— Да ничего…
— Ничего, — оборвала Ийлэ.
Он почти спит, и надо немного… если сейчас, то немного… и завтра… день ото дня просто поддерживать этот сон.
— Спасибо, — Райдо смотрел сверху вниз.
Шапку не надел.
Он и тогда без шапки уехал. Как не мерзнет-то? У него ведь голова лысая…
— А почему ты… — Ийлэ не без сожаления выпустила руку и коснулась своих, отрастающих, волос. — Не отрастишь?
— Страшный?
— Нет.
— Страшный… ну… как попал в больницу, так и обрили… и потом тоже так легче. Не мне — докторам… надо как-то гной спускать, и вот…
Какой-то неправильный разговор.
Гной. Болезнь.
— Забудь, — говорит Райдо с какой-то неловкой улыбкой. — Нам пора… и ноги укрой, замерзнешь.
Он помог забраться в экипаж, и ноги укутывал толстенной медвежьей шкурой, которую Ийлэ совершенно не помнила, а если так, то шкуру эту Райдо с собой привез…
Нат принес кирпичи, обернутые толстой тканью.
И корзинку с едой.
Шаль. Пару одеял…
— Я за ними присматриваю, — он косится на Гарма, который наблюдает за этими сборами с ухмылкой. — Не бойся. Я не позволю им тебя обидеть.
— Почему?
Он ведь и сам не любит Ийлэ, хотя, пожалуй, уже не желает ее смерти.
— Потому что ты теперь со-родич. Райдо поклялся тебя защищать. И я тоже должен.
Наверное, если поклялся, тогда да…
Со-родич.
Глупость какая. Она ведь альва, а Райдо… Райдо просто хочет жить.
— Воротник подними, — проворчал Нат. — А то продует…
Заснеженный тракт и ветер в лицо. Небо синее, яркое, солнце на нем сияет медной бляхой, и свет его, отраженный алмазной пылью наста, слепит. Ийлэ закрывает глаза.
И открывает.
Глотает холодный воздух, сама себе удивляясь, что вот она, живая, сидит в коляске, едет в город… и вместо страха, того, который мешал думать, испытывает странное предвкушение.
…отец вывозил перед ярмаркой.
…и на саму ярмарку. Собирались с утра, и Ийлэ целую ночь не спала, даже когда выросла. Смешно, тогда она себе казалась неимоверно взрослой, умудренной опытом… на самом деле… на момент последней поездки ей только-только пятнадцать исполнилось.
…а потом ярмарки отменили, наверное, некому стало веселиться. Но лучше не вспоминать плохое, пусть останется там, в прокопченной чаше, где недавно пылало пламя. Если вспоминать, то о хорошем, например, о том, как не спала, ворочалась, гадая, как именно оно будет, хотя и знала — так же, как в прошлом году, и в позапрошлом, и за год до того… все предопределено…
Глухой бой старых часов.
Далекие шаги — прислуга встает рано… и томительное ожидание, когда Ийлэ почти готова вскочить, бежать, как есть, босиком, к маме или отцу… поторопить их…
Но нет, она ведь взрослая уже.
А взрослым дамам надлежит проявить терпение. Терпение — это похвально…
…Ийлэ терпит. И встает ровно в восемь, чтобы позвонить Милли, которая является незамедлительно. Эта часть утреннего ритуала с омовением накануне ярмарки неуловимо изменяется.
— Ты тоже пойдешь? — Ийлэ спрашивает шепотом, хотя нет никакой тайны в том, что прислуга отправится в город.
В доме останется лишь старый дворецкий, слишком серьезный, чтобы участвовать в подобных забавах, так он говорил, но Ийлэ ему не верила. И жалея дворецкого, привозила ему засахаренные орехи или вот глазурованные яблоки… или еще что-нибудь…
…были сборы.
…и завтрак. Ощущение суеты, которая скрыта, поскольку дворецкий строго следит, чтобы распорядок дня не был нарушен, но при все его серьезности он не способен справиться с духом грядущего праздника…
…дорога…
…пара лошадей взбивает копытами белый снег. Мама прячется под зонтиком, вздыхая, что день слишком уж солнечный, а зимнее солнце — опасно для кожи. Впрочем, ее ворчание привычно. А отец вот улыбается, его радость безусловна и заразительна.
Ийлэ улыбается в ответ и вновь забывает о сдержанности.
Сегодня можно. Ярмарка — это ведь хороший повод ненадолго отступить от правил…
Город начался с дыма. Запах его, по-осеннему пряный, Ийлэ ощутила задолго до того, как раскололось льдистое зеркало горизонта.
Город появился чернотой, пятном, которое расползалось, меняя форму. Уже не черное, но бурое, грязное какое-то, оно вызывало одно желание — стереть, и Ийлэ даже представила, что город вдруг исчез. Почему и нет?
Провалились в сугробы низенькие дома окраин, широкая мощеная дорога… и площадь… и трехэтажный синий особняк мэра… и прочие особняки, менее роскошные и неуловимо похожие друг на друга…
А следом за ними — лавки… и кофейня, и кондитерская… булочная… лавка мясника, которую матушка обходила стороной из-за запаха… цветочный магазинчик, где можно было записаться в заказ… матушка любила подолгу перелистывать каталоги, обсуждая с престарелой найо Эллис новые сорта…
…и сама бы найо Эллис провалилась…
…а с нею — и найо Арманди… доктор, Мирра…
Ийлэ заставила себя выдохнуть и разжать кулаки: похоже, что ненависть не так-то просто сжечь, как ей казалось.
Не думать о них… а о чем тогда?
О том, что город не стал чище… и дома прежние, и улицы, и люди, надо полагать, остались те же… Райдо придержал лошадей и оглянулся:
— Ты как?
— Хорошо, — Ийлэ подняла воротник шубы, раздумывая, не спрятаться ли под медвежью шкуру?
— Врешь ведь.
— Вру.
Не хорошо, но и не плохо. Странно немного… и страшно еще, потому что смотрят… останавливаются, провожают взглядами, что коляску со старым гербом на дверцах, что сопровождение ее… и взгляды эти отнюдь не дружелюбные.
Райдо остановился у гостиницы, сам спрыгнул с козел, потянулся, признавшись:
— Не привык я так… верхом вот — дело другое, а тут сидишь, трясешься. Всю задницу отбил.
Он протянул руку Ийлэ, помогая спуститься.
— От меня не на шаг, — сказал, глядя в глаза. Ийлэ кивнула: не отойдет. Только Райдо не поверил, взял за руку, стиснул легонько, ободряя. И тут же нахмурился. — У тебя руки холодные. Почему?
— Замерзли, наверное.
Райдо лишь головой покачал и, бросив поводья мальчишке-конюшему, велел:
— Распряги… и вечерочком, часикам этак к пяти, запряги вновь. А мы пока погуляем…
Он и вправду гулял, неспешно, озираясь с немалым любопытством.
— Я здесь был, когда только приехал, но… честно говоря, помню мало, — признался Райдо. — Я тогда не просыхал практически… хоть как-то спасало.
Держал он Ийлэ по-прежнему за руку, и наверное, со стороны это выглядело странно.
— У мэра точно были… еще речь читал, такую занудную-занудную… а потом еще вечер с танцами устроил… у меня потом наутро голова болела… нет, все остальное тоже, но в кои-то веки голова особенно… выделилась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
