легковооружённых, сделав вылазку, добежали до лагеря и стали обстреливать передовые посты; несколько македонцев было убито. (9) Александр выслал легковооружённых и лучников, чтобы отбросить нападающих. Их отбросили лихо, когда они уже подходили к самому лагерю. На следующий день Александр со всем войском подошёл к воротам, откуда дорога шла на Элевферы и Аттику, но не стал у самых стен, а разбил лагерь недалеко от Кадмеи, чтобы македонцы могли тут же подать помощь сидящим в Кадмее. (10) Фиванцы же стерегли Кадмею, окружив её двойным палисадом, чтобы никто извне не мог помочь запертому отряду и чтобы отряд этот не мог сделать вылазку, когда фиванцам придётся сразиться с врагом, нападающим на город. Александр (он хотел ещё поладить с фиванцами добром, а не оружием) медлил, находясь в лагере под Кадмеей. (11) Те из фиванцев, которые понимали, что будет лучшим для общего блага, хотели отправиться к Александру искать у него прощения фиванскому народу за его отпадение. Изгнанники же и те, кто к изгнанникам склонялся, считали, что от Александра они не увидят ничего доброго; среди них особенно беотархи[48] всячески склоняли народ к войне. Александр всё ещё не нападал на город.
8
Птолемей, сын Лага, рассказывает, что Пердикка, нёсший охрану лагеря и стоявший со своим отрядом впереди него, недалеко от вражеского палисада, не ожидая от Александра приказа идти в бой, сам, первый, своей волей, кинулся на этот палисад, разметал его и напал на передовой отряд фиванцев. (2) За ним последовал Аминта, сын Андромена, так как он стоял вместе с Пердиккой; увидав, что тот уже за палисадом, он повёл и свой полк. Александр, видя это и боясь, как бы фиванцы их не отрезали и им не пришлось бы сражаться одним, двинул остальное войско. (3) Лучникам и агрианам он дал знак вбежать за палисад; агему и щитоносцев он держал ещё перед ним. Пердикка, стремясь пройти за второй палисад, упал, поражённый стрелой. Его унесли в тяжёлом состоянии в лагерь: поправился он с трудом. Воины, ворвавшиеся с ним, вместе с лучниками Александра за гнали фиванцев в лощину, по которой шла дорога к храму Геракла. (4) Они шли за фиванцами, отступавшими до самого храма; тут фиванцы повернули с криком, и у македонцев началось бегство. Пал начальник лучников, критянин Эврибот, и человек 10 лучников; остальные добежали до македонской агемы и царских щитоносцев. (5) Александр, видя, что его солдаты бегут, а фиванцы, преследуя их, потеряли строй, бросил на них выстроенную фалангу, которая и оттеснила их за ворота. Фиванцы бежали в таком ужасе, что, теснимые в город через ворота, они не успели эти ворота закрыть. Вместе с ними в город ворвались и те македонцы, которые бежали сразу же за ними; на стенах же никого не стояло, так как выставлено было много сторожевых постов за городом. (6) Подойдя к Кадмее, македонцы разделились: одна часть вместе с отрядом, державшим Кадмею, вступила в нижний город у храма Амфиона[49], а другая перелезла через стены, уже захваченные теми, кто проник в город с беглецами, и бегом кинулась на агору. (7) Какое-то недолгое время отряды фиванцев ещё держались у храма Амфиона. Когда же македонцы стали нажимать на них со всех сторон и Александр появлялся то тут, то там, фиванские всадники, убегая, вынеслись через город на равнину; пехотинцы спасались, как кому удавалось. (8) И тогда началось беспорядочное избиение уже не защищавшихся фиванцев, причём гнева были полны не так македонцы, как фокейцы, латейцы и прочие беотийцы; одних застигали в домах, — некоторые пытались сопротивляться, другие молили о пощаде, припав к жертвенникам, — но жалости не было ни к женщинам, ни к детям.
9
Это бедствие, постигшее Элладу, потрясло остальных эллинов не меньше, чем самих участников этого дела: величина взятого города, стремительность покорения, неожиданное поражение и неожиданная победа — потрясало всё. (2) То, что случилось с афинянами в Сицилии[50], было для города великим несчастьем, так как погибло много людей, но войско афинян потерпело поражение вдали от родины, причём союзников погибло больше, чем своих, и свой город у афинян остался. Ещё долгое время потом сопротивлялись они лакедемонянам, воевали с их союзниками и великим царём[51]; ни они, пострадавшие, не испытывали такого чувства непоправимого бедствия, ни прочие эллины не были так потрясены их бедой. (3) При Эгоспотамах афиняне потерпели поражение опять на море[52], но город, униженный только скрытием Длинных Стен, выдачей многих судов и лишением власти, сохранил свой исконный облик, вскоре опять вошёл в прежнюю силу, так что восстановил Длинные Стены[53], опять стал господствовать на море и внёс свою долю в спасение от крайней опасности лакедемонян, некогда страшных и чуть-чуть не уничтоживших их город. (4) Поражение при Левктрах и Мантинее[54] потрясло лакедемонян больше своей неожиданностью, чем множеством погибших. Нападение на Спарту беотийцев и аркадян во главе с Эпаминондом испугало лакедемонян и союзников их больше необычайностью такого зрелища, чем величиной опасности. (5) Взятие Платей[55] не было великим бедствием: городок был маленький и людей захватили мало, потому что многие уже давно бежали в Афины. Взятие Мелоса и Скионы[56], островных городков, принесло больше позора победителям и не было большой неожиданностью для всей Эллады.
(6) Восстание фиванцев, стремительное и неразумное, взятие города, быстрое, не затруднившее нападавших, избиение побеждённых — такое, какое могут совершить только единоплеменники, движимые старинной ненавистью, порабощение всех граждан города, первого тогда в Элладе по силе и воинской славе — эти события объясняли гневом божества, и такое объяснение не лишено вероятия. (7) Спустя долгое время понесли фиванцы наказание за измену эллинам в Персидскую войну, за взятие Платей во время перемирия и порабощение всех граждан этого города, за избиение — по их совету — тех из них, кто сдался лакедемонянам (сделано это было не по-эллински), за опустошение того места, где эллины, столкнувшись с персами, отвратили беду
