19/ XI, 1928
«Час пробьёт торжественно и звонко…»
Час пробьёт торжественно и звонко —Час последней гибели. И яПобреду последней собачонкойВдоль чужого, тёмного жилья.
Буду думать, что не всё — чуждое,Буду горько плакать, и в ответЯ услышу трижды роковое,Трижды унизительное «нет».
Ни тоски, ни ада и ни рая —Уж не будет больше ничего.Кто-то пожалеет, приласкаетВ мир подкинутое существо.
А потом — потом сожжёт, закрутитМедленный, губительный пожар.И на шее обовьётся тужеРанним утром разноцветный шарф.
27/ XI, 1928
«Поняла, что больше не ребёнок…»
Поняла, что больше не ребёнок,Ощутила горечь бытия.Слышала и жалобы, и стоны,Поняла, что я — давно не я.
Стала равнодушной и унылой,Научилась думать и молчать.В будущем и прошлом всё простила,Так что больше нечего прощать.
И с каким-то радостным покорствомЖду конца туманных, мутных дней.В сердце — рассудительном и чёрством —Только жалость о не бывшем сне.
И не страшно, и давно не больноЖить без жизни, оголяя стыд,И уже не вздрагивать невольноОт больших и маленьких обид.
29/ XI, 1928
«Друг другу приходят на смену…»
Друг другу приходят на сменуБесцветные, серые дни.А каждый несёт переменуИ тушит ночные огни.
И в каждом — зародыши муки,Большой и великой тоски.Беспомощно сложены руки,Пульсируют нервно виски.
Но с мыслью о солнце, о летеУлыбка разгонит испуг…А ты ничего не заметишь,Мой мало внимательный друг.
29/ XI, 1928
«За просторы степей зелёных…»
За просторы степей зелёных,За дыханье весенней земли,За церковные встречные звоны,За торжественные знамёнаОтдавали вы жизнь — и шли.
За какой-то тревожной зарницей,Ярко вспыхнувшей в тёмной дали,За прекрасною Синею Птицей,С возбуждённой улыбкой на лицахВы легко и уверенно шли.
Вам запомнилась ночь огневая,Сумасшедший восторг до утра,На пороге ада и раяСердце билось, не рассуждая,И отстукивало — пора!
И — всё стало ненастоящим,Только мутным, ненужным сном.И расплёснуты жизни ваши,Эти, прежде кипящие чаши,С драгоценным, живым вином.
5/ XII, 1928
LA BOLLEE («Грубые, тяжёлые стаканы…»)
Грубые, тяжёлые стаканы,Запах никотина и духов,И тончайшая отрава пьяной,Сладострастной музыки стихов.
Что-то пьётся, что-то говорится,Голоса рассеянно звучат.На привычно-равнодушных: лицахОстрой злобы плохо скрытый яд.И скрывают возбуждённый взглядДлинные, спокойные ресницы.
С лиц усталых облетает пудра,С плеч покатых падают меха.И над всем — торжественно и мудро —Музыка чеканного стиха.
5/ XII, 1928
«Говорили о злобе пожарищ…»
Говорили о злобе пожарищ,В чёрном небе густела гроза.Говорили при встрече: «товарищ»,Никогда не смотрели в глаза.
Узнавали по голосу вести,Мимоходом на остром ветру.В мутном мраке фабричных предместийНаходили ограбленный труп.
Рано, в сумерках, дом запирали,Спать ложились и света не жгли.По утрам, в гимназическом залеПовторяли: «вчера увели…»
И за наглым, разбойничьим свистомОпьяневших от крови солдатЯсно слышался в воздухе мглистомНепрерывный и жуткий набат.
В расплескавшейся, мутной стихии,В первобытной, запутанной тьме —Были ночи, как сны — огневые,Были лица — белее, чем мел.
И в рассветном, молочном тумане,В час, когда расточается мгла,Где-то вспыхивала и рослаНапряжённая радость восстанья.
7/ XII, 1928
«Сон, полумрак и покой…»
С новым годом,
С новым счастьем!
Сон, полумрак и покой.Ходит бесшумно сиделка.Слиться спешит с часовойМинутная стрелка.
Год задувает огни.Неравноценные дни…Неравномерные части…— Новый, тревожный, — верниМне моё старое счастье!
31/ XII, 1928
Квартал, где жила И.Кнорринг
Иллюстрация «Париж»
КНИГА ПЯТАЯ. Париж (1929–1933)
«Покориться неизбежности…»
Покориться неизбежности,Подчинить себя больничным будням.Знать, что это будет очень долго.И — читать.
И порой, полу закрыв глаза,Вытянувшись, улыбаясь тихо,Чувствовать в себе движенье новойЖизни.
И не допускать — избави Бог! —Жечь, ломать, уничтожать в зачатье,Продлевать усильем страшной волиМысль о доме,Так же, как когда увозят мёртвых —Искушенье — приоткрыть глаза.
6.01.1929
«Я не знаю, кто был застрельщик…»
Я не знаю, кто был застрельщикВ этой пьяной, безумной игре?Чей холодный, мудрый и вещийСилуэт на мутной заре?
Кто сказал слова о свободе?Кто сменил свой убогий наряд?Кто зажёг в покорном народеНепокорный и жадный взгляд?
И кому в бездне ночи чёрнойСтрашной истиной чётко предсталНерушимый, нерукотворный,Откровенный пьедестал?
7.01.1929
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
