Ох, маркиз де Сад, маркиз де Сад, какую же великую загадку вы для исторических психологов представляете: вроде умный человек, а такие безобразия? Примерно, дорогой читатель, такими словами выразился полицейский пристав, пришедший арестовывать за эти безобразия де Сада в его маленьком домике на улице Аркюэль. Маркиз действительно умный, к тому же женатый и обремененный детишками человек, к тому же большой ученый и изобретатель, но вот в материальном отношении — бедный человек. Средств у него, чтобы свой «маленький домик», по примеру других вельмож, достойно обиходить, нет. И не будет в его домике ни фарфора севрского, ни посуды золотой, ни даже эротических картинок на стенах. На стенах, голых и плохо покрашенных, — плетки висят, иногда измазанные кровью, иногда с гвоздями для пущей их значимости. Посередине узкая железная кровать. На одного человека хватит, поскольку ложиться в одну постель со своими куртизанками маркиз де Сад и не думает. У него иные намерения. Ну может, еще какой столик в углу стоял и два хромоногих стульчика. Обстановка, прямо скажем, истинно спартанская и больше на тюремную камеру смахивающая. А это и впрямь камера. Здесь денька два арестованными будут проводить время бедные проституточки из французских портов. Заманив такую проститутку в свой «маленький домик», маркиз приказывал ей раздеться и лечь в постель. Ну эти действия проститутка совершала охотно, поскольку это входило в ее обязанности. Но вот, когда маркиз начинал девушку связывать, то не каждая соглашалась. Эта услуга флагелляции, то есть быть поротой кнутом, не каждой была по вкусу, и за это особая плата полагалась. Поэтому происходил торг между проституткой и маркизом де Садом. Дама свой протест выражала и требовала плату вперед, на что маркиз не отвечал, только молча продолжал связывать. Когда ручки и ножки девицы были прочно прикреплены к железным стенкам кровати, начиналось битье по голому телу. Вопить от боли и страха проститутке не возбранялось, ротик ее кляпом не закрывали: место отдаленное, пустынное, стены толстые, окно замкнуто. Ну какой проходящий под окнами прохожий ее вопли услышит и на помощь придет? А ори себе на здоровье! Потом маркиз де Сад, оставив окровавленную плетку, а чаще педантично повесив ее на прежнее место, принимался за более изысканную процедуру: сейчас он остреньким ножичком, напоминающим хирургический скальпель, будет немножечко девушку резать. О, совсем неглубоко исполосует ее тело. А потом он вынет из кармашка целебную мазь, бальзам собственного приготовления, над которым несколько лет работал, усовершенствуя и на девицах экспериментируя, и осторожно ее раны смажет. Ну, наконец-то дело сделано! Теперь малость и отдохнуть можно, закурить папироску (вот мы только не знаем, курил ли маркиз де Сад, нас об этом историки не известили). Через два дня маркиз придет, чтобы радостно убедиться, что его бальзам и впрямь чудодейственен. И что хоть сама девушка полумертвой лежит от страха, жажды, боли и голода, раны ее того… почти зарубцевались. Вы представляете, дорогой читатель, какое поразительное открытие Францию ждет? Хоть в срочном порядке вводи премию Нобеля и де Сада ею одаривай. Ведь теперь во всех французских госпиталях почти не будет раненых солдат. Их мгновенно вылечат чудодейственным бальзамом маркиза де Сада. Но мы бы, конечно, дорогой читатель, здорово бы против истины погрешили, если бы в действиях де Сада усмотрели только садистский эффект открытия, минуя эротизм. Нет, конечно, эротика тоже была, и мы вам весьма лаконичным и бесстрастным языком Б. Партриджа о ней расскажем: «Нанял (конечно, де Сад. — Э. В.) в борделе трех девиц и избивал их и требовал, чтобы они избивали его, для чего предназначался громадный окровавленный хлыст с вделанными в плеть гвоздями. Затем маркиз совершил анальное совокупление со всеми тремя девушками, и сам подвергся аналогичному обращению со стороны слуги»[134].
Философия вседозволенности насилия над женщиной у де Сада в какой-то степени воплотилась в его романах «Алина» и «Валькур». О женщине он так писал: «Публичная женщина — это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатит. А раз ей заплачено, все дозволено и законно»[135].
И долго, конечно, он творил бы свои беззакония, окупая поступки деньгами, пока раз ему это не удалось, и он вынужден был шагать в тюрьму. Однажды тридцатишестилетняя Роза Келлер, когда-то жена пирожника Валентиса, бедная вдова после его смерти и, наконец, уличная проститутка, была приглашена де Садом в его «маленький домик». И там он проделал с ней все точно то же, что мы вам выше описали, но только финал был другим. Розе Келлер удалось освободиться от связывающих ее пут, и она, голая, окровавленная, побежала прямо в полицейский участок. Де Сад был арестован. И кто же, вы думаете, его из тюрьмы освободил? Сам король Людовик XV, де Сад у него офицером-знаменосцем служил, а его жена и теща очень за него просили, — такова и впрямь была аргументация короля. Розе Келлер заплатили сто луидоров и быстренько выдали замуж. Снисходительность жены на безумный разврат мужа просто не находит себе аналогов ни в истории, ни в литературе. Всегда во всем оправдывать супруга, истово бороться за его освобождение, любить его неизменно постоянно, да еще внушить детям огромное уважение к отцу — ну кто на это способен? На это была способна только Рене Пелажи, как будто бы любовные напитки не принимавшая, но поступающая с тем же любовным фанатизмом. В сущности, ни как человек, ни как мужчина де Сад ничего жене не мог дать. Его чувства давным-давно, а даже всегда, принадлежат и принадлежали некоей Луизе, которая приходится родной сестрой его жены. А к ней у де Сада ну прямо неземная страсть развивается, как будто бы и он попробовал любовные напитки. «Луиза» — стало любимым именем его героинь, которые представлены в его литературном творчестве как идеальный женский образ, полный добродетели. Ведь этот ни с чем не сравнимый развратник, примешавший к своей эротике жестокость и давший название этому явлению как садизм, мог в своих творениях создавать образы добрых и добропорядочных женщин. К живой Луизе он чувствовал такую страсть, что уже не в силах был ее побороть. Он бросается к ее ногам и умоляет ее оставить все: отечество, семью и женский стыд, только бежать с ним, бежать, чтобы наслаждаться любовью. И уговорил все-таки, такова была необъяснимая сила какого-то магнетизма, исходящего от этого человека. Они бежали в Италию. Не знаем только, практиковал ли де Сад и на ее теле свой чудотворный бальзам, думаем, что нет, там в романтическую любовь перчик садизма не примешивался, но вот что жизнь он этой женщине испортил — это точно. Ведь она будет вынуждена, заклейменная позором, возвратиться во Францию и поступить в монастырь. Навсегда уйти и от светской жизни, и от неземной любви совершенно не предсказуемого человека. А его арестовывают, и уже надолго. И начиная с 1772 года де Сад больше будет в тюрьмах и темницах время проводить, чем на свободе. Целых двенадцать лет будет он сидеть в итальянской тюрьме, потом, убежав во Францию, будет попеременно то выходить из тюрьмы, то его снова будут заточать в Бастилию. Понемногу будет сходить с ума, вперемежку с литературным творчеством и открыванием новых совершенных лекарств, пока, наконец, одинокий, не умрет в 1815 году в сумасшедшем доме.
Насколько мы знаем, все шарлатаны, авантюристы, как их называли, занимались творческими открытиями, и бальзам де Сада — это только малая лепта, так, щепотка приправ в колдовской кухне этих «ученых». То Калиостро изготавливает какие-то чудодейственные снадобья по омолаживанию, выставляя свою восточную красавицу, пятидесятилетнюю жену, восемнадцатилетней девушкой, которая якобы каждый день выпивала стакан целебной воды «Калиостро» и, подобно тому живительному источнику из сказки, не только не старела, но даже молодела с каждым годом. Аристократы, конечно, полезли в шатер к Калиостро (его жена всех пациентов в восточном шатре принимала), получали пузырьки с целебным раствором и набивали карман жулика. Пока наша государыня Екатерина Великая не прекратила это: она дала иностранным «гастролерам» 20 000 рублей отпускного и приказала убираться вон из России и дурачить другую страну. Такой другой страной стала Германия, где Калиостро «выращивал» маленькие бриллианты, их величину маленького горошка преображая в дородный боб. Но пока эффект этого взращивания давал результаты, Калиостро успел набить свой карман этими самыми бриллиантами-горошинами, отданными ему как сырье доверчивыми немками, да и был таков.
Франсуаза Ментенон.Трудился на поприще науки и еще один жулик-авантюрист и литератор Казанова. Он, одиннадцать раз зараженный венерической болезнью, решил не только свою участь облегчить, но и участь всех слишком падких на секс дам, введя нововведение: кондомы. Но гораздо раньше это сделал английский врач Кондом, от имени которого и произошло это название. Он делал свои кондомы из кишок овцы, и мясник ну прямо не мог ему вдоволь это сырье поставлять, таким огромным успехом они начали у дам пользоваться. Да, наши жулики-авантюристы с садистическими и неумеренно сатириазистическими наклонностями здорово науке послужили и свою лепту в мировую историю открытий внесли. И если у нас когда случится свободное время, мы обязательно над этим вопросом задумаемся, ибо пора, кажется, не только их преступления раскрывать, но их гениальный ум немного обнажить. Маркиз де Сад оставил после себя довольно большое количество литературного творчества (в тюремной камере написанное), на воле некогда, на воле надо было успеть еще какой «маленький домик» в аренду взять и научные опыты над проститутками производить. И его роман «Жюстина» заслуживает внимания не только читателей, но и иного режиссера, не очень щепетильного в делах нравственности. Ну например, так же нещепетильного, как всемирно известного поляка Полянского, у которого жену красавицу Шаррон религиозная секта массонов зверски убила, а он сам в отместку изнасиловал двенадцатилетнюю американскую девочку, и теперь этому великому человеку въезд в Голливуд заказан: его в Америке тюремное заключение ждет. Это ему не мешает разъезжать по всему миру (кроме Америки, конечно), создавать гениальные фильмы и «плевать на моральность», везде принимать награды, и почет, и уважение. Так что все относительно. И если какой режиссер захочет увековечить на экране творения де Сада, пусть не смущается неморальной личностью их автора. Нам история и жизнь дает примеры, когда порок и чистота так смешались друг с другом, что этот комок двух дерущихся собак невозможно разделить.
