В вертолете, подлетая к гидромонитору, оба молчали.
Робкая, напряженная, Галя сидела на алюминиевом стуле кабины и наблюдала за выражением лица Алек-ся. Он вдруг взял ее за руку.
– Знаешь, о чем я думаю?
Галя отрицательно показала головой.
– Может быть, настоящая любовь действительно способна пробудить все лучшее, что заложено в человеке. Слабого сделать силачом, скептика – оптимистом, завистника – благородным, несмелого – героем?
– Ты говорил, что… она… – Галя не смогла выговорить слово «любовь», – что она может помешать…
Теперь Алексей замотал головой, взял в свои руки обе Галины руки и крепко сжал их.
Вертолет шел на посадку. Он опускался прямо на борт гидромонитора.
Алексей тотчас позвал Федора в свою каюту. Дядя Саша спал, и они не стали его беспокоить.
Галя, молчаливая, но взволнованная, чего-то ждущая и счастливая, присутствовала тоже.
Алексей горел. Находка, которую он сделал, была невелика, но сейчас это маленькое решение было выходом из очень трудного. положения и сулило многое: и огромную экономию человеческих сил, и сокращение сроков работы.
– Знаешь, Федор, кажется, Эдисон говорил, что изобрести – это сделать лишь два процента дела. Каким я кажусь себе наивным отсюда, издалека! Вот слушай, какая мелочь кажется мне теперь не меньшей по значению, чем многие крупные детали проекта.
И он рассказал Федору о телескопе и телескопическом блоке труб. Алексей и Галя вызвались за ночь подготовить основную документацию для новых блоков.
Федор, дымя трубкой, выслушал Алексея и сказал:
– Ну что ж, чертежи, эскизы, проект – все это хорошо. Но этого мало.
– Чего же ты хочешь? – удивился Алексей.
– Надо к прилету Ходова из Москвы уже строить по-новому. И это будет лучшим доказательством. Я переброшу на твой участок все трубы большего диаметра. Надо подготовить телескопические блоки немедленно. Пойду распоряжусь, – сказал Федор, поднимаясь. – Готовьте чертежи.
Всю ночь Галя и Алексей работали, склонившись над одним столом. Алексей весело насвистывал и без конца ломал карандаши. Галя украдкой посматривала на него. Когда он встречал ее взгляд, то счастливо улыбался.
Закончив один чертеж, Галя откинулась на спинку стула.
– Алеша, помнишь, ты спросил о стихах, которые мне нравятся, а я обещала их позже прочесть? Помнишь? Вот, послушай:
Любить – это значит: в глубь дворавбежать и до ночи грачьей,блестя топором, рубить дрова,силой своей играючи.Любить – это с простынь, бессонницей рваных,срываться, ревнуя к Копернику,его, а не мужа Марьи Иванны,считая своим соперником.
Алексей поставил локти на стол и, положив на ладони подбородок, внимательно смотрел в черные Галины глаза.
– Любить? – повторил он. – Это ревность к Копернику, Попову, Эйнштейну, Овесяну… Их считать соперниками. Любить – это дорваться до любимой работы, силой своей играючи. Ух, как здорово сказано!.. Любить… Может быть, любить – это, взявшись за руки, идти вперед?
Галя протянула ему обе руки. Он схватил их, привлек ее к себе и стал целовать…
Но, как ни помогала любовь взлету творческой фантазии, закончить к утру чертежи она помещала.
Федору ничего не оставалось, как прислать им в помощь чертежников.
Глава тринадцатая. Решение
Радист Иван Гурьянович сбился с ног. Радиограммы сыпались на него дождем. Это были сводки о весенних всходах в Каракумах, обязательства нефтяников Сахалина, цифры выплавки стали по всему Союзу, сообщения о запуске новой автоматической станции к Марсу, о выработке электроэнергии на атомных станциях, о ходе специальных работ в Проливах, сводки и доклады с бесчисленных участков грандиозного промышленного и строительного фронта.
Весь этот поток радиограмм, обрушившихся в один день на радиорубку гидромонитора, был адресован Волкову.
Но ни самого Волкова, ни телеграммы о его прибытии не было. Всем собравшимся в салоне капитана было ясно, что вместе с Ходовым, которого ждали с минуту на минуту, прилетит, очевидно, и сам Волков, приказавший переправлять ему корреспонденцию сюда.
Александр Григорьевич порывисто распахнул дверь в салон.
– Встречайте! Летят!
Федор и Алексей поспешно оделись и вышли на палубу. В лучах прожекторов вертелись серебристые вихри снежинок. Матросы сметали с палубы снег. Он лежал на поручнях, на крышах ларей, в углублениях иллюминаторов. Ванты казались сделанными из толстых белых веревок.
Вскоре Волков и Ходов вышли из опустившегося на гидромонитор вертолета.
Галя, в ожидании притулившаяся у реллингов, бросилась к отцу. Волков поцеловал дочь, поздоровался со всеми встречавшими его моряками и строителями и распахнул пальто с меховым воротником, словно давая этим понять, что торопится снять его.
– Устали с дороги? Может быть, отдохнете? – спросил Федор на правах хозяина корабля.
– Какое там устал! – рассмеялся Волков. – Выспался. В Москве не всегда удается. Я думаю, что мы, не теряя времени, соберемся у Василия Васильевича.
– Прошу, – пригласил Ходов. Алексей шел рядом с Ходовым.
– Василий Васильевич, хочу срочно доложить вам о новых возможностях.
– Доложите заместителю председателя Совета Министров, – оборвал Ходов.
– Но это очень важно, Василий Васильевич! – настаивал Алексей.
– На совещании, – сухо ответил Ходов и отвернулся.
Алексей пожал плечами и замедлил шаг. Его догонял дядя Саша.
– Кажется, дело плохо. Даже слушать не стал, – шепнул он. – Может быть, решение уже принято?
– Разберемся, – сказал дядя Саша, кладя руку на его плечо.
Галя шла рядом с отцом.
– Как мама?
– Письмо привез. Платок теплый прислала, – улыбаясь, ответил Николай Николаевич.
Гале очень хотелось спросить, зачем прилетел отец, но не рискнула. Она осталась у запертых дверей салона. Матросы и строители подходили к ней и почему-то шепотом спрашивали:
– Ну как?
Галя пожимала плечами.
– Итак, товарищи руководители, – начал Волков, – положение на стройке грозит срывом правительственного задания и далее нетерпимо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
