А то мало ли что: журналисты — народ дотошный, чего только не раскопали бы, тем паче, что речь шла об их коллеге и хорошем товарище! А уж как следователи расстарались бы, если бы связали смерти директора архива и очеркиста воедино…
Стройно, логично. И совершенно не обязательно, что всё происходило именно так. Есть ли хоть одно совпадение с реальностью в этих логических построениях? Николай не поручится. Так, сценарий для приключенческого фильма…
Вечернее свидание показало, что старость не наступила, но, вероятно, была где-то на пороге, потому что радости от встречи Николай испытал лишь необходимый минимум. Всё время думалось о другом. Он мысленно возвращался к плану работы лаборатории, перебирал в памяти список кандидатур для дальнейшего набора в Школу нейроэнергетики, прикидывал, можно ли доверить Маргарите Андреевне историю документального романа Кенича, и вообще до какой степени можно ей доверять…
Не принести ли, в самом деле, рукопись Кенича в лабораторию, не проработать ли методами нейроэнергетики историю её создания и вопрос о том, какая реальность за нею стоит? Но тогда придётся рассказать и о документе Листова. Стоит ли? Николай принципиально полагал, что в его биографии не должно быть слепых зон ни для товарищей по партии, ни для товарищей из органов… Или будет правильнее: «товарищей по органам»?.. Словом, он старался не скрывать информацию о себе, а жить так, чтоб и нечего было скрывать. Но это не означало, что нужно направо и налево разбрасываться этой самой информацией… Надо будет крепко подумать…
После той ночи Николай больше не встречался с Алевтиной. Не нарочно. Просто другие дела постоянно оказывались важнее. И интереснее. Он забывал позвонить, а когда вспоминал, то не жалел: ведь его ждала лаборатория…
Бродов придумал, как поставить Маргарите Андреевне задачу по топоглифу, не раскрывая карт. Попросил изучить лично, не привлекая помощников, энергетику нескольких зданий в центре города. Назвал адреса. Задумавшись, спонтанно добавил:
— Я с вами пошёл бы — прогуляться…
Маргарита Андреевна заулыбалась, но Бродов тут же отбросил приятную фантазию:
— Жаль, времени нет. А вы сходите в ближайшие дни, не откладывая, хорошо? Результаты сразу мне доложите, по свежим впечатлениям. Устно, понимаем?
Николай ей разных адресов накидал. Штуки три — тех самых, заветных, составляющих звезды. Ни одного особняка с крестообразными мезонинами не осталось — многоэтажки на их месте, но пускай пощупает. Также штуки три сохранившихся с девятнадцатого века построек из очерка Кенича. Ещё добавил пару зданий с совершенно заурядным, по его сведениям, прошлым. Разумеется, перечислил адреса списком, ни одного особо не выделяя — для чистоты эксперимента.
Маргарита Андреевна — умница и великолепный исполнитель. Когда уж успела обежать пол-Москвы, всю ночь, что ли, ходила, но доложилась назавтра же.
Николая охватило волнение, когда услышал, что из всех адресов сотрудница выделяет четыре: три — соответствующие лучам «звезды», а четвёртое — комбинат «Известий» на Тверской, точнее, на улице Горького. Бродов назвал его, припомнив, что он упомянут в предпоследней главе романа Кенича.
— Нет, в них не то чтобы энергетика зашкаливала, — отвечала Маргарита Андреевна на его расспросы, — энергополе очень сосредоточено. Знаете, как банка с концентратом. Небольшая, неприметная. Вскрыли — есть невозможно, пока не развели водой. А развели — накормили целый взвод… Это не совсем точно… Трудно словами.
— Всё равно что снаряд? Пока взрыватель не тронут, лежит спокойно? — подсказал Николай.
— Точно! Только не разрушительная сила. Скорее наоборот. Как росток в семени — вот!
— Понял вас, — небрежно кивнул Николай. — А другие?
— Ничего особенного. Как все.
— Понял, — повторил Николай. — Спасибо!
Ещё небрежнее он добавил:
— А пройдите ещё один адресок! — и назвал номер дома по Сивцеву Вражку.
На сей раз Марго молчала трое суток. Обсуждали другие дела, но об этом Бродов не спрашивал, будто запамятовал о собственном поручении, будто это вовсе не важно.
Уже на следующей неделе, зайдя в кабинет по другому делу, специалист по энергозащите выпалила без предисловий:
— Николай Иванович, Сивцев Вражек меня не впускает.
— То есть?
Обычный жилой дом. Что или кто может не впускать в него? Она имеет в виду что-то своё, происходящее на так называемом «тонком плане».
— Я попробовала трижды. После трёх попыток по всем законам обязана остановиться. Но я и ещё пробовала. Я и в подъезды заходила, и стояла на лестничной клетке. В каждом пролёте постояла, представляете? Как ненормальная, — озорно улыбнулась женщина, заглянув Николаю в глаза.
Он ответил одобрительной улыбкой. Молодчина она! Очень старательный, дотошный исследователь.
— Наткнулись на чужую защиту?
— Нет. Или да. Не знаю точно. Жильцов чувствую, их энергетику, а здания не чувствую, не вижу. Как будто его нет. Вообще-то там комфортно находиться. Ощущения, как если было б что-то скрыто, нет. Наоборот: будто нет ничего. Думаю — обманка, но вскрыть не могу. Пустота.
— Это необычно? Так не бывает?
— Не бывает. Необычно. Знаете, как будто стоишь в дверях. В открытых дверях. Ты не там и не здесь.
Николаю вспомнилось, как стоял у дверей особняка Извольских и не вошёл ни разу, хотя Алексей приглашал. Просто чувствовал: это не его мир, незачем ему туда. Он тихо спросил Маргариту Андреевну:
— Попробовали войти?
Та только покачала головой.
— Побоялись?
Снова женщина качнула головой.
— Это не моя дверь.
Бродов подавил разочарованный вздох.
— Большое спасибо, Маргарита Андреевна. Вы сделали всё возможное. Выбросьте из головы. Пустое это.
Итак, она всего лишь считала то отношение к зданиям, которое было у Николая! Ошиблась, приняв его отношение за собственные впечатления от энергетики зданий. Она больше настроена на работу с людьми, и людей очень тонко чувствует. Считывает, по выражению нейроэнергетов. Объективной информации как не было, так и нет. Увы!..
* * *
Очередное открытое партсобрание проводилось не вечером, а в обеденный перерыв. Следовательно, задумано как особо значимое.
Хозяйственные соображения оратора были по делу, основывались на точных, остроумных наблюдениях. Своевременные меры предлагались — хоть под каждым словом подписывайся.
В следующей части собрания вроде бы ничего нового Николай не услышал: коварству врагов надо противопоставить нашу бдительность, сознательность… Вместе с тем звучала в словах выступающих какая-то новая нотка: мол, надо быть внимательнее, надо быть разборчивее, нельзя принимать решений сгоряча, а следует наблюдать пристальнее и разбираться вдумчивее. Такие суждения можно бы предпослать и новому закручиванию гаек, но можно — и дальнейшему смягчению репрессивной политики.
Ежов присутствовал, сидел в президиуме, отмалчивался и имел скучающий вид. Не вслушивался?
Между тем Бродову каждое слово напоминало о деле, которое, вероятно, ещё не кончено.
Всего два дня, как его поставили в известность, что целительница попала под серьёзное
