Выпуская дым тоненькой струйкой, она оглядела кабинет. Камышинцев, следя за ней, отметил, как она чуть задумалась, задержавшись взглядом на знаменах.
Однажды Ксения бросила о Баконине: «Ради такого человека себя спалишь»… Ну, «спалишь» — это так, для яркости слога. Не такова Ксения, чтобы ради кого-то себя спалить. Но открывалось за этим словечком многое.
Камышинцев не мучился ревностью. Испытывал лишь горечь. Ксения сумела приучить его к мысли, что стала его женой по случайности; она не сомневалась — счастливой для него случайности. Она — как выигрышный билет, который был предназначен другому, но по странному стечению обстоятельств достался Камышинцеву.
Жена Баконина не сразу уехала из Ручьева с мужем, когда того назначили главным инженером на другое отделение. Более года жили порознь. Он там, она здесь. Почему? Все ли ладно в семье? И нет ли в том вины Ксении? Кто знает, кто знает.
Она положила на стол сигареты, сильнее распахнула пальто:
— Как дела?
Возможно, это был ничего не значащий вопрос: спросила, и все. И все-таки он задан был с оттенком официальности, требовательности — тоном, к которому Ксения привыкла, который сейчас, очевиднее всего, не замечала, но который заставил Камышинцева чуть заметно тоскливо вздохнуть.
Но отвечать надо было. Как главному инженеру отделения. Или даже как жене.
Он не стал ей говорить ни о звонке генерального, ни об ожидании звонка Веденеева. Оперативная работа — не сфера главного инженера. И слава богу!
— Вот почитай! — Камышинцев взял один из лежавших на столе документов.
Он был убористо отпечатан на машинке. Вверху посредине значилось: «Акт». Акт на него, Камышинцева. Акт — звучало коротко, как затрещина.
Он протянул лист жене. Та углубилась в чтение.
Камышинцев знал напечатанное почти наизусть. Акт с бесстрастностью судебного документа фиксировал количество часов, отработанных железнодорожниками Сортировки сверхурочно. Фиксировал помесячно. За полгода — пятизначная цифра. И заключение: подвергнуть начальника станции Камышинцева А. П. денежному штрафу. Сумма штрафа была весьма внушительна.
Сверхурочные — результат нехватки людей. Башмачников, стрелочников… Впрочем, в штате любого участка станции зияли бреши.
Ксения продолжала читать акт. Камышинцев покосился в сторону знамен. Глаз при этом не поднял, и увиделись ему лишь древки, утвердившиеся в гнездах подставки. Он не изменил порядка, заведенного Бакониным, — держать знамена в кабинете начальника станции. Когда вручили последнее знамя, велел нарастить подставку. Но сейчас подумал, что, пожалуй, надо поставить их где-нибудь в красном уголке или в коридоре конторы станции на видном, хорошем месте. Завоеваны они коллективом, и место ли им в кабинете? Мало ли что Баконин держал их здесь. Мало ли!.. Баконин, тот что ни месяц статью в газету давал, то в городскую, то в областную, то в «Гудок». И в журналы: тут тебе и техника, тут тебе и экономика. Станция Ручьев-Сортировочный со всех позиций… Корреспондентов сам к себе зазывал. Чего там, партийной скромностью не отличался, хоть и политработник в прошлом…
Он осадил себя: нельзя так о предшественнике, нехорошо это, некрасиво!
Но насчет знамен все-таки решил: завтра же с утра надо распорядиться, чтобы их перенесли отсюда.
Ксения читала акт со спокойной сосредоточенностью, как могла бы читать любой документ, который подали бы ей на доклад у нее в кабинете. Ее пальцы вращали лежавшую на столе спичечную коробку. Но вот неторопливо двигающийся по строчкам взгляд достиг того места, где определялось наказание и называлась сумма штрафа. Пальцы Ксении замерли, а затем она в легком раздражении оттолкнула коробку:
— Поздравляю! У одних мужья с премией, а у меня!..
Камышинцев был готов к такой реакции. Ксения была человеком бережливым, если не сказать сильнее.
Она пожалела, что не скрыла вспышку досады. Пусть она не заблуждалась на его счет — Алексей взял ношу не по плечу, — но трудностей у него действительно хватает. Нынче вообще на транспорте трудностей хватает. Особенно туго с кадрами. Люди уходят на заводы, на фабрики, в учреждения. Уходят потому, что там есть крыша и стены, и ты не знаешь ни лютой стужи, ни вьюги, ни проливного дождя, ни яростно пекущего солнца; уходят потому, что там не знаешь ночного труда и там тебя не держит в неослабном напряжении мысль о суровых последствиях любой твоей промашки. А платят столько же или даже больше. Вот и спотыкается великий железнодорожный конвейер… Если бы сейчас здесь был Баконин! Как он умел работать! С блеском справлялся. Со стороны казалось даже, что играючи. Ах, Баконин, Баконин!
Кивнув на листок, лежавший перед мужем, рядом со сводкой, она спросила:
— А это что?
Камышинцев протянул ей листок.
Заявление главного инженера станции: «В связи с переходом на другую работу прошу…» Он уходил в весьма авторитетное учреждение, уходил на работу, которую не назовешь второстепенной, но Камышинцев понимал: отпустить — вскоре же последует заявление от заместителя начальника станции, ибо, по существу, главинж не переходил на другую работу, а сбегал, капитулировал, и к этому же готов зам.
— Твоя, можно сказать, кадра. — Он следил, как она бежит глазами по строчкам. — Я на всякий случай Пирогова пригласил. Жду вот его.
— Пирогова? Хочешь предложить ему место главного инженера?
— По-моему, лучшей кандидатуры…
— Ты что, серьезно? — Рука Ксении, несшая сигарету к пепельнице, замерла.
— Был начальником отдела станций в управлении.
— Был да сплыл.
Камышинцев усмехнулся внутренне. Могла ли Ксения допустить одиннадцать-двенадцать лет назад, когда они жили бок о бок с Пироговым в общежитии в Старомежске, в длинном обшарпанном коридоре унылого двухэтажного здания, пропитанного запахом расположенной в полуподвале столовки, — могла ли тогда Ксения допустить, что будет вот так об Олеге! О-о, тогда среди многочисленных жителей коридора она выделяла лишь семью Пироговых. Выделяла, конечно, не из-за скромной, молчаливой Златы, а из-за главы семьи, молодого многообещающего начальника ведущего отдела ведущей службы. Кадровики, что называется, положили на него глаз еще когда он в управлении не работал. Специалист-практик: сцепщик вагонов, составитель поездов, дежурный по станции. Такие вот ступени прошел. Сам-то Олег в управленцы не рвался, не задирал голову, не поглядывал с вожделением вверх, как альпинист, зараженный стремлением совершить подъем, достичь высоких точек. Но кадровики-искусители предложили инженерную должность в управлении, а там пошло-поехало… Сколько раз тогда в момент ссор с женой Камышинцев слышал от нее: «Вот смотри — Олег Пирогов!..»
Она достала новую сигарету, зажгла спичку.
— Кстати, как у него с автобашмаком?.. Да, ведь тут комиссия была! Закрутилась я, так и не успела спросить.
— Не приняли.
— Опять?!
— Опять.
— С ума сойти! Честное слово, можно подумать, что он параноик… Посадим его к тебе в кабинет главного инженера, а он будет потеть все над тем же башмаком.
— Ну, если по справедливости, у него, кроме башмака, немало в активе.
— Все равно он более всего… Башмак — это у него неизлечимо.
— Теперь-то как раз, пожалуй, излечимо.
— Любопытно!
— Разве ты не читала?
— Брось загадки!
— Выходит, в отделении этого министерского приказа еще нет. Впрочем, пожалуй, понятно.
Он открыл ящик стола, взял типографски отпечатанный документ. Увидел письмо дочери и поспешно задвинул ящик, с невольной опаской покосившись на жену.
— Вот послушай: «Начальникам главных управлений…» Ну, тут перечень… Вот: «Приступить к широкой эксплуатационной проверке автоматических башмакоустанавливателей системы Н. И. Чистова». Ясно? Не Пирогова, а Чистова. Широкая эксплуатационная проверка. Погорел наш Олег. Опередил его этот Чистов.
— Та-ак… — протянула пораженная Ксения.
— Нокаут!
— Действительно… Это что за Чистов?
— Я звонил в управление. Сказали, какой-то инженер на Урале. И что обидно: у Олега-то, по сути, получилось уже, но у Чистова этого более эффективная конструкция.
— С ума сойти! Это сколько же он лет? Девять? Нет… одиннадцать! Одиннадцать лет!
— Понимаешь теперь? Башмаконакладыватель этот для него!.. Я же говорю тебе — нокаут.
— Пороха не изобрел, атом не расщепил… А ведь в самом деле, как начинал в управлении! Сейчас был бы начальник службы, а то и заместитель начальника дороги.
— Ну, тут, конечно, Баконин… Он все карты спутал.
— Как же так вышло, что приказ прислали тебе раньше, чем в отделение?
— Министерство предлагает каждой дороге выделить сортировочную станцию, где будет проходить проверку система Чистова. Управление дороги назвало Ручьев-Сортировочный. Вот и поспешили ознакомить меня.
