Томми Вутен получил в этом году желанную роль святого Петра. Сюжет строился вокруг того, кого он решит пропустить в рай сквозь небесные врата (представлявшие собой внушительное сооружение из папье-маше, покрытое побелкой, чтобы казалось «перламутровым»), а кого отправить в ад. Дети выстроились парами, мальчик с девочкой, в длинную очередь, ожидая «приговора» без особого волнения. Во избежание излишнего драматизма все было определено заранее, и грешников, обреченных на ад, нарядили в темное, а будущих ангелочков – в платьица и рубашки пастельных тонов. Святой Петр задавал каждому вновь прибывшему на небеса несколько вопросов, после чего хор исполнял коротенькую песенку о том, какую хорошую или какую плохую жизнь вел этот ребенок на земле, и Петр объявлял решение. Последней выступала Птичка. В течение нескольких недель до выступления девочка никак не могла определиться, кем хочет быть, святой или грешницей. Выбор целиком зависел от решения, какое платьице ей больше к лицу – темное или светлое. Наконец она остановилась на темно-синем, которое очень ей шло. Но долгие сомнения не прошли бесследно. Вместо того чтобы выучить обе роли – тех, кого пропустят в рай и кого отправят в ад, – она не выучила толком ни одной, и Софи поэтому нервничала.
Тук, тук, тук. (Папье-маше не издавало того резкого громкого звука, какой предписывался сценарием, и Джедди Найнуэйс должен был за ярким экраном, изображавшим рай, стучать молотком по деревяшке точно в тот момент, когда кулачок Птички колотил по воздуху.)
– Кто там? – спросил святой Петр, держа врата обеими руками и глядя через них на пришедшего.
– Флоренс.
(Детям разрешили выбрать себе имена, а кумиром Птички в этом году была Флоренс Найтингейл.)
– Флоренс, вела ли ты праведную жизнь?
– Да.
Вид у святого Петра стал озадаченный, потому что Птичке полагалось ответить отрицательно.
– Кем ты была на земле?
– Безделицей.
Святой Петр переступил с ноги на ногу и украдкой взглянул на мисс Мэртон, которая тоже стояла за «кулисами» – другим дубом. Софи прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и почувствовала удовлетворение: она не раз говорила Маргарет, что Птичка не запомнит слова «бездельница» и нужно разрешить ей сказать «лентяйка».
– Всегда ли ты учила уроки?
– Не всегда.
– Убирала ли постель каждое утро?
– Нет.
– Следила ли, чтобы твоя одежда была всегда чистой и отутюженной?
– Да.
Святой Петр громко сглотнул. Ясно было, что Птичка не способна солгать, даже во имя искусства.
– Находила ли ты время, чтобы накормить голодных, помочь нуждающимся и дать одежду тем, у кого ее нет?
(Томми было десять лет, ион ужасно смущался произносить слово «нагим».)
– Да, я всегда даю сестре свой леденец, когда надоедает его сосать.
Святой Петр что-то зашептал.
– Нет, ничего этого я не делаю, – послушно повторила Птичка.
– Тогда я не могу пустить тебя в Небесное царство. Несчастная бездельница, твое место в Аиде.
Теперь Птичка должна была повернуться к зрителям и пропеть песенку. Она повернулась, но стояла молча, забыв начало.
«Ах», – тихо напела Софи, надеясь, что это поможет.
Лицо девочки прояснилось, и она запела:
Ах, если бы не забывала
Я молиться каждое утро,
Я б на небо сейчас восходила
По той лестнице из перламутра
(показывает рукой).
Если бы слушалась папу и маму,
Не предавалась бы лени,
Я была бы сейчас с Иисусом,
А не с чертями в геенне.
И дальше еще два куплета. Может, стишки мисс Мэртон не слишком вдохновляли, зато они всегда были по существу. Птичка допела песенку и никак не могла удержаться – принялась раскланиваться и приседать перед аплодирующей публикой, хотя мисс Мэртон особо предупреждала детей относительно подобного выражения признательности маленькими артистами. Дети выстроились по обе стороны небесных врат – святые справа, грешники слева, – чтобы исполнить заключительную песенку. Софи вышла из своего укрытия, чтобы не издали, а стоя рядом дирижировать ими, поскольку песенка была сложнее и длиннее предыдущих. Потом святой Петр выступил вперед и произнес финальную речь, короткую и нравоучительную, и спектакль был окончен.
В задних рядах зрителей, чьи бурные аплодисменты обрадовали ее и несколько развеяли печальные мысли, Софи увидела смеющегося Коннора. Он весело помахал ей рукой и поспешил обратно к игрокам, метавшим кольца, которых оставил на время, чтобы послушать маленьких артистов. Ей приятна была его похвала, и она стала раскланиваться вместе с детьми, делая вид, что смеется, обрадованная восторженной реакцией публики, а не молчаливой – мужа.
– Очаровательно! – похвалила Рэйчел Верлен Софи; глаза ее блестели от удовольствия. – Нет, в самом деле, – уверила она ее. Должно быть, выражение лица Софи было довольно скептическим. – Я в восторге, не могу дождаться, когда мой Уильям подрастет и будет петь в вашем хоре. – Они посмотрели на видневшееся среди пышных кружев личико двухмесячного Уильяма, который сладко посапывал на руках матери.
Софи подумала, что он очень похож на отца – рисунком губ, надменно выгнутыми бровками.
– Ну, если он будет столь же музыкален, как лорд Мор-тон, то я тоже буду ждать этого с нетерпением. – К своему удивлению, Софи обнаружила, что Себастьян великолепный пианист. На прошлой неделе в Линтон-грейт-холле, после обеда, он почти час играл гостям, очень артистично и все по памяти.
– Хочу посмотреть Уильяма! Хочу посмотреть Уильяма! – ныла светловолосая Элизабет Моррелл, дергая за юбку Рэйчел. Следом за ней появилась запыхавшаяся мать. Три женщины прошли под густую тень деревьев, и Рэйчел опустила Уильяма на мягкую траву, развернула фланелевое одеяльце, и, под присмотром трех пар внимательных глаз, Лиззи принялась играть с малышом.
– Все-таки я не устояла и купила на благотворительном базаре камеру твоей кузины, – сообщила Энни, подбирая растрепавшиеся рыжеватые волосы и закалывая их шпильками.
– Я слышала. Ты хотя бы поторговалась?
– Это было бесполезно. Она не пожелала уступить ни пенни. Очень некрасиво с ее стороны.
– Но ведь выручка идет на благотворительные цели.
– Да, но дело не в этом. На таких распродажах всегда делают уступки, это всем известно. Онория просто скряга, и я ей так и сказала.
Софи и Рэйчел весело переглянулись. Вот тебе и на! Кто бы подумал, что Энни не любит расставаться с деньгами?
– Но Лиззи так быстро растет, и я хочу начать ее фотографировать, пока она не стала совсем большой. – Эйни улыбнулась дочери, которая целовала пухлые щечки Уильяма, щекотала его под подбородком, отчего малыш весело смеялся. Софи ждала, что сейчас боль вновь пронзит ее сердце, как это иногда случалось, стоило ей только забыться. Но на сей раз этого не произошло.
