Кем был на самом деле этот человек, навсегда осталось загадкой. Официальная историография, путаясь в противоречиях, склонна считать его беглым монахом из галицких дворян Григорием Отрепьевым.
Следственное дело об «убиении царевича Дмитрия» никак не может иметь значение достоверного источника, поскольку производивший следствие князь Василий Иванович Шуйский, ставший впоследствии царем Василием IV, дважды отрекался от тех выводов, которые сделало следствие под его руководством, и дважды обличал самого себя в неправильном производстве этого следствия.
Первый раз он признал самозванца настоящим Дмитрием, тем самым перечеркнув даже сам факт смерти царевича, в другой раз, уже низвергнув и погубив названого Дмитрия, он заявлял, что настоящий Дмитрий был убит по повелению Бориса Годунова, а не убил сам себя в припадке падучей, как гласили выводы следственного дела. Несомненно, что Шуйский знал истину лучше, чем кто бы то ни было, но какое из трех его показаний – правда, а какие два – ложь?
Итак, «три версии Шуйского» легли в основу дальнейших исторических изысканий о личности царя Дмитрия Ивановича, и все историки последующего времени уже строили свои исследования, выбирая удобную для себя версию, основываясь при этом на собственных взглядах и пристрастиях или откровенно путаясь во всех трех версиях.
«Вопрос о смерти царевича Димитрия и о виновности Бориса Годунова в этой смерти сдавался не раз в архив нерешенным, и снова добывался оттуда охотниками решить его в пользу Бориса. Никому этого не удалось…» – писал Н.И. Костомаров.
…Сын Ивана Грозного и Марии Федоровны Нагой (это был седьмой брак царя, заключенный без церковного разрешения) родился в Москве 19 октября 1583 года. Первым именем его было Уар, в честь святого мученика Уара, чья память отмечается православной церковью 19 октября. При крещении младенец был наречен Дмитрием.
Полгода спустя Иван Грозный скончался. В своих предсмертных распоряжениях он завещал Дмитрию и его матери в удел город Углич и вверил воспитание царевича своему любимцу – боярину Богдану Яковлевичу Вольскому.
Хитрого Вольского в боярском кругу не любили и всерьез опасались, как бы ловкий интриган в союзе с родственниками царевича, Нагими, не попытался затеять смуту, объявив Дмитрия наследником Ивана Грозного. Поэтому уже в первую же ночь после смерти царя царицу-вдову с юным царевичем, ее отца, братьев и ближайших родственников в сопровождении многочисленных стольников, стряпчих, слуг и почетного стрелецкого конвоя торжественно отправили в Углич – фактически в ссылку.
Но царевич продолжал оставаться постоянным фактором российской внутренней политики, не считаться с которым было нельзя. Потомства у правящего царя Федора не было, и вопрос престолонаследия не без основания беспокоил умы. В Москве было несколько весьма и весьма честолюбивых личностей, которые в тайных своих думах мысленно уже примеряли на себя заветную шапку Мономаха. И одной из таких личностей был энергичный ближний боярин царя Борис Годунов.
А меж тем в Угличе подрастал последний Рюрикович. О подлинных чертах характера юного царевича мы, вероятно, никогда не узнаем, так как Москва, не видя и не зная Дмитрия, могла судить о нем только по слухам, иногда целенаправленно распускаемым сторонниками той или иной боярской партии. С одной стороны, говорили, что, уже будучи шести или семи лет от роду, мальчик являлся точным подобием своего отца-изувера: любит мучить и убивать животных, любит кровь и садистские забавы. Утверждали, что однажды зимой, играя с детьми, Дмитрий приказал вылепить из снега двадцать человеческих фигур, назвал каждую по имени одного из первых бояр и с наслаждением рубил эти фигуры саблей, причем «Борису Годунову» он отсек голову, другим – руки и ноги, говоря при этом: «Вот так вам всем будет в мое царствование!» Это, конечно, очевидная глупость, и очень странно, что ее иногда всерьез воспринимают до сих пор. Совеем не верится в возможность проявления такой умозрительной ненависти у шестилетнего ребенка к людям, которых он не только никогда не знал, но даже никогда не видел, да и вряд ли юный Дмитрий, живя в Угличе, мог знать по именам московских бояр.
Противоположные слухи рисовали Дмитрия как «отрока державного». Говорили, что юный царевич показывает ум и свойства, достойные государя. Как бы то ни было, несомненно важным кажется одно: в Москве никто, абсолютно никто не знал царевича Дмитрия и не мог сказать о нем ничего достоверного.
Борис Годунов, снедаемый жаждой власти, постоянно думал о том, как избавиться от подрастающего наследника российского трона. По словам Карамзина, «сей алчный властолюбец видел между собою и престолом одного младенца безоружного, как алчный лев видит агнца!» И вот «алчный властолюбец» измыслил дело ужасное, дело кровавое: задумал убийство царевича…
Борис открыл свой замысел ближним пособникам своим: все они, кроме дворецкого, Григория Годунова, решили, что смерть Дмитрия необходима с точки зрения государственного блага. Для начала избрали яд, который подкупленная мамка царевича, Василиса Волохова, тайно подсыпала ему в «яства и в лития». Но смертоносное зелье почему-то не вредило Дмитрию.
Тогда решено было царевича зарезать. Первые двое избранных для этой деликатной миссии дворян, Владимир Загряжский и Никифор Чепчугов, наотрез отказались от сделанного им предложения и «с сего времени были гонимы». Нашли другого, дьяка Михаила Битяговского, судя по описаниям – прямо-таки Ирода, «ознаменованного на лице печатаю зверства, так что дикий вид его ручался за верность во зле». Если бы вам, читатель, предложили такого персонажа для присмотра за вашим хозяйством – вы бы хотя бы немного встревожились? А ведь именно этого Ирода отправили в Углич править хозяйством вдовствующей царицы, надзирать за слугами и за столом…
Вместе с Битяговским в Углич приехали его сын Данила и племянник Никита Качалов. Здесь их уже ждали подкупленная Волохова, мамка царевича, и ее сын Осип, также посвященный в обстоятельства готовящегося покушения.
15 мая 1591 года в субботу, в шестом часу дня, царица с сыном возвратились из церкви и готовились обедать. Слуги уже носили кушанья, как вдруг, непонятно зачем, мамка Волохова позвала Дмитрия гулять во двор. Царица якобы собралась идти с ними, но замешкалась. Кормилица не отпускала царевича, но Волохова силой (!) вывела Дмитрия вместе с кормилицей из горницы в сени и к нижнему крыльцу. Тут перед ними предстали Осип Волохов, Данила Битяговский и Никита Качалов. Волохов, взяв Дмитрия за руку, зловеще сказал:
«Государь! У тебя новое ожерелье!»
«Да нет, старое…», – доверчиво улыбаясь, ответил Дмитрий.
Волохов выхватил нож и попытался ударить им царевича в шею, но нож выпал из его рук. Закричав от ужаса, кормилица обхватила своего питомца, но Данила Битяговский и Никита Качалов вырвали ребенка из рук женщины и хладнокровно зарезали его. Бросив агонизирующего царевича, они кинулись бежать. Как раз в это время на крыльцо вышла царица…
Спустя несколько минут тишину города разорвали гулкие звуки набата: пономарь Спасо-Преображенского собора, бывший на колокольне и ставший невольным свидетелем трагедии, созывал народ. Горожане сбежались ко дворцу и увидели бездыханное тело царевича и бьющихся в истерике царицу и кормилицу. Где-то поблизости оказались и убийцы, пытавшиеся скрыться в разрядной избе. Их схватили и убили. На крыльце появился Михаил Битяговский, крича, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни; его закидали камнями, настигли и убили вместе с неким «клевретом» его, Данилой Третьяковым. Убили и слуг Михаила, и каких-то подвернувшихся под руку мещан, и «женку юродивую», которая жила у Битяговских, оставили в живых только мамку Волохову для «дачи показаний»…
Почему «народный гнев» истребил главных заговорщиков, пощадив Волохову – какие такие она могла дать «показания»? Сколько времени горожанам потребовалось на поиски и расправу убийц? Почему убийцы не успели скрыться? Может быть, потому, что и не пытались? А не пытались потому, что не были убийцами и не чувствовали за собой никакой вины?
Комиссия по расследованию убийства пришла к выводу, что царевич «зарезался сам», ранив себя ножом в припадке эпилепсии. Из допрошенных родственников царицы Михаил Нагой заявил, что ребенка зарезали; Григорий Нагой показал, что, играя с ножом в «тычку», царевич ранил сам себя; Андрей Нагой сказал, что не видел никаких убийц и не знает, кто мог бы это сделать. Нянька царевича Василиса Волохова описала, как в припадке эпилепсии царевича «бросило о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло».
А спустя четырнадцать лет, когда московский трон уже занимал мнимый Дмитрий, Василий Шуйский, в 1591 году возглавлявший следственную комиссию и, как никто, знавший истинные обстоятельства дела, в сердцах бросил: «Черт это, а не настоящий царевич; вы сами знаете, что настоящего царевича Борис Годунов приказал убить».
