Полностью изолированная — добраться туда можно было только морем — Колыма стала регионом-символом ГУЛАГа. Ее административный центр и порт приема заключенных Магадан был построен ими самими, как и жизненно важное Магаданское шоссе, соединявшее только лагеря. Добыча золота в нечеловечески тяжелых условиях, позднее детально описанных бывшими узниками, составляла основной вид их деятельности. В Казахстане заключенные начали разработку месторождений угля и медной руды в районе Караганды. Оттуда лагеря распространились в Джезказган и Экибастуз, получившие известность благодаря восстаниям, которые там произошли в 1953 г. Немного севернее сельскохозяйственное освоение степей обеспечивал СТЕПЛаг, насчитывавший в 1949 г. 200 тыс. заключенных.
В сложной системе лагерей заключенные направлялись преимущественно на лесоповал («летучие лагеря» в тайге передвигались вместе с лесосеками), в горнодобывающую промышленность, главным образом (за исключением угольных шахт Воркуты и Караганды) в отрасли с высокой степенью риска для жизни (добыча урана, свинца, асбеста, золота, алмазов — большинство этих рудничных лагерей, где смертность была особенно высокой, относилось к СВИТЛагу, разбросанному по огромной территории от Якутска, Ногаевой бухты до устья Колымы с центром в Магадане), на строительство железных дорог (железная дорога Байкал — Амур, прокладка которой велась заключенными из БАМЛага, насчитывавшего в своих трех десятках «лагпунктов» несколько сотен тысяч заключенных; арктическая железная дорога Салехард — Игарка длиной 1200 км, так и не введенная в строй), на строительство крупных плотин (Усть-Каменогорск, Братск), городов (Комсомольск, Находка, Магадан, Братск, Норильск, Воркута, Балхаш, если называть только самые большие), на осуществление таких престижных проектов, как Волго-Донской канал, строительство которого закончилось в 1952 г.
В 1948 г., в обстановке общей нехватки рабочей силы из-за понесенных в войне потерь, когда особенно пострадало население наиболее трудоспособных возрастов, власти распорядились использовать заключенных более «экономно» и «рентабельно». В 1945 — 1948 гг. особенно высокой была смертность среди заключенных, отправленных в лагеря за пребывание в немецком плену. Этим ослабленным и больным людям не удавалось выполнять норму выработки больше, чем на 30—40%, за что им соответственно урезалось питание. Поэтому «доходяги», как их называли на лагерном жаргоне, быстро умирали. Чтобы стимулировать производительность труда, с 1948 г. власти разрешили выдачу дополнительной зарплаты «ударникам»; также были увеличены пайки для выполнявших нормы выработки. Экономическая рентабельность ГУЛАГа получила различные оценки: некоторые (А.Солженицын, С.Розенфельд) подчеркивают невероятную дешевизну этой рабочей силы, «оплачиваемой» из расчета обеспечения ее воспроизводства; другие (Амальрик, Буковский) настаивают на широком распространении всякого рода «приписок», очень низкой производительности лагерной рабочей силы и огромных расходах на содержание многочисленного и коррумпированного лагерного персонала. Как бы то ни было, «население» ГУЛАГа внесло основной вклад в освоение новых районов, ресурсы которых могли бы эксплуатироваться вольной наемной рабочей силой, как это делается в настоящее время, правда, с очень большими экономическими затратами.
В 1948 г. были созданы лагеря «специального режима», в которых в очень тяжелых условиях содержались лица, осужденные за «антисоветские» или «контрреволюционные акты». У этих людей не оставалось никаких иллюзий относительно системы. Они, как правило, прошли военную службу, умели обращаться с оружием и имели совершенно другой жизненный опыт и мировосприятие по сравнению с «врагами народа» 30-х гг. — интеллигентами, партийными функционерами и хозяйственниками, убежденными в том, что их арест — результат ужасного недоразумения. Способные сопротивляться давлению «уголовников», которые при попустительстве администрации всегда терроризировали «политических», эти «новые заключенные» превратили некоторые «спецлагеря» в настоящие очаги восстания и политического сопротивления. Именно 1948 — 1954 гг. были отмечены несколькими восстаниями заключенных. Самые известные из них произошли в Печоре (1948 г.), Салехарде (1950 г.), Кингире (1952 г.), Экибастузе (1952 г.), Воркуте (1953 г.) и Норильске (1953 г.). Брожение в лагерях, особенно «специальных», достигло очень высокого уровня после смерти Сталина и отстранения Берии, то есть весной и летом 1953 г. и в 1954 г. Возглавленное, как и большинство предыдущих мятежей, бывшими военными, это движение приняло открыто политический характер.
Восстания заключенных дали основание отдельным авторам (прежде всего К.Лефору) утверждать, что «население» ГУЛАГа составляло некий «социальный класс», особенно эксплуатируемый и притесняемый правящим классом. Для Солженицына ГУЛАГ являлся территорией особой «зековской нации» со своей собственной культурой, своими кодексами и законами, языком, обществом, структурированным в рабочие бригады, для которых назначалась коллективная норма выработки и где применялись принципы коллективной ответственности; обществом, разделенным на «политических» и «уголовников», со сложной иерархией надзирателей, зеков, произведенных в мастера, «сачков», которым удалось, благодаря тому, что они владели какой-либо редкой и нужной специальностью, добиться от администрации освобождения от общих работ, всесильных блатных («воров» на лагерном жаргоне), помыкавших люмпен-пролетариатом, «внутренних рабов», зачастую превращенных в пассивных гомосексуалистов.
Существование этой параллельной «нации» не было только результатом репрессивной политики, проводившейся в отношении отдельных лиц и групп, подозреваемых в политической оппозиционности. Оно отражало общую криминализацию социального поведения. Вопреки солженицынскому образу ГУЛАГа, символом которого является интеллигент-диссидент, «политические» составляли меньшинство лагерного населения. В то же время большинство заключенных все же не были «уголовниками» в обычном понимании этого слова. Чаще всего в лагеря попадали обычные люди за нарушение одного из бесчисленных репрессивных законов. Цель законодательства состояла в том, чтобы заставить работать и дисциплинировать массы, не горевшие желанием участвовать в продлении функционирования системы и ее воспроизводстве.
III. СССР В ПОСЛЕВОЕННЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ
Международное положение СССР после войны, в которой он победил ценой больших потерь, было в высшей степени парадоксальным. Страна была разорена. В то же время ее лидеры имели законное право претендовать на видную роль в жизни мирового сообщества. Бесспорно, на Советский Союз тогда работал своеобразный «эффект Сталинграда» как в общественном сознании, так и среди элиты стран-союзников. Но все же соотношение сил было для СССР едва ли не худшим за все время его существования. Да, он извлекал выгоду из оккупации обширнейшей территории большей части Европы, и его армия занимала по численности первое место в мире. В то же время в области военной технологии и США, и Великобритания далеко обогнали СССР, промышленный потенциал которого в западных регионах к тому же понес огромные потери.
Таким образом, налицо было острое противоречие между видимой ситуацией и реальным раскладом сил. Советские руководители ясно осознавали это положение, что заставляло их испытывать сильное чувство уязвимости, но в то же время они считали, что СССР стал одной из великих держав. Тем самым включение Советского Союза в международную сферу характеризовалось большой нестабильностью. В этой ситуации были возможны два подхода: первый предполагал усилия по сохранению «большого альянса», созданного в годы войны, и получение передышки для реконструкции и развития экономики; второй делал эквивалент военного противовеса из приобретения «залогов безопасности» посредством расширения сферы советского влияния. Эти два взаимоисключающие подхода, предполагавшие противоположные восприятия «других», отражались в позициях, дискутирующихся в партийном руководстве. Первый, защищавшийся в 1945 г. группой Жданова — Вознесенского, исходил из традиционного тезиса о неизбежности развития в мирное время «межимпериалистических противоречий», прежде всего между Великобританией и США, которые позволили бы СССР вести, как и в довоенные годы, изощренную дипломатическую игру в многополюсном мире и препятствовать образованию «единого империалистического фронта». Второй подход, поддерживаемый Маленковым и Сталиным, исходил из предположений о неминуемом кризисе, который сметет капиталистическую систему, но отодвигал его приход в отдаленное будущее, признавал существование возможности урегулирования отношений в двухполюсном мире между социалистическим лагерем во главе с СССР и империалистическим лагерем во главе с США и подчеркивал опасность скорой конфронтации между ними.
