Герман как наяву видел всё, о чём говорил Дибич: позавчера чёрный «патрол» стоял во дворе дачи — и вот он уже на парковке возле общаги; дверь водителя продырявлена, и в салоне — Танцоров со свёрнутой шеей…
— Но есть две неувязки, Георгий Николаевич, поэтому я и хотел с вами пошептаться, — Дибич любовался блестящими носками ботинок. — Первая неувязка — оружие. Зачем Неволину красть ружьё тестя, если у него имеется «сайга», отнятая у вашего Басунова? И вторая неувязка — так сказать, модус операнди злодея. Неволин не похож на убийцу. При ограблении фургона он никого не ранил. А здесь — безжалостный выстрел на поражение, а потом и вовсе чудовищный способ умерщвления. Там гиньоль, Георгий Николаевич.
— Что вы хотите сказать?
— Хочу сказать, что не очень понимаю сложившуюся ситуацию. Для меня размываются мотивы Неволина, Куделиной и Танцорова. Как эти люди связаны друг с другом? Они в сговоре или в конфликте? Всё запуталось.
— Тут уже ваша компетенция! — проскрипел Щебетовский.
— Поэтому я хочу знать, чем занят и что думает ваш Виктор Басунов. Мне он ничего не докладывал, хотя вы обещали мне его содействие.
— Мне он тоже не докладывал! Значит, ничего не раскопал!
— А мне интуиция подсказывает, что это не так. Более того, Георгий Николаевич. Если бы я всерьёз занимался вашим делом, я бы допустил, что Танцорова убил Басунов. В рамках вашего задания искать Неволина.
— Что вы имеете в виду, господин капитан? — взбесился Щебетовский.
— Я имею в виду, — Дибич был подчёркнуто вежлив, — что ваш цепной пёс перегрыз цепь, а вы не заметили. Когда его возьмут, он начнёт валить на вас. А вы потянете и меня. Но ведь нам с вами обоим всё это ни к чему.
Герман понял, что человек внизу — офицер милиции, который руководит его поиском. И этот офицер находится с Щебетовским в неформальных отношениях. И ещё в их комбинации как‑то задействован Басунов, причём он, похоже, повёл свою игру. Но все они, все трое, одним миром мазаны.
— Я разберусь с Басуновым, — через силу пообещал Щебетовский.
— И прекрасно, Георгий Николаевич. Удачи всем нам.
Дибич легко вскочил с тахты, спрятал телефон в нагрудный карман и направился к выходу, звеня ключами. Ненастье его больше не интересовало — дача казалась ему отработанным материалом, ложной версией.
Герман лежал под топчаном за ящиком, ожидая, когда Дибич запрёт входную дверь и вытащит ключ. Потом с улицы донёсся мёрзлый скрежет калитки, бряк амбарного замка в железных петлях, кваканье сигналки. Дибич уезжал, а Герман вылезал из‑под кровати. Он вытаскивал за собой какой‑то свёрток, который всё время давил его в бок. В прошлый раз — при Владике — этого свёртка Герман как‑то не заметил…
В старой телогрейке Яр‑Саныча лежал бокфлинт — подарок Лихолетова. Стволы с воронением, никелированные цапфы и флажок селектора, приклад из тёмного ореха с изогнутой полупистолетной шейкой… Дорогое и редкое ружьё всегда висело в квартире Куделиных в большой комнате на ковре. Герман столько раз вертел бокфлинт в руках, когда отца Танюши не было дома, но никогда не просил дать пострелять — не хотел связываться с жадным и скандальным стариком… Но как бокфлинт оказался в Ненастье?!
Герман сидел в мансарде на полу с двустволкой в руках. Патронов в ружье не было. Сейчас не было. А в ночь с четверга на пятницу патрон в нём был, ведь из этого ружья завалили Владика Танцорова.
Картинка сложилась в сознании Германа, словно бокфлинт составился и сомкнулся в боевую позицию. Не хватало многих деталей, чтобы понять все причины и взаимосвязи, но и без них механизм уже мог работать. Дело в том сквере у общаги… для Германа сквер был напоминанием о Серёге. Да, заказчика убийства Лихолетова так и не назвали, и киллера тоже не нашли, но всем было ясно, что смерть Серёги выгодна Щебетовскому, а Басунов — орудие Щебетовского. И вот новое убийство на старом месте — и тень сквера сразу падает на Басунова. Опять ведь те же самые выгодополучатели…
Басунов караулил Танюшу и встретил Танцорова. Подстрелил его, пытал и убил, потому что узнал, где можно искать Немца, — в Ненастье. Приехал в Ненастье и сунул бокфлинт под топчан, чтобы перевести стрелки на Немца. Теперь Немец — опасный убийца, бешеный пёс, которого можно прикончить.
Герман автоматически завернул бокфлинт обратно в телогрейку, сунул на прежнее место, встал и подошёл к окошку. Пальто на Германе, купленное для комфортной жизни по гостиницам, уже пообтёрхалось под топчаном и не выглядело новым и модным. На улице тихо падал снег. Зима началась.
Зачем всё это надо Басунову?.. Зачем‑зачем… Разве Герман не знаком с Витюрой? Видимо, Басунов хочет быть королём ситуации. Узнает, где Немец спрятал деньги, Немца — в расход, и дальше можно жать из Щебетовского соки и вертеть боссом, как пожелает. Или забрать бабки и смыться. Убитый Танцоров — одновременно информатор Басунова и доказательство готовности Немца убивать; значит, убийство Немца можно выдать за самооборону.
А как Басунов поймает Немца, чтобы выпытать о тайнике?
Герман похолодел. В нём самом словно бы началась зима.
Басунов возьмёт в заложницы Танюшу. Как только Танюша получит возможность хоть что‑нибудь сообщить Герману о себе, Басунов тотчас надавит на неё, чтобы вынудить Немца выйти на свет под дуло пистолета.
Однако Герман по‑прежнему может исчезнуть. Наверняка он сохранит свои деньги. И никто не убьёт Танюшу… Но ведь он не обретёт спокойствия: он сожрёт сам себя, потому что унесёт ненастье с собой. Нет, надо с этим закончить. Надо вырваться. Надо самому нанести удар: придумать засаду, заманить Басунова и грохнуть. Увы. Он — солдат, а не вор. У него не получилось идеального ограбления. Но он ещё может победить на войне.
Уберечь Танюшу ему поможет снег.
Через пять минут Герман уже раскапывал тайник среди кустов малины. Он не боялся, что его увидят: в разболтанном молоке густого снегопада его не видно уже с десяти шагов, он как под прикрытием дымовой завесы. Он тяжело дышал, но не срывал дыхания: он ощущал себя аквалангистом в ледяной простокваше. За полчаса Герман дорылся до крышки погреба.
Туда он полез, конечно, не за деньгами. Зачем ему сейчас деньги, и так их навалом. Окончательно запачкав городское пальто, он вытащил из погреба карабин «сайга» и три запасных магазина с патронами. Это его боекомплект для атаки на Басунова. Теперь он вооружён и готов к столкновению.
Он закопал погреб с деньгами обратно, утоптал ногами и лопатой подгрёб снег, хотя напрасно — лопатой ничего не замаскировать. Но снегопад замаскирует. Герман не успеет пройти и полпути от дачи до станции, чтобы ехать в Батуев, а снегопад уже скроет все следы его тайника.
В Батуеве Герман хотел из толпы на вокзале позвонить Танюше.
А Танюша услышала о гибели Владика на сутки раньше, чем Герман.
В пятницу утром она позвонила в «Гантелю» и попросила отгул. После встречи с Танцоровым она чувствовала себя разбитой, больной, отравленной, и почти до полудня лежала в постели. А потом общага зашумела ужасной новостью: на парковке нашли простреленную машину с мертвецом! Тане эту новость сообщила Зоя Татаренко — постучалась в дверь и вынудила встать.
Танюша оделась, спустилась вниз, вышла на улицу и — уже догадываясь и слабея — еле доплелась до парковки. Здесь суетились оперативники, а сама площадка была огорожена полосатой лентой. Труп увезла «скорая», но Таня узнала машину, на которой вчера ездила, — чёрный «патрол» Владика.
Поначалу Танюша испугалась; ей показалось, что вокруг неё незримо ходят страшные тёмные силы, убивающие людей. Хотя в глубине души на углях обиды вдруг затлело тихое и жестокое злорадство: так и надо Владику! Таня даже разволновалась: неужели это Гера отомстил за неё? Но потом холод ноября остудил её, и Таня согласилась сама с собой: Гера не стал бы убивать за то, что вчера случилось. Избил бы, но не застрелил. Стреляют, как тут, — за деньги, а не за любовь. Танюша знала это на примере Серёжи.
Она вернулась в общагу. Ей всё стало горько. Горько за вчерашний грех и за его бесполезность, столь очевидную сегодня… Горько вообще за то, что Владик был в её жизни. Он плохой. И она не будет жалеть о его гибели. Он сам хоть раз пожалел её? Если бы её жалость воскрешала, Владик воскрес бы таким же плохим. Она всегда жалела людей (и плохих тоже!), но ведь они от этого не делались лучше. И пусть тогда их убьют хоть всех!
Конечно, убивать нельзя… Гера не будет убивать. Гера не хочет никого убивать, это же понятно! Но если ему придётся, то она… то она его простит. Он ей дороже правды. Дороже справедливости. И пусть он даже поступает неправильно! «Разве я не заслужила его? Разве мне ничего не надо?» — плача на кровати в общаге, думала Танюша с непривычным гневом. У неё отняли мать и сестру, её бросили Владик и Серёжа, она не может жить в своём доме, отец как мертвец, что у неё осталось‑то, кроме Геры? Она его не отдаст.
