в какой-то момент жертва перестает ощущать, и тогда она как бы ускользает от своего мучителя, впадая в бессознательное состояние. Но он никак не ожидал, что Магдален может сломаться так скоро. Подойдя к дверям, Шарль окликнул сестру Терезу.
— Давно она в таком состоянии?
— С утра, как принесли. Она смогла лишь покормить ребенка.
— Она что-нибудь говорила?
— Нет, милорд.
Он вернулся к постели. Магдален лежала все такая же безразличная ко всему, будто совершенно не понимала, что речь идет о ней.
— Вымойте ее, — приказал он. — Я приду позднее.
Магдален не сопротивлялась, но была как манекен пока сестра Тереза и служанка стаскивали с нее запачканную одежду. Она позволила вымыть себя, расчесать спутавшиеся волосы, облачить в свежую льняную рубашку и широкое, свободное платье. Все это время она сохраняла полное безразличие и как будто бы не испытывала никакого облегчения от того, что смогла избавиться от грязи и затхлых запахов подземелья. Усадив ее в кресло перед камином, они принесли ей ребенка, а затем сунули в руки миску с бульоном и кружку с вином. Подчинившись их увещеваниям, она начала вяло жевать.
Совсем стемнело, когда вернулся двоюродный братец. Магдален все еще сидела в кресле, безвольно уронив руки; свечи на столе успели погаснуть и вовсю чадили, но она, видимо, не замечала темноты.
Шарль высек огонь из кремня и снова зажег свечи. Магдален даже не шевельнулась.
— Итак, кузина, — сказал он, приближаясь со свечой в поднятой руке, так, чтобы лучше видеть ее лицо. — Посмотрим, как ты ответишь на мои поцелуи этой ночью.
Он обхватил ее лицо руками и прижал свои губы к ее рту. Она не шевельнулась, холодная и неподвижная, как мраморная статуя. Внезапно он отпрянул от нее и бросился к двери с криком:
— Отведите ее вниз!
У Магдален чуть не остановилось сердце. Она проиграла! Но, невзирая на страх, Магдален осталась неподвижной куклой, тупо уставившейся глазами в пол. Шарль пытливо всматривался в ее лицо, пытаясь найти признаки волнения или страха — ответ на его внезапную команду, но никаких изменений в ее позе или выражении лица так и не увидел. Когда двое стражников подошли к креслу, он жестом приказал им остановиться. Если ее прострация не поддельна, то в следующий раз она вернется из подземелья окончательно сошедшей с ума, а значит, станет для них совершенно бесполезной. Едва ли Бертран одобрит подобное рвение, поэтому рисковать не стоило.
— Уйдите!
Стражники удалились, и кузен снова поставил свечу на стол.
— Утром, кузина, ты мне покоришься, а потом засвидетельствуешь свою верность Бертрану. А если нет — что же, ты сгниешь в подземелье, и на этот раз не одна, а вместе со своим выродком!
Никакой реакции в ответ. В сердцах Шарль схватил ее за руку и поставил на ноги.
— Слышишь меня, кузина? Вместе с ребенком!
«Нельзя отвечать! Нельзя отвечать! Нельзя отвечать!» — вновь и вновь повторяла она про себя, пока внутренний голос не заполнил собой все. Она безжизненно, словно сломанная игрушка, упала в кресло, из которого он выдернул ее, и лежала в нем неподвижно.
Дверь захлопнулась, и только тут ее затрясло и замутило, но победа осталась за ней — она выиграла отсрочку, пусть всего лишь на одну ночь.
Гай де Жерве посмотрел на небо — тяжелое и хмурое. Воздух был душен и сперт; видимо, со стороны Пиренеев надвигалась гроза. Впрочем, отсутствие луны и звезд как нельзя лучше подходило для их цели.
— Как ты думаешь, она сейчас спит? — прозвучал в темноте тихий голос Эдмунда. — А может быть, они ее сейчас мучают?
Гай обернулся: Эдмунд высказал вслух то, о чем Гай думал все время. Как обычно, Эдмунд был одет в кольчугу, тяжелый меч висел до пояса, а в руках блестел щит «Полное боевое облачение до начала боя нам вряд ли потребуется, — подумал Гай. — Первым делом надо будет попробовать вступить в переговоры».
— Старайся не думать о Магдален, — сказал он, обращаясь не столько к Эдмунду, — сколько уже в который раз! — к себе самому. — Своим беспокойством ты ей все равно не поможешь.
— Но она всегда так боялась своего двоюродного брата!
— Страх ее не убьет, — успокоил его Гай. — Она храбра и сообразительна.
Он не мог признаться, что страх за Магдален, находящуюся в плену да еще с ребенком, временами и его доводил до исступления.
— Все готово, — перед ним возникли смутные очертания мощной фигуры Кортни Дюрана. — Часовой с городской башни снят, так что некому будет пробить тревогу.
Голос его был равнодушен. Он как будто хотел показать, что кроме развлечений и денег, полученных в уплату, его ничто не интересует в этом хлопотном предприятии. Слишком многие оказались заинтересованными в судьбе леди Магдален, чтобы еще и ему лезть туда же.
— Оставим в лагере горящие костры и факелы, пусть думают, что мы на месте, а сами направимся к крепости, чтобы быть там с первыми лучами солнца.
Сорок рыцарей бесшумно двигались через спящий городок, копыта лошадей были обернуты тряпками, чтобы не стучали, и только по редкому позвякиванию уздечек проснувшийся горожанин мог подумать, что под окнами едет всадник. Следом продвигались лучники и копейщики, а в конце безмолвной процессии лошади и мулы везли на спинах огромные вязанки хвороста и длинные осадные лестницы. Неосторожные обитатели домов, невзначай высунув нос из окна, тут же прикрывали ставни поплотнее: коли в замке не подняли тревоги, самое разумное спать тихо, заниматься своими делами и благодарить небо за то, что неизвестное воинство не проявляет никакого интереса к городу и его жителям. Улицы города походили на щели, и в их тени можно было подойти к крепостным стенам, оставаясь совершенно незамеченными. Дозорные на крепостных башнях по-прежнему всматривались вдаль, откуда можно было ждать опасности, но видели там, как и в последние несколько дней, лишь рассыпанные по пригорку огни разбойничьего лагеря. Вниз, на город, они даже не смотрели, да и зачем: если городу будет угрожать опасность, они тут же получат сигнал. И они спокойно расхаживали по зубчатым стенам, дожидаясь рассвета и не подозревая, что опасность медленно и неотвратимо надвигается, приближаясь к стенам и рвам и противник вот-вот обрушится на крепость, используя для этого бомбарды, дымовую завесу и приставные лестницы.
Едва первые лучи озарили вершины гор, утренний воздух взорвал трубный рев одиннадцати рогов, как будто все петухи мира, собравшись под стенами крепости, бросали вызов наступающему дню. С окрестных гор налетел утренний ветер и к небу взметнулись штандарты де Брессов, де Жерве и Ланкастеров. И опять протрубили герольды, вызывая хозяев крепости на честный поединок.
