– Но ведь это имя полковника, дядя? – прервал его Петрюс.
– Я не буду противоречить. Но почему же, если есть на земле деревушка, названная Рапп, не существовать в мире человеку, носящему одинаковое имя с деревней?..
– Вы правы, дядя.
– Этот доктор, о котором я говорю, был очень смышленый; прелестная, скучающая вдова уехала в Венгрию в начале 1786 года, бледная, худая, изможденная, пробыла на водах месяцев шесть и возвратилась в июле того же года свежею, полною, совершенно здоровою и еще более прекрасной, чем прежде. Возвращение маркизы повергло ее поклонников в такое же смятение, в какое были повергнуты поклонники Пенелопы при возвращении Улисса. Я один не отчаивался ни до ее отъезда, ни при возвращении. Причина этому была следующая: как раз в это время я был послан с поручением к Иосифу II, и, так как на посланную мною депешу ответа можно было ждать не ранее, как через две недели, то, чтобы убить время, я предпринял маленькое путешествие по Венгрии и, кстати, заехал в деревню Рапп. Не стану передавать тебе, чему я был свидетелем, оставаясь сам незамеченным, но все виденное мною убедило меня, что строгая вдова вовсе не такая неприступная, какой ее считали, и что с помощью настойчивости и терпения я достигну того, что сумел достигнуть другой.
– Она была беременна? – спросил Петрюс.
– Я ни слова не сказал тебе об этом.
– Мне кажется, дядя, что, хотя вы и не сказали, но у вас это вертелось на языке.
– Милый Петрюс, извлекай из моих слов какой хочешь смысл, но не настаивай на объяснении. Я, как Тацит, говорю для того, чтобы сказать, а не доказать. «Narro ad narrandum, non ad probandum».
– Я вас слушаю, дядя.
– Год спустя я имел очевидное и неоспоримое доказательство, что Лафонтен был большой моралист, создав эту аксиому: «Терпение и время сделают больше, чем сила и крайности».
– То есть, говоря другими словами, дядя, вы стали любовником маркизы де ла Турнелль?
– Какая у тебя скверная привычка, Петрюс, заставлять людей ставить точки над «i». Ничего нет ужаснее в разговоре, как это требование.
– Я вовсе не настаиваю на этом, дядя, но эти букеты, которые вы так аккуратно посылаете…
– В продолжение сорока лет, мой милый… Желаю, чтобы прекрасная Регина де Ламот Гудан получала сорок лет букеты с тем значением, какое имеют мои, посылаемые маркизе де ла Турнелль.
– А, дядя, вы сами проговорились, что посылаете их маркизе де ла Турнелль как дань воспоминания.
– Разве я называл когда-нибудь имя бедной маркизы? Если это случилось, я в самом деле не стою прощения. Тем более не стою, что связь наша длилась всего несколько месяцев, уже потому, что около половины 1787 года ее величество королева Мария-Антуанетта послала меня с поручением в Австрию, откуда я вернулся только в 1789 году для того, чтобы снова покинуть Францию 8 октября того же года. Начиная с этой минуты, Петрюс, тебе известна вся моя жизнь. Я путешествовал в Америку, вернулся после 10-го августа 1792 года в Европу, вступил в армию Конде, остался в ней до ее роспуска; потом поселился в Лондоне, занялся торговлей детскими игрушками и наконец, получил часть состояния и звание депутата в 1826 году. Попав в палату, я встретился там с графом Раппом. Откуда он явился? Кто он такой? Кому обязан положением? На эти вопросы никто не мог дать ответа. Имя графа, тождественное с именем деревни, игравшей немалую роль в приключениях моей молодости, заставило меня повнимательнее отнестись к моему уважаемому коллеге. Позже я имел разговор по поводу возраста графа с моим старым другом маркизой де ла Турнелль. Она утверждала, что ему годом меньше, несмотря на то, что я навел все должные справки. Вот что я узнал… Заранее, впрочем, предупреждаю тебя, что все эти справки, совпадения носят весьма сомнительный характер; так прошу тебя к ним и относиться… Военная карьера графа Раппа началась с 1806 года. Вдруг, неизвестно откуда, он появился возле генерала де Ламот Гудана в битве при Иене. Граф Рапп храбр – этого нельзя отнять у него. Он отличился, был произведен в лейтенанты еще во время войны и тотчас после производства в этот чин был выбран генералом Ламот Гуданом в ординарцы.
– Виноват, дядя, – перебил Петрюс, – но если вы считаете возможным, что граф Рапп – сын маркизы де ла Турнелль, а маркиза ведь сестра маршала Ламот Гудана, следовательно, граф Рапп – племянник маршала.
– Именно, друг мой, этим злые языки и объясняют его быстрое возвышение, постоянную благосклонность к нему маршала и даже его политическое влияние в палате. Но если мы станем придавать значение всем слухам…
– Продолжайте, дядя, прошу вас.
– При Эйлау молодой офицер сделал еще шаг вперед на избранном поприще: произведенный в капитаны в конце февраля 1807 года, он был назначен адъютантом маршала Ламот Гудана. В этом звании он присутствовал при свидании в Эрфурте 27 сентября 1808 года… Когда ты поинтересуешься своей отечественной историей, ты придешь спросить меня, какова была цель признания этого мира двумя могущественнейшими властителями Европы? И, несмотря на то, что я был только токарем, хоть и потомком константинопольских императоров, я видел, как страх Англии после битвы при Булони, так и опасения последствий этого свидания: возможность сохранить Индию казалось ей сомнительной. Но, по счастью, теперь нам нет надобности разбираться в этих великих вопросах, когда нас волнуют личные мелкие интересы, как говорят во Французском театре… Император Наполеон представил «своему другу», императору Александру, своих генералов, делая различия по фамилии, чину и храбрости. Наравне с другими был представлен и генерал бригады де Ламот Гудан. Имя его было известно, храбрость баснословна, но при этом он был беден.
«Ваше величество, – сказал однажды император Наполеон императору Александру, – нет ли у вас богатой наследницы? У меня есть храбрый офицер-жених».
«Ваше величество, – отвечал император России, – именно в данное время я имею на моем попечении круглую сироту, княжну с миллионным приданым».
«Молодая она?»
«Ей девятнадцать лет».
«Вот что мне подходит, как нельзя более! Итак, позвольте просить у вашего величества руки вашей сироты для моего протеже».
X. О добродетелях графа Раппа
Промочив горло, генерал начал снова:
– Император нисколько не преувеличивал, говоря, что воспитанница его – красавица. Дочь черкесского князя, возмутившегося против своего государя и убитого во время бунта, молодая девушка, забрав все свои фамильные сокровища, переселилась в обширные владения императора России, принявшего ее под свое покровительство. Стоимость этих сокровищ, состоявших наполовину из драгоценных камней, наполовину из серебряных и золотых монет, доходила до пяти миллионов.
По возвращении из Эрфурта генерал Ламот Гудан купил отель, носящий теперь это имя, и великолепно обставил его. Приезд Рины был просто событием для придворного мира. Прекрасная черкешенка являлась как бы трофеем этой великолепной кампании 1807 года! Но обстановка нашей жизни пришлась не особенно по вкусу беспечной, избалованной дочери Востока: целый день проводила она, лежа на мягких, широких диванах, и поддерживала свое существование, как фея из «Тысячи и одной ночи», вареньем из розовых лепестков.
Эта восточная замкнутость имела последствием то, что, как тогда, так и позже, очень немногим удавалось видеть принцессу Чувадоевскую. Те, которые были удостоены этой чести, рассказывали после посещения, что это неземное существо с чудными глазами, прекрасными черными лоснящимися волосами, матовой белой, как молоко, кожей. Генералу Ламот Гудану завидовали.
Брак с прекрасной принцессой и обладание пятью миллионами, принесенными ею в приданое, были для него чем-то более прочным и надежным, чем трон Вестфалии для Жерома, трон Испании – для Иосифа, трон неаполитанского королевства – для Мюрата или трон Голландии – для Людовика.
Но что всего более обрекало прекрасную Рину, или, как ее стали звать вследствие ее княжеского происхождения, Регину, на полное одиночество или заставляло ограничиваться самым небольшим кругом – это знание только своего черкесского, русского и немецкого языков. По счастью, генерал знал немецкий язык настолько, чтобы понимать свою жену и быть ею понятым. Что касается графа Раппа, то он, воспитанный в Венгрии и проживший там до девятнадцати лет, знал этот язык, как свой родной.
Ты сам поймешь, милый Петрюс, что этот язык, которым совершенно свободно владели и граф, и принцесса, дал им возможность постоянно обмениваться мыслями, способствуя таким образом некоторому сближению молодых людей. Ты находишь неприятным господина Раппа, потому что он намеревается вступить в брак с Региной, а я его нахожу безобразным, низким, потому что его, помимо моей воли, желают сделать наследником моей фамилии, чему я, конечно, воспротивился, не желая признавать сыном такого мерзавца. Но злые языки утверждали, что супруга маршала де Ламот Гудана не разделяла нашего взгляда. Повод к этому предположению подал сам маршал Ламот Гудан, забывший расстояние между главнокомандующим и его адъютантом и поместивший графа Раппа в своем собственном отеле, потому будто бы, что он не может обходиться без этого преданного человека.
