Никогда еще Дамитра не стреляла так быстро. Казалось, время услужливо растянулось, и можно успеть все. Открыть пороховницу. Засыпать порох. Достать из патронташа, забить шомполом пулю. Взвести спуск. Прицелиться… Впрочем, можно и не целиться, строй сомкнутый, не промахнешься. А ударит в кирпичную стену, так кого-нибудь достанет рикошетом. Плавно выдавить курок, худеньким плечом принимая всю мощь отдачи. Обрадоваться, что попала… Или попал кто-то еще, плевать… И бежать дальше, пока не найдется укрытие, где можно притормозить. Открыть пороховницу. Засыпать порох…
Расстояние между ощетинившимся копьями и штыками каре и орущей толпой восставших сокращается с каждым мигом. Потом копья уцелевших пикинеров слитно опускаются — и бьют в грудь и живот тем, кто первыми добежал до смерти. Гремит в лицо повстанцам последний, уже торопливый и неровный, залп, а миг спустя крепостной дворик заполняет шевелящийся, матерящийся, хрипящий ковер рукопашной. Наконец-то они добрались до устроивших бойню. Можно расплатиться по векселям: за поборы «на ремонт храма», за допрос на дыбе в Огненной Палате, за разорванного гранатой соседа, за собственные, давно мокрые, и не от крови, штаны. Тяжелая железяка, которую тащили через всю площадь, наконец будет пущена в ход. Уже не пугают Клеоменовы проповеди о посмертных муках: попов бояться — в бордель не ходить!
Тигран первым поравнялся с противником. Пикинеры были откормлены на совесть: на голову выше и вдвое шире мальчишки. Но они не жили, годами не видя света и не зная свежего воздуха. Они не знали, что значит бояться и бессильно ненавидеть с малолетства. У них не исчезали бесследно родные и близкие. И они засыпали, не боясь, что кто-то выдаст последнее убежище.
Парень разрядил ружье прямо в лицо пикинеру. Поудобнее перехватил оружие… И выбросил смертоносное жало штыка в живот гренадеру за спиной упавшего.
— Амри-и…
Опьяненный яростью, Тигран не увидел, как повернулся один из немногих уцелевших пикинеров. В открывшийся бок «черного мундира» тотчас ударил чей-то кухонный нож, но это уже ничего не меняло: наконечник почти полностью скрылся в груди парня, и тут же вырвался между лопаток — уже багровый от крови по самое древко. Только брызнуло багровым в пыль крепостного двора.
— …т-та…
— Тигра-ан!!!
Штык Дамитры ударил в бок солдату. Вырвался из раны — и снова вонзился, и снова, и снова. Обезумев, девчонка била и била, позабыв обо всем, вонзала штык в уже упавшего, пока кончик острия со звоном не обломился, засаженный в какую-то кость. Только это вернуло ее к реальности.
Солдатское каре уже не представляло единого монолита, на крепостном дворике шла резня всех против всех. Горожан подпирала вливающаяся в ворота толпа, солдат — спускающиеся со стен сослуживцы. Резня расширялась, захватывая проходы между складами и казармами, проникая внутрь зданий, в ход шли уже не пики, штыки и приклады, а ножи, кулаки и остальное, вплоть до зубов. Кто посильнее, вырывал мушкеты у убитых и лупил прикладом, как дубиной, не останавливаясь, если ненароком попадал по своим. Кто послабее, стремились подобраться поближе, и уж там пускали в ход ногти и зубы. В какой-то момент Дамитра осознала себя хрипящей от запредельной ярости, рвущей зубами чью-то глотку. Еще в поле зрения была чья-то размозженная голова…
…Осознав, что противник не шевелится, и уже даже не хрипит, Дамитра вскочила. Ружья больше не было, то ли его завалило чье-то тело, то ли стащили, пока она, обезумев, мстила за Тиграна. Но рядом с трупом валялось несколько гранат и оброненный мертвым офицером пистоль. Бойня откатилась куда-то вглубь цитадели, оттуда раздавались отчаянная стрельба, звон стали, крики и гулкие взрывы гранат. Значит, ублюдки еще не кончились. Надо вставать, преодолевая боль в избитом, измученном теле, и бежать туда. Еще посчитаемся за Тиграна, за Брасида, за Клеона, Левкиппа, Атаоса… И за остальных, уже неважно, язычников или Обращенных. За медарцев.
Она потерянно огляделась. Ничего огнестрельного, будто корова языком слизнула, растащили пики и кортики, пистоли и почти все гранаты. Удачей было и найденное.
По гранате — в руки, остальное — в карманы. А зажигать чем?! Фитиль эти обормоты затоптали, потому и гранаты побросали…
Вот пистоль — странно, что и его не прихватили, наверное, в потемках не заметили. Им и будем поджигать… Говорят, выстрелом можно запалить трут от огнива… Девушка достала пулю из патронташа… И чуть не застонала от обиды: мушкетная пуля не лезла в ствол!
Ага, вот они, пульки, рассыпались только. Девушка ссыпала увесистые свинцовые кругляши в патронташ, предварительно избавившись от ставших ненужными тяжелых пуль. И побежала, торопясь принять участие в кровавом пиршестве. Наверное, она обезумела, потому что теперь, когда Тигран лежит, пронзенный копьем, у нее не осталось в этом мире вообще никого. Дамитра сунула заряженный пистоль в карман — она и не подумала, что будет, если какая-нибудь нитка зацепится за курок.
Теперь бегом к казармам: похоже, там и идет основная резня. Дамитра пронеслась мимо склада с каким-то барахлом, проверять было некогда. Оружейку наверняка разграбили. Ничего, она видела, что могут гранаты.
Она приметила мушкетера, осторожно высунувшегося из окна какой-то казармы и стреляющего по пробегающим по улицам повстанцам и солдатам в темесской форме… Да это же церковник! Вот они и пригодились, гранатки-то…
Дамитра выхватила из кармана гранату — увесистый железный короб с просмоленной веревкой фитиля. Зажав его в левой руке, правой навела пистоль, прислонила срез дула к кончику веревки, нажала на курок… Отдача едва не вырвала оружие из рук, чуть не сломала палец. Но фитиль загорелся чадным пламенем. От него поджечь еще один… Отлично. И, широко размахнувшись, одну за другой швырнуть в окно. Ага, прекрасно! Из окна вырвался клуб пороховой гари и несколько осколков, мушкет вылетел, будто брошенный не очень сильной рукой дротик, и упал на мостовой. Миг спустя грохнул второй взрыв. Конец котенку, гадить больше не будет. Бегом дальше, гранат еще много. Только мушкет повесить на плечо — пригодится, мушкетных пуль еще два патронташа…
…Она не увидела, как из окна казармы высунулось толстое дуло пистоля, как на месте черного среза появился огненный лепесток. Потонул в грохоте боя одинокий выстрел. Она почувствовала только сильный толчок в спину, будто туда ударили древком копья, земля надвинулась и прянула в лицо. Вылетел из рук пистоль, рассыпались из карманов гранаты. А там, куда она так и не добежала, еще долго кипела беспощадная рукопашная свалка. Победить церковники уже не могли, но и сдаться в плен тоже. Разбуженный бойней зверь в каждом из горожан не давал пощады никому.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
