Постоянной принадлежностью жизни старой Москвы были всевозможные гулянья — праздничные, сезонные, ежедневные, воскресные, вечерние, общегородские и местные, — всякие. Большинство из них приурочивалось к какому-либо празднику: Святкам, Масленице, Вербному воскресенью, общегородским и приходским престольным дням. Местами их проведения были площади и парки, как в самом городе, так и в ближайших пригородах. Делились гулянья на простонародные, «чистые» и смешанные.
Отправляясь на простонародное гулянье, заходили по дороге к знакомым попить чайку и водочки, потом качались на качелях, пели песни, глазели по сторонам. Подвыпившая публика толкалась, грызла орешки и семечки; разогретые «брыкаловкой» компании мастеровых куражились и задирали народ. Холостые обоего пола сводили «приятные знакомства». Домой возвращались поздно и навеселе…
Обязательной составляющей простонародного праздника было возведение на отведенной под него площади палаток-шатров с угощениями и напитками — так называемых «колоколов». Под их сенью могли устраиваться небольшие харчевни или размещались огромные деревянные чаны («деревянные штофы») с вином, медом, пивом, сбитнем и квасом (хорошего сорта — «сыровцом» и более жидким — «полосканцем»). От этих шатров пошло московское выражение «пойдем под колокол», то есть «пойдем выпьем».
Балаганы с различными зрелищами, подобно «колоколам», были одной из основных приманок народного гулянья. В них «почтеннейшей публике» предлагались всевозможные зрелища на разный вкус и кошелек. Здесь демонстрировали восковые фигуры и экзотических животных, «петрушку», выставки цветов и художественные диорамы и панорамы (наподобие Бородинской панорамы Ф. Рубо), но наиболее распространены были балаганные театры, объединявшие в своей программе всевозможные концертные и цирковые номера. Тут можно было и услышать народные песни, и подивиться мастерству шпагоглотателя, и насладиться концертом кошек, играющих польку-мазурку. Демонстрировали тут и разные подлинные и фальшивые чудеса и редкости — какого-нибудь «теленка о двух головах», «мумию царя-фараона», «негра-геркулеса, обладающего нечеловеческой силой зубов» или «недавно пойманную в Атлантическом океане рыбаками сирену». «Тут вы видите и непромокаемых, и несгораемых; там один принимает яды, а в другого стреляют из десяти ружей и он невредим; в одном балагане штукарь показывает дьявольское наваждение на веревке, а в другом дают театральное представление собаки и зайцы», — писал П. Вистенгоф[392]. Одно время на московских гуляньях популярностью пользовался балаган с надписью: «Здесь показывается женщина-невидимка».
Подробно описала подобный «театр-аттракцион» известная актриса Алиса Коонен. «У входа обычно стоял сам хозяин — огромный рыжий мужчина — и зазывал посетителей, громко выкрикивая: „Почтеннейшая публика! Сегодня вы увидите в театре всемирно знаменитых артистов, а также чудеса техники и иллюзии“. Сперва любимица публики Катерина Ивановна пела чувствительные романсы:
У церкви кареты стояли,Там пышная свадьба была…
Принимала ее публика восторженно, бабы жалостливо качали головами и утирали слезы, особенно когда певица низким, прочувствованным голосом выводила:
Вся в белом атлаце лежалаНевеста в р-роскошном гробу…
Потом демонстрировался „аттракцион-иллюзия“ „Женщина-рыба, или Русалка“. Хозяин пояснял, указывая палкой: „Сверху у нее все, как полагается, зато снизу заместо ног рыбий хвост. Марья Ивановна, помахайте хвостиком“. И толстая Марья Ивановна, с распущенными волосами, сидевшая в каком-то зеркальном ящике, к общему восторгу действительно приветственно помахивала рыбьим хвостом».
Гвоздем программы была также татуированная женщина, плечи и бока которой покрывали изображения императоров Николая и Вильгельма, Наполеона и Фридриха Великого, а могучую спину украшал «Петр Великий на коню»[393].
Были и балаганные театры, в которых ставились коротенькие — минут на двадцать — пьески назидательного или душещипательного характера, а также масштабные «пантомимы» — обычно на военные сюжеты: «Покорение Карса», эпизоды Крымской войны и т. п. с непременными военными эволюциями и пальбой из ружей и деревянных пушек.
В 1809 году на Масленице на гулянье под Новинским огромный успех имел «несгораемый человек» Рожер, который уверял, что воспитывался у индийских факиров и перенял от них секреты своего удивительного искусства. Он выходил к публике с физиономией, разрисованной разными красками, «как у диких», и демонстрировал действительно удивительные вещи: ходил по раскаленному железу, брал его в руки, лил в рот расплавленное олово и т. п. Изумление и восторг публики были неописуемы и в Москве не шутя поговаривали, что «Рожер, он — черт!». В результате этой молвы «несгораемый» едва не лишился жизни. В финале гастролей был объявлен коронный трюк; одетый в костюм фурии Рожер должен был войти в огромную пылающую печь, а рядом с ней в этот момент предполагался ослепительный и пышный фейерверк.
Все началось так, как было обещано: Рожер вышел в красочном костюме и, размахивая тряпочными «крыльями», вступил в печь. С земли забил огонь фейерверка, и в то же мгновение фокусник вывалился из печи окровавленный и с громкими стонами. Оказалось, что один из рабочих, готовивших зрелище, решил проверить, действительно ли Рожер черт и потому-то и неуязвим, и заложил в приготовленную ракету горсть гвоздей. Актер был серьезно ранен и, как говорили, после этого навсегда оставил балаганную карьеру. А несколько лет спустя там же, под Новинским, выступал в балагане другой «несгораемый», русский, и хотя показывал такие же точно трюки, но уже ни о каких факирах не упоминал.
В 1870-х годах в окрестностях Москвы давала на гуляньях представления странствующая труппа «настоящих индейцев-краснокожих с боевым номером: ограбление почты, которую спасают ковбои»[394]. В этом подобии будущего киновестерна демонстрировались, конечно, кожаные куртки и штаны с бахромой, сомбреро и «смит-вессоны», но главной приманкой для публики было виртуозное владение арканом-лассо.
Балаганы обвешивались яркими вывесками и завлекательными рекламами, а в промежутке между представлениями вся выступающая труппа обязательно и в любую погоду выходила на балкончик в концертных костюмах и показывала себя потенциальным зрителям, и «балаганный дед»-зазывала (это было особое ярмарочное актерское амплуа) в русской рубахе и с привязанной мочальной бородой в это время соблазнительно расписывал даваемое представление, разыгрывал смешные интермедии, всячески острил и пикировался с публикой. Стоил билет в балаган 10–20 копеек.
Обычным для простонародных гуляний зрелищем также был так называемый раёк, или, иначе, «панорама». «Стоит маленькая будочка на складном стуле, — описывал его П. Вистенгоф, — к верхушке ее прикреплена березовая палочка, на палочке вместо флага развевается замасленный красный носовой платок; в будочке есть два стеклышка; позади ее стоит отставной солдат и показывает разные оптические виды мальчикам и деревенскому мужику, которые с любопытством толпятся около его райка и, защищая рукою один глаз от солнца, прищуря другой, смотрят серьезно в маленькие стеклышки»[395].
Раёк не всегда стоял на стуле: иногда его возили на небольшой тележке; содержателями этого аттракциона, «раёшниками», не всегда были отставные солдаты, но сам смысл зрелища на протяжении десятилетий не менялся: в будочке демонстрировали туманные картины, что-то наподобие диафильмов. На промасленную полотняную ленту красками наносились различные рисунки или наклеивались напечатанные на тонкой бумаге гравюры: виды городов и портреты знаменитостей, бытовые и военные сцены, изображения диковинных животных и птиц. Самые первые картины были из Библии — Адам и Ева, Всемирный потоп, Страшный суд и пр. — оттого, видимо, и возникло название «раёк». Лента перематывалась с одного валика на другой, сзади изображение подсвечивалось, заплатившие по копейке зрители, прильнув к окулярам, рассматривали картинки, а раёшник давал пояснения и делал это непременно с прибаутками и в стихах: «Вот смотри и гляди, город Аршав: русские поляков убирают, себе город покоряют. Вот, смотри и гляди, город Ариван; вот князь Иван Федорович выезжает и войска созывает; посмотри, вон турки валятся как чурки, русские стоят невредимо! Вот, смотри и гляди, город Петербург и Петропавловская крепость; из крепости пушки палят, а в казематах преступники сидят, и сидят, и пищат, а корабли к Питеру летят! А вот город Москва бьет с носка; король прусский в нее въезжает, а русской народ ему шапки снимает… Ах, хороша штучка, да последняя!»[396]
