им голову своим ботинком. Чтобы на моей подошве остался след макияжа, женской красоты и алой крови. Я ненавидел саму жизнь. Раз мне не дали умереть, тогда я не дам им жить. Я возненавидел ближнего, как самого себя. Вы довольны ответом, док?
— Эм, да, доволен. Извини, что заставил вновь всё это пережить.
— Всё нормально док, эти мысли в прошлом.
— А какие мысли в настоящем?
— Надежды больше нет. Боли больше нет.
— То есть Вы отождествляете надежду и боль?
— Конечно, а разве это не так? Я ни на что не надеюсь. Я просто живу. Живу, наплевав на всё.
— И всех?
— К Вам же я хожу по своему желанию.
— Хорошо Иван, я Вас понял.
— Ну как, мне легчает?
— Возможно. Что по хобби? Вы занимаетесь чем-нибудь?
— Док, ну Вы же спрашиваете об этом на каждой встрече. Какие у меня могут быть хобби? Я продолжаю ходить в тренажёрный зал. Врубаю мощный, агрессивный, человеконенавистнический рок и качаюсь.
— Хорошо. Как часто ходите?
— Раз в неделю. Я же хожу не для того, чтобы качаться. Просто за неделю накапливаются редкие эмоции, и я выплёскиваю их.
— Редкие эмоции?
— Ну да, редкие эмоции. Порой они проскакивают. Мысли. Мысли о том, как мне было тяжело. Как мне было хорошо. И я отправляюсь в тренажёрку, чтобы их спустить в унитаз.
— На первых встречах Вы мне говорили, что смысл жизни для Вас — эмоции. Теперь же Вы всячески пытаетесь от них избавиться. Почему?
— Док, неужели Вы не понимаете?
— Понимаю, но может это скажете мне Вы?
— Нет. Зачем говорить то, что собеседник и так знает?
— Да, если Вы так подходите к общению, то неудивительно, что у Вас есть в этом проблемы.
— Док, о чём Вы?
— Ты же понял о чём я, верно?
— Да. А Вы молодец, поймали меня в собственную ловушку.
— В этом нет повода для гордости.
— Как знаете. Так что, мы и дальше будем обсуждать только эти темы? Друзья, теракт, хобби и так далее?
— Они являются краеугольными. Но ещё есть одна тема, которую я ранее не затрагивал. Девушки.
— Ох, Док, эту тему Вы не зря пропускали.
— Совсем ничего? Нет никого, кто понравился Вам и кому понравились Вы?
— Да нет, почему. Такие люди есть. Во всяком случае были.
— И что же?
— Что же? Ну ладно, давайте я Вам всё распишу. Во-первых, первые особы начали клеиться ко мне тогда, когда я только вышел из больницы. И почему они клеились ко мне? Чёртов материнский инстинкт. Они не любили меня как парня. Они хотели утешить меня и помочь. Я был жалким. Слишком жалким, и чтобы не видеть меня таким, они хотели «помочь».
— Почему Вы так презрительно об этом говорите?
— Да потому что они просто не хотели видеть меня «таким». Я был символом того, что в жизни полно дерьма. Я был символом поражения их утопических надежд о прекрасном мире. И они, все эти напыщенные оптимисты, делали всё, чтобы об их поражении ничто не напоминало. А для этого было два варианта: либо не видеть меня, либо не видеть меня «таким». Так что они не любили меня. Ведь что было до? Я в открытую, демонстративно читал статьи и книгу про самоубийство, поставил на рабочий стол на телефон крайне грустную и депрессивную картинку. Про внешний вид и говорить нечего. Я всем своим состоянием буквально кричал: «Помогите! Мне очень больно, невыносимо больно. Помогите, просто поговорите со мной. Заставьте поверить в то, что мир стоит того, чтобы жить в нём». Но где там… Лишь один человек, моя нынешняя подруга, спросила один раз о том, случилось ли что у меня.
— А Вы?
— Я сказал, что всё нормально. Что я просто устал. Дело было на физре, так что это могло сработать. Но нет. Я понял, что она всё поняла. Она же поняла, что со мной не всё в порядке. Но на этом всё. Лишь один человек хоть как-то поинтересовался моей угасающей жизнью.
— А лучшие друзья?
— Мы ведь решили, что забудем о них на время?
— Да, конечно. Но жалость была лишь первой причиной. Есть ещё что-то.
— Да, конечно. Я не хочу. Сначала у меня была идея заводить отношения для удовлетворения своих потребностей, без всяких чувств. Но тогда в моём сердце бушевала злоба. Позже я понял, что это неправильно. А если она влюбится? А если я влюблюсь?!
— Разве это плохо?
— Плохо? Док, о чём Вы? Да это же… Ахаха, я же шучу, расслабьтесь Вы.
— Шутите?
— Да, разумеется. Я? Влюбиться? Ахаха. Знаете, это самая смешная шутка про меня. Но она может быть и трагедией. Вы же знаете историю про самый грустный короткий рассказ? «Продаются детские ботиночки. Неношенные». Так вот, у меня в два раза короче: «Ваня влюбился».
— Мда, странное у Вас всё-таки чувство юмора. Хорошо, Вы не хотите влюбляться, потому что считаете, что любовь принесёт только страдания. Но Вы ведь до сих пор любите, не так ли?
— Что, о чём Вы? — нервно сказал я.
— Вы ведь всё поняли. Хотите, чтобы это озвучил я?
— Нет, не надо. Пожалуйста, не надо. Мы же это прошли, док. Она предала меня и всё на этом.
— Хорошо. К сожалению, наша встреча близиться к окончанию. Положительные сдвиги наблюдаются. Но для возвращения к полной дееспособности придётся поработать.
— Что? Полной дееспособности? Я же все равно не смогу заниматься рядом дел.
— А, ну да, точно…
— Док, что так неуверенно?
— Нет, ничего.
— Хорошо. Ну что, до встречи?
— Да, до встречи. Хотя подождите немного. У Вас ведь скоро день рождения? Будете отмечать?
— Ну, отмечать — громко сказано. Так, куплю тортик и съем его в общаге. Хм, а ведь действительно через пять дней день рождения. О малозначимых вещах быстро забываешь.
— Что же, тогда вот Вам мой совет — отметьте свой день рождения. Позовите своих подруг, сходите куда-нибудь, посидите, пообщайтесь. Вам это пойдёт на пользу.
— Что ж, наверное, Вы правы. Ладно, будь что будет. Приглашу. В конце концов иногда-то мы ведь видимся.
— Вот и отлично. Ну а теперь действительно до встречи.
— Ага, до встречи.
Странно. Что за неуверенность в конце насчёт полной дееспособности? Я же знаю, что и машину теперь не смогу водить. Теперь на мне словно каинова печать. Только вместо этого пометка из психиатрической больницы, в которой указывается, что я совершил попытку суицида. Да, учусь я на юридическом, но вряд ли кто-то захочет, чтобы его защищал самоубийца-неудачник. В обществе любая пометка из
