«Вы не военный, у вас нет души солдата, какая есть у меня, вы не жили в лагере, вы не привыкли презирать свою и чужую жизнь, когда это нужно. Что для меня значит 200 тысяч человек?» Наполеон был в одном из тех припадков гнева, когда говорил циничнейшие вещи, стремясь оскорбить противника. «Наконец, французы, кровь которых вы тут защищаете, не могут так уж жаловаться на меня. Я потерял, правда в России 200 тысяч человек; в том числе было 100 тысяч лучших французских солдат; о них я, действительно, жалею. Что касается остальных, то это были итальянцы, поляки и главным образом немцы!» При последнем слове он сделал пренебрежительный жест. «Допустим, — ответил Меттеринх, — но согласитесь, государь, что это не такой аргумент, который следует приводить, говоря с немцем». Разговор, конечно, ни к чему не привёл после подобных заявлений. Наполеон стал издеваться над тем, что Австрия преувеличивает свои военные силы, и на просьбу Меттерниха позволить ему взять на себя дипломатическое посредничество на указанных условиях, Наполеон вскричал: «А, вы настаиваете! Вы всё-таки хотите мне диктовать законы! Ах, Меттерних! — в гневе кричал император. — Скажите, сколько Англия вам заплатила, чтобы заставить вас играть эту роль против меня? Хорошо, пусть будет война! Но до свидания, увидимся в Вене!»
Когда Меттерних откланялся и вышел в зал, то маршалу Бертье, спросившему о результатах переговоров (сам Бертье страстно желал мира и считал условия вполне приемлемыми и почётными), Меттерних сказал: «Клянусь вам, ваш повелитель потерял рассудок!»
Несмотря на эту сцену (где, между прочим, Наполеон заявил, что он оказал Австрии милость и снисхождение, взяв в жёны Марию-Луизу, и что это была с его стороны ошибка), Наполеон, ничем не обязываясь официально, согласился в конце концов на австрийское посредничество. Пока по приглашению Меттерниха русский, прусский и австрийский уполномоченные съезжались к 12 июля 1813 г. в Прагу и время тянулось за бесплодными переговорами, армия Наполеона укреплялась, но общее политическое положение явно расшатывалось. Между прочим пришёл ряд известий о французских поражениях и неудачах в Испании. Англичане и испанские гверильясы оттеснили французские войсках Пиренеям. Битва при Виттории кончилась полной победой английского главнокомандующего лорда Веллингтона.
Наполеон, зная наперёд, что из пражских переговоров ничего не выйдет, да и не желая, чтобы что-нибудь вышло, тянул дело. Русский и прусский уполномоченные и сам Меттерних оскорблялись и раздражались проволочками. Они с 12 июля сидели в Праге, а французы всё не являлись и всячески затрудняли переговоры.
Впрочем, после разговора Меттерниха с Наполеоном австрийские колебания кончились. Меттерних прямо сказал французскому представителю Нарбонну, что если пражское совещание не соберётся до конца перемирия, т.е. до 10 августа, то Австрия примкнёт к коалиции.
Ничего из всех этих бесплодных переговоров не вышло. Наполеон отдал наперёд приказ графу Нарбонну: 1) тянуть дело и не начинать совещаний; 2) если уж они начнутся, то не идти ни на какие уступки; соблюсти дипломатический принцип, выраженный в латинской формуле: «кто чем владеет, — пусть у того и остаётся».
Нарбонн, Коленкур, Фуше, Савари, Бертье, почти все маршалы убеждали императора заключить мир. Всё было напрасно. Савари, министр полиции, которого Наполеон сделал герцогом Ровиго, осмелился сказать императору, что народ измучен бесконечными войнами и, чего доброго, может наконец обозлиться даже и на своего обожаемого монарха. На это министру полиции ведено было молчать и «не вмешиваться в то, чего он не знает».
10 августа кончилось перемирие, а 11 августа Меттерних заявил, что Австрия объявляет Наполеону войну.
Ликование в Лондоне и в русско-прусском лагере было полное. Силы коалиции теперь явно превышали силы Наполеона.
3
Приближалась развязка кампании 1813 г. Наборы за наборами следовали и в России, и в Пруссии, и в Австрии. Подтягивались резервы, напрягались все силы. Англия снова широко раскрывала свою казну и не скупилась на золото для подкрепления коалиции, как не скупилась она и на усиление армии Веллингтона в Испании. У коалиции была теперь армия с резервами численностью почти в 850 тысяч, у Наполеона (тоже с резервами) — около 550 тысяч.
Главнокомандующим всех союзных сил был назначен австрийский фельдмаршал Шварценберг. Его Наполеон не боялся нисколько. У русских не было уже ни Кутузова, ни Багратиона, а остальных русских генералов в их массе французский император после 1812 г. всё-таки не стал уважать больше, чем прежде. Его мнение о некоторых участниках Смоленска и Бородина было довольно высоким, но в общем главный русский штаб Наполеон ставил очень низко. Он считал сплошь нелепыми, например, действия русского командования во время его отступления от Москвы, твёрдо убеждён был и не переставал до конца жизни повторять, что только необъятные пространства, пожар Москвы, страшные морозы, его собственная ошибка, заключавшаяся в занятии Москвы и долгой стоянке там, привели поход к неудаче, а русские генералы, русские стратеги и тактики будто бы ничего не сумели сделать, чтобы воспользоваться хоть сколько-нибудь толково счастливейшими для них обстоятельствами. Русских же солдат теперь, в 1813 г., он ставил ещё выше, чем ставил их уже после Эйлау, в 1807 г., выше, чем всех других солдат враждебных армий.
Что касается пруссаков, то у них, как и у австрийцев и у русских, Наполеон не видел сколько-нибудь страшных для себя соперников в военном искусстве. Но он знал, что, по совету Бернадотта, бывшего наполеоновского маршала, а теперь, в 1813 г., в качестве шведского наследного принца — врага Наполеона, Александр I и союзные монархи упросили явиться к ним на помощь генерала Моро, талантливого полководца, которого в 1804 г. привлекли и обвинили по делу о заговоре против Наполеона и которого Наполеон выслал тогда из Франции. Моро с тех пор проживал в изгнании в Америке. Непримиримый враг Наполеона, Моро прибыл в лагерь Александра как раз к возобновлению военных действий после провала попытки мирных переговоров в Праге. «Не нападайте на те части армии, где сам Наполеон, нападайте только на маршалов», — таков был первый совет, данный генералом Моро Александру и его союзникам. Нужно сказать, что, судя по всему, неладно было до душе у генерала Моро, хоть он и утешал себя соображением, что сражается не против Франции, а против её деспота. Русский генерал князь Репнин был свидетелем потрясающей сцены. Моро встретился с одним французским пленным, старым солдатом, и заговорил с ним. Тот узнал французского полководца, теперь помогающего врагам Франции. Солдат отступил от Моро на несколько шагов и вскричал: «Да здравствует республика!» В бывшем республиканском генерале солдат видел
