– Разумеется, в себя надо верить всегда, каждый день, но сегодня, в воскресенье, это особенно важно, потому что сегодня мы собрались вместе, чтобы помочь друг другу, верить друг в друга, любить друг друга. Иногда может показаться, что вы одиноки, когда пытаетесь найти то лучшее, что есть внутри вас, и что вы никогда не доберетесь до того ядрышка доброты, которое есть внутри вас; но это не так, вы не одиноки, и вот доказательство – здесь собрались ваши друзья. Они и есть ваша настоящая семья, они помогут вам, утешат вас в отчаянии, уверят вас в вашей силе и доброте, в ваших возможностях. Чем бы вы ни хотели стать, все заложено внутри вас. Кем бы вы ни захотели стать, это уже ждет в ваших сердцах, чтобы воплотиться. Больше вам ничего не надо: только поверить в добро, которое скрыто внутри вас, доверять мне, когда я говорю вам это, потому что все мы созданы по образу и подобию Божию, и значит, в вас самих не может быть ни вины, ни ничтожности, а только еще не раскрытые, не выпущенные доброта, мудрость, величие…
Сибилла украдкой разглядывала сосредоточенные лица прихожан: двое из них плакали, другие кивали в такт головами. Все они казались загипнотизированными.
Дрожь пробежала и по телу Сибиллы. Но не слова Лили растрогали ее, речь Лили оставила ее безучастной. Ее поразили совершенное молчание, царившее в церкви, сосредоточенность слушателей и самой Лили: маленькой, хрупкой, даже более миловидной, чем запомнила ее Сибилла. Ее невыразительное личико, без всякого макияжа, сияло верой в себя. Надето на ней было платьице, больше подходившее маленькой девочке, с пышными рукавчиками. «Как будто школьница, которая хочет казаться взрослой, это ей совершенно не идет. Лили нужно что-нибудь белое: воздушное, неземное, непорочное. Мне следует заполучить ее», – думала Сибилла.
Она осталась на своем месте, когда остальные встали, чтобы исполнить нечто вроде гимна. «Я сделаю ее самой великой проповедницей», – решила Сибилла.
Она подождала, пока прихожане разошлись, толпой следуя за Лили, дотрагиваясь до ее рук, пытаясь что-то рассказать ей; она выслушивала очень серьезно и кивала, прежде чем обернуться к следующему страждущему. Тогда подошла к ней и Сибилла.
– Ты была сегодня неподражаема.
– Спасибо, – откликнулась Лили, не выразив удивления, увидев Сибиллу. – Рада снова видеть вас. Надеюсь, вам сейчас лучше.
– Лучше?
– Вы были так расстроены смертью Квентина, а потом еще это завещание… Какое это было время испытаний. Мы с Руди чувствовали себя так беспомощно, вы относились к нам так враждебно – мы это понимали, – но из-за этого нам было так трудно помочь вам.
– А где Руди?
– Он немного простыл. Иначе вы могли бы услышать его проповедь сегодня утром.
– Так это единственное время, когда можешь проповедовать ты? Когда он болен? Тебе следовало бы всегда быть здесь, тебе это удается куда лучше, чем ему.
Глаза Лили потемнели, но она тут же опустила их.
– Не лучше, а лишь по-другому, – мягко поправила она.
– Но тебе же хочется проповедовать. Разве тебе не хочется иметь собственную церковь, свою аудиторию?…
– Прихожан, – снова мягко поправила Лили.
– Разумеется. Чтобы никто не стоял над тобой, указывая, что и как следует говорить.
– Но Руди никогда и не указывает мне, что говорить, он мне доверяет. А я доверяю ему. У меня тоже будет своя кафедра, он говорит, что скажет мне, когда я буду готова занять ее.
– А давно ли он упоминал об этом в последний раз?
Лили чуть нахмурилась:
– Я не помню… может и давно, но…
– Мы можем пообедать вместе? – внезапно спросила Сибилла. – Не очень-то удобно разговаривать, стоя здесь, да и ты наверняка замерзла.
– Да, правда, здесь очень холодно, и еще я проголодалась, ведь я не завтракала.
Они продолжали стоять, и Сибилла нетерпеливо спросила:
– Ну, где же твое пальто?
– А я его не захватила… Я думала, апрель – значит тепло. И солнце пригревало, когда я выходила из дома.
– Ну-ка, пойдем, – Сибилла быстро направилась к арендованной машине, ведя за собой Лили. – Кто же заботится о тебе? – спросила она, отъезжая.
– Я сама. Ведь мне уже восемнадцать.
– Ну, знаешь, милая, это еще не повод, чтобы бегать в таком виде по холоду.
Лили смущенно, коротко рассмеялась:
– Вы говорите, как сказала бы мне мама.
– Я не хочу… – Сибилла осеклась. «Смотри, не испорти дела, – подумала она, – девочка уже созрела, чтобы ее вызволили отсюда». – Я не хочу стать твоей матерью, хотя Богу известно, как ты нуждаешься в ней, – закончила она. – Я бы хотела стать твоим другом.
Лили искоса взглянула на нее, потом вздохнула.
– А можно мне на обед гамбургер?
– Где?
– В «Гамбургеровом Раю», вот если сейчас вы повернете направо.
Сибилла свернула направо.
– Далеко?
– Около мили. Руди никогда не разрешает мне ходить туда.
– Это почему?
– Ему не нравятся люди, которые там бывают, а гамбургеры он просто ненавидит.
Она говорила, как совсем юное создание. В течение каких-то минут посвященная молодая проповедница, которая заставляла трепетать аудиторию, превратилась в замерзшую, голодную девчонку, которой нужна была мама – или кто угодно, только непременно женщина, которая бы воспитывала ее, направляла и была рядом, пока она превращалась бы из девочки в женщину. Сама Лили, положим, еще знать не знала, что ей нужно все это, но все равно: ведь об этом уже знала Сибилла.
– А что еще Руди не позволяет тебе делать? Так и сидишь взаперти?
Лили покачала головой.
– Да нет. Иногда мы ходим с теми, кого знает Руди, в рестораны или в кино, или я что-нибудь готовлю для его друзей у него дома.
– Вы не живете вместе с ним?
– Ой, что вы, мы никогда не жили вместе. Руди говорит, что это выглядело бы как нарушение приличий, а это бы мне ужасно повредило.
– А почему же ты тогда готовишь для его вечеринок? У него разве нет какой-нибудь женщины?
– Я не знаю.
– И никогда не поинтересовалась? Тебя бы это не смутило?
– Нет. Руди может делать все, что хочет.
– А ты нет?
Они помолчали.
– Я еще так молода, – сказала наконец Лили неуверенным голосом. Она наклонилась вперед, вглядываясь в дорогу. – Это в следующем квартале.
Сибилла припарковалась у приземистого кирпичного здания, на окне которого был нарисован гигантских размеров гамбургер, а вокруг него клубились облака и резвились розовощекие ангелочки, и даже дверная ручка была в форме гамбургера. Вслед за Лили Сибилла вошла внутрь, где громыхала музыка и подростки в голубых джинсах и свитерах кто сидел, а кто стоял у длинной стойки, остальные же группками сидели в кабинках.
– Сюда, – сказала Лили, и ее слабый голос отчего-то был ясно слышен сквозь шум и грохот. Она провела Сибиллу к маленькой кабинке в самом дальнем углу, помахав девушке, окликнувшей ее по имени.
