ГЛАВА I. Вкус победы
1.
Сначала закончилась Лоскутовка, а через двести метров исчезла дорога.
Микроавтобус здорово трясло. У Тальберга разболелся пресс, навечно замурованный в глубинах жировых складок. «Если болит, значит, существует», подумал оптимистично, улыбнулся Сане и хотел пошутить по этому поводу, однако в памяти не к месту всплыл вчерашний разговор с Лизкой.
Под ложечкой неприятно засосало, и настроение разом испортилось. Тальберг помрачнел и уткнулся в установку невидящим взором, прокручивая в мыслях слова, которые вчера наговорил сгоряча. Обидно, но не смог даже вспомнить, из-за чего сыр-бор разгорелся.
Микроавтобус трясся и угрожал рассыпаться. Вместе с ним мелко тряслась и временами недовольно позванивала установка, прикрученная болтами к раме на полу.
– Чуть помедленней, – попросил Тальберг, опасаясь, что опять в недрах оборудования отвалится невзрачный контакт и уйдет неделя на выяснение, почему «эта красная электронная скотина светит, но не греет».
Водитель с пониманием кивнул и поехал медленней, но стало только хуже. Оказалось, часть мелких выбоин на скорости пролеталась незамеченной, а теперь каждая ямка превращалась в луна-парковый аттракцион, от которого внутренним органам в животе становилось тесно и неуютно, и они норовили выпрыгнуть наружу.
В щелях микроавтобуса свистел ветер, и казалось намного холоднее, чем было в действительности. Тальберг замерз. Он мерз всегда, и это его свойство стало в институте притчей во языцех – он не снимал куртку до самого июля, когда из-за пота находиться в уюте верхней одежды не представлялось возможным по гигиеническим причинам.
Лаборант Саня дрожал в тонкой осенней курточке и улыбался с романтической мечтательностью во взгляде. Вряд ли его хорошее настроение имело отношение к цели поездки. Он часто сосуществовал в двух местах одновременно – тело тряслось в микроавтобусе, а мысли витали в приятных воспоминаниях из жизни за пределами института.
У противоположной стены сидел Семенов с карикатурно сосредоточенным выражением лица, и невозможно было всерьез воспринимать его сдвинутые грозные брови и наморщенный лоб. Он глядел серыми немигающими глазами на установку, словно ей не доверял и ожидал от нее подвоха. Если бы она превратилась в трехглавого удава, подумал Тальберг, Семенов бы тут же задушил все три шеи голыми руками, нисколько не удивившись такому магическому происшествию.
– Александр Николаевич, – сказал Тальберг, – чего тебе в теплой конуре своей не сидится?
Семенов оторвал суровый взгляд от установки и прохрипел в ответ:
– Опять эта штука загорится, а тушить некому. Будете гляделками хлопать, как в прошлом ноябре. Мне потом за убытки по пожарам отчитываться, а эта ваша хреновина стоит дороже парохода, – он на секунду задумался, вспомнил увиденную накануне в бухгалтерской книге цифру и уточнил: – Два парохода и один плавучий зоопарк в придачу.
– Сегодня мы огнетушитель взяли, – попытался оправдаться Тальберг. – Не дети малые, сами сможем…
Семенов не удостоил ответом, снисходительным видом давая понять, насколько невысоко оценивает способности всяких тальбергов в пожаротушении. Дальше ехали молча.
Когда стало казаться, что тряска будет длиться вечно, машина остановилась. Тальберг выдохнул, расслабился и открыл заднюю дверцу, впустив морозный воздух. На негнущихся ногах выползли наружу и теперь приседали и притопывали для согрева, попутно оглядывая местность.
Перед ними привычной стеной возвышался Край, верх которого терялся в высоте. Никто не доказал факт существования верхнего конца, но исходя из конечности всего сущего, полагалось, что он есть, просто недостижим на текущем этапе развития человечества.
На первый взгляд, Край казался абсолютно черным внутри с наружной поверхностью, словно отлитой из темного матового стекла. По мере подъема он светлел и приобретал цвет неба, визуально сливаясь с ним приблизительно на двухсотметровой высоте. Если стоять на земле и долго вглядываться в черноту, можно заметить, как в глубине идут гигантские волны и происходит нечто, пониманию недоступное.
Человек, впервые оказавшийся у Края, легко мог впасть в гипнотическое состояние от созерцания размеренного движения громадных световых пятен по ту сторону поверхности. Ходят слухи, что существует секта краепоклонников, днями напролет сидящих в позе лотоса напротив стены и часами глядящих в одну точку с целью постичь великую тайну бытия.
Любому человеку с детсадовского возраста известно, что Край бесконечен и замкнут в окружность. Если идти вдоль него в одну сторону, теоретически можно обойти весь мир и вернуться в исходную точку. Находились смельчаки, пытавшиеся совершить кругосветное путешествие, но никому не удавалось проделать полный круг. На путешественников сваливалась невообразимая череда неприятностей, вынуждая отказаться от затеи и финишировать на старте. Глохли двигатели машин, рвались ремни на брюках, люди спотыкались на каждом камне, дрались, впадали в истерику, теряли сознание и гибли. В конце концов, на время нахождения у Края установили ограничение в двенадцать часов, а дежурные патрули начали отлавливать сумасшедших, не оставлявших попыток стать первыми людьми, обошедшими весь мир.
Что находится по ту сторону стены, ни в одном учебнике прочитать нельзя. Никто не знает, но все, кому не лень, гадают и строят гипотезы, подтвердить или опровергнуть которые невозможно. Край сверхпрочен, и ни разу не удавалось отделить от него хотя бы кусочек, не говоря о том, чтобы проделать полноценное отверстие. До сегодняшнего дня.
Размявшись, Саня полез в микроавтобус и открутил крепежные винты, втроем вытащили установку и с двумя перерывами на перекур дотянули до Края. Тальберг нашел ровный участок, на котором и расположили оборудование.
– Тяжелая хреновина, – Семенов положил ладонь на сердце и переводил дыхание, – а с виду и не скажешь. Маленькая такая…
– Аккумуляторы, – пояснил Саня, отвечавший за перезарядку и замену этих самых аккумуляторов и неоднократно получавший нагоняй за то, что забывал это делать вовремя.
Он выставил горизонтальность по встроенному пузырьковому уровню, и на том подготовительные работы завершились.
– Включаю!
Семенов встал в двух шагах от установки, взял посподручнее огнетушитель и приготовился срывать пломбу и выдергивать чеку в соответствии с инструкцией. Тальберг окоченевшими пальцами нащупал кнопку питания и нажал.
Первые секунды ничего не происходило. Саня разочарованно пробормотал «опять перегорело», но установка словно услышала и назло ему заработала. Зажегся индикатор, и послышался едва уловимый гул.
– Замерзла, – догадался Тальберг. – Пусть прогреется.
Семенов стоял с огнетушителем, норовившим выскользнуть из неудобных перчаток. Установка не совершала попыток к самовоспламенению, но Александр Николаевич продолжал испытывать к ней недоверие, расценивая прилежную работу как отвлекающий маневр для усыпления бдительности.
Тальберг провел ладонью по шершавому корпусу и отметил приятный нагрев.
– Приступаем ко второй фазе.
Он снял защитную крышку с конусной рабочей части, повернул ручку мощности и приложил ухо к кожуху, будто хотел услышать, как по цепям бегают электроны и топочут несуществующими ногами.
На острие конуса на мгновение возник тонкий фиолетовый луч и исчез. Тальберг знал, что тот перешел в невидимый участок спектра, но продолжает существовать и может замечательно прожечь насквозь, а то и вовсе отрезать палец, если им по неосторожности провести перед конусом. Тальберг дошел до среднего положения на шкале
