Слетелись стервятники на землю русскую! Ляжем костьми, но не дадим в обиду жен и детей наших. Встанем за Русь, встанем за веру отцов и дедов!
— Вспомним слова псалмопевца: «Сии во оружии, и сии на конях, мы же во имя Господа Бога нашего призовем… Не убоимся множества ратные, яко с нами Бог,» — благославляя ратников, сказал епископ Спиридон.
Пока дружинники седлали коней, Александр ненадолго поднялся в терем, чтобы проститься с женой, молодой княгиней Александрой, дочерью полоцкого князя Бречислава. Княгиня Бречиславна с опухшими от слез глазами стояла у чудотворной иконы, моля Богородицу о заступничестве. Великую надежду возлагала Бречиславна на эту икону. Недаром ее родственница, святая Ефросиния Полоцкая когда-то получила икону в дар от греческого императора.
«Заступись, Богородица! Верни мне супруга целым и невредимым! Не на охоту едет он, на брань великую. Знаю, что не станет он стоять в стороне, в самую сечу поскачет,» — думала Бречиславна.
Простившись с женой, Ярославич облачился в бранный доспех и велел слуге своему Ратмиру привести коня. Горяч, силен жеребец, двое конюхов с трудом могут удержать его за узду. Одному лишь Александру позволяет он ставить ногу в свое стремя и садиться в седло.
Юный князь решил идти на врага немедленно лишь малой своей дружиной, не ожидая ни общего сбора новгородского ополчения, ни суздальских полков отца своего Ярослава Всеволодовича. Сборы могут затянуться, а тем временем шведы начнут опустошать окрестности Новгорода селение за селением, грабя и убивая мирных жителей.
Единственное, что сделал Александр, это велел старым дружинникам, которые верой и правдой служили еще отцу его Ярославу, собрать каждому по пять — по десять новгородцев, кто был покрепче и понадежнее, чтобы хоть как-то увеличить малое свое войско.
Вскоре небольшая русская рать вышла из стен Рюрикова городища, спешно направившись к устью Ижоры.
Стоя у ворот, епископ Спиридон благословлял проходившие сомкнутые ряды воинов. Их суровые лица светлели, а могучие руки крепче сжимали древки копий.
Наконец, пригнувшись к седлу, проскакал и последний дружинник задержавшийся, чтобы заменить лопнувшую подпругу. Теперь лишь клубящаяся над дорогой пыль говорила о идущем на брань русском войске.
К епископу Спиридону подошел новгородский летописец Пафнутий и молча встал рядом.
— Запиши, отче Пафнутий: «И пойде на них во ярости мужества своего, в мале вой своих, не дожда многих вой своих с великою силой, но уповая на Святую Троицу,» — сказал ему епископ Спиридон.
Небольшая русская дружина, большей частью конная, стремительно двигалась по хорошо знакомым дорогам. Проводники были не нужны. Коренные новгородцы коих немало было в войске, знали здесь почитай всякий куст.
* * *
Утром 15 июля 1240 года русская дружина подошла к топким берегам Невы и остановилась в стороне от густого елового леса.
Зоркий Гаврила Олексич, ехавший рядом с Александром, вдруг насторожился и поднялся на стременах.
— Смотри, княже, всадники!
— Шведские рыдели! — крикнул княжий отрок Савва, первый раз бывший в походе.
Гаврила Олексич снисходительно усмехнулся.
— Разуй глаза, дубина посадская! Какие же это рыдели? Разве рыдели носят одежду из шкур? Это ижоры… Вот тот первый, с посохом, Пелгусий.
Издали узнав новгородского князя, Пелгусий подскакал к нему. В седле старейшина ижоров держался неловко: лесные и прибрежные народы — плохие наездники. Плавают зато отменно, а чаща для них — дом родной.
После обычных приветствий, старый Пелгусий сообщил князю Александру и его опытным дружинникам о количестве приплывших крестоносцев и месте их станов.
— Все их отряды держатся отдельно, княже. Особо стоит лагерь шведов, особо — финнов.
— В каком из двух Биргер? — князь Александр сдвинул густые брови.
— В шведском, у самых кораблей. Его островерхий красный шатер виден издали.
— Почему шведы до сих пор не выступают? Чего мешкают? — задал Ярославич вопрос, который давно его тревожил.
— Лазутчики слышали, шведы говорят: ярл Биргер поджидает отставшие корабли. Хочет предельно увеличить свое войско, чтобы опустошить наши земли и идти на Новгород, — предположил Пелгусий.
Ярославич кивнул. Так и есть. Биргер ждет отставших кораблей. А раз так то нападать нужно, не дожидаясь их подхода, пока не все вражеские войска в сборе.
— Пелгусий, скажи, можно ли подобраться к свейскому лагерю, оставшись незамеченными?
— Можно, княже. Мне известны тайные тропы, ведущие к берегу. Крестоносцы не охраняют их.
Князь Александр задумался. Внезапность — единственный их шанс. Днем, в открытом бою, шведы увидят, как мало русичей.
— Будет сложно подойти совсем скрытно. Даже если я велю дружине обернуть мечи и конские копыта мешковиной.
— Не опасайся, княже. Нынче ночью будет буря, а утром с моря наползет густой туман. Ни зги не будет видно, — пообещал старейшина.
— Откуда это тебе известно, Пелгусий? Небо как будто ясное.
Вокруг глаз старейшины собрались лукавые морщинки.
— Верь мне. Есть верные приметы, княже. Ночью быть буре.
Убедившись, что Гаврила Олексич отъехал в сторону и не слышит, Пелгусий попросил князя Александра спешиться и отойти с ним к лесу.
— К чему такая скрытность, Пелгусий? Разве не доверяешь ты дружине моей?
Верь ей как мне, — удивился Ярославич.
Пелгусий покачал головой.
— Верю я твоей дружине, княже. Коли придется, костьми она за тебя ляжет!
Но нынче имел я видение грозное и чудное. Всю ночь я прятался в чаще у берега издали наблюдая за шведским лагерем. На восходе, когда солнце едва только показалось, я услышал плеск весел и увидел ладью с гребцами. Посреди ладьи в алых одеждах стояли святые мученики Борис и Глеб, а гребцы на веслах были окутаны словно мглою. И услышал я, как Борис сказал: «Брат Глеб! Вели грести да поможем сроднику своему великому князю Александру Ярославичу!» Слыша это, я стоял, радуясь и трепеща, покуда видение не исчезло.
Пелгусий замолчал. Ярославич смущенно слушал, не до конца веря ижорскому старейшине, хотя и знал его за человека правдивого.
— Прошу тебя, Пелгусий, никому не говори о своем видении, — попросил он. –
Есть такие, что усомнятся, не заснул ли ты перед рассветом и не увидел ли всё это во сне.
«С БОГОМ, БРАТЬЯ!»
Ночью новгородские рати неслышно, частью вброд, частью по наведенным мостам, перешли Ижору и скрытно приблизились к неприятельскому стану.
Разведчики донесли, что продрогшие шведы спят в шатрах, кутаясь от утреннего холода в плащи.
Пелгусий предсказал верно. Со стороны Невы дул сырой ветер. Болотистые берега окутывал плотный серый туман. Сидя на коне едва можно было увидеть наконечник собственного копья. Но Александр знал, что вскоре рассветет, и туман мало-помалу начнет рассеиваться.
Выстроив свое небольшое войско, к которому по пути примкнули и союзные ладожане, Александр обратился к нему:
— Коли разбойные люди ворвутся в дом ваш и станут поругать седины отца вашего, унижать жену, пленить детей, топтать иконы православные, станете ли вы считать сколько их? Дюжина? Две дюжины? Или броситесь на врага и будете биться?
Дружина возмущенно загудела.
— Не станем мы считать врагов, княже! Ударим на них хоть с дубиной, хоть с дрекольем, хоть с ножом подсапожным, — крикнул новогородец Сбыслав Якунович своей охотой примкнувший к дружине Александра.
— Веди нас, Ярославич! Мертвые срама не имут. Лучше нам лечь костьми, чем видеть позор земли нашей! — зашумели дружинники.
— Погодите, братья! Подождем, пока рассеется туман. На рассвете сон шведов будет самым крепким и беспечным. Тогда Ратша с частью дружины зайдет со стороны леса, а Гаврила Олексич обрушится со стороны песчаного склона. В ту пору на лодках подойдут наши союзники ижорцы. Их поведет Пелгусий. Они станут рубить сходни и канаты, поджигать просмоленые паруса и прорубать днища у свейских кораблей.
— А где будешь ты, Ярославич? — спросил ловчий князя Яков Полочанин.
— Я с малой дружиной обрушусь на лагерь свеев по центру. Рассеку его и пробьюсь к воде, — князь Александр привстал на стременах, пытаясь высмотреть сквозь туман шатер ярла Биргера, о котором рассказывал ему Пелгусий.
Если бы ему довелось лично встретиться с Биргером в бою, отведал бы тот русского копья! Навек запомнил бы, что никому не суждено безнаказанно попирать сапогом русскую землю.
Наконец туман стал рассеиваться и сквозь него проглянул красный круг солнца. Александр перекрестился и надел шлем.
— Да помогут нам святые мученики Борис и Глеб! С Богом, братья, сообща ударим на ворога! — зычно крикнул он.
Могучий голос Ярославича далеко разнесся над неспокойными водами Невы, над спящим шведским лагерем. Хлестнув застоявшегося жеребца, выставив вперед копье, князь Александр первым ворвался во вражеский стан. За ним, не отставая скакала его верная дружина.
