Образованные эллины — особенно те, кто прибывал в Египет не с прагматическими целями (да и «деловые люди», полагаем, тоже), — активно осматривали сохранившиеся в регионе древние памятники. Им нужны были пояснения со стороны местных жителей; они не заставили себя долго ждать, ведь, по известному закону экономики, спрос рождает предложение. Едва ли не во всех святилищах, где можно было ожидать паломников из Эллады, появились своеобразные гиды, которые показывали им святыни и в меру сил рассказывали о них и о Египте в целом. А поскольку светских экскурсионных бюро в ту эпоху, разумеется, не было, то естественно предположить, что роль таких гидов выполнял жреческий персонал египетских храмов. Так в наше время гражданам, совершающим паломничества в действующие монастыри, тамошние достопримечательности показывают монахи.
Так вот кто они такие, эти геродотовские жрецы! На наш взгляд, не может быть и речи о том, чтобы это были представители высшего жречества. Египетское святилище было обширным сакральным комплексом с разветвленным персоналом, в котором в любой момент могли найтись люди, готовые (несомненно, за плату) провести «экскурсию» для любопытствующих чужеземцев.
Эту устоявшуюся точку зрения на иерархическое место жрецов, с которыми общался Геродот, пытается опровергнуть А. Ллойд{147}. Но если вслед за ним считать, что их ранг был весьма высок, почему же тогда они делали грубые ошибки в изложении египетского прошлого, перенасыщали свои рассказы анекдотами и пр.? Ученый парирует: почему мы, собственно, ждем от жрецов, даже высокопоставленных, хорошего знания истории собственной страны? Оно никоим образом не входило в круг их обязанностей, заключавшихся совсем в ином. Разумеется, в Египте вполне могли появляться и ученые жрецы; но они были таковыми не потому, что это предписывал их сан, а по собственным личным склонностям, и в любом случае являлись скорее исключениями, чем нормой. Замечание остроумное и, насколько можно судить, верное. Тем не менее нам все же трудно представить, что в Фивах или Мемфисе верховные жрецы снисходили до исполнения обязанностей гида. Комментаторы Геродота У. Хау и Д. Уэллс{148} приводят в данной связи ироническое замечание великого египтолога XIX века Гастона Масперо: это все равно как если бы в наши дни туриста, осматривающего Нотр-Дам, водил по нему сам архиепископ Парижский. Действительно, представить это трудно, практически невозможно. В подобной роли несравненно естественнее смотрелся бы представитель рядового духовенства, кто-нибудь из соборных кюре.
Правда, не факт, что Геродот побывал в Египте в качестве рядового туриста. Многое здесь могло бы разъяснить знание хронологии: посетил «Отец истории» долину Нила до или после вручения ему афинским народным собранием огромной суммы в десять талантов (напомним, что это произошло, скорее всего, в 445/444 году до н. э., хотя, возможно, и в другое время). Понятно, что в зависимости от этого и отношение к нему было бы неодинаковым. Но, как мы видели, со сколько-нибудь приемлемой точностью вопрос о датировке визита «Отца истории» в Египет решить нельзя.
Как бы то ни было, если Геродот и вступал в эпизодические контакты с высшими священнослужителями, такие эпизоды не могли быть слишком частыми; во всяком случае, сам историк упоминает только об одном: он говорит, что слышал рассказ об истоках Нила от «храмового писца и управителя храмовым имуществом Афины в египетском городе Саисе» (II. 28). «Храмовый писец» в наше время звучит не слишком респектабельно. Однако в Египте, где уважение к писцам издревле было очень велико, такой сан носило культовое должностное лицо достаточно высокого ранга{149}. Во всех же остальных случаях автор называет своих собеседников просто жрецами; видимо, то были рядовые служители культа.
О характере и уровне рассказов этих жрецов-гидов вполне можно судить по деятельности их нынешних собратьев, идет ли речь о светском туризме или о религиозных паломничествах (в древности эти две категории, естественно, не отделялись друг от друга). Для работы как тех, так и других, характерны, в сущности, одни принципы, обусловливающиеся целевой направленностью их рассказов на конкретную аудиторию, как правило, не очень взыскательную в плане истинности сообщаемых сведений. Экскурсовод дает слушателям ту информацию, какую они хотят получить; хотят же они, чтобы было «поинтереснее». К тому же одноразовый характер общения гида с экскурсантами располагает его к определенной безответственности. В результате речь экскурсовода всегда переполнена новеллистическими и даже анекдотическими компонентами, домыслами и прямыми вымыслами.
Любой демонстрируемый памятник дает почву для самых разнообразных фантазий. Приведем несколько чрезвычайно показательных примеров из египетского логоса Геродота. В Саисе жрецы показывали «Отцу истории» деревянные статуи женщин, у которых отсутствовали руки. При этом ему рассказывали, будто бы скульптуры изображают служанок фараона Микерина, которым руки были отрублены по приказу его жены. Типичный «этиологический» рассказ гида! Геродот по этому поводу резонно замечает: «Всё это, впрочем, как мне думается, пустая болтовня, особенно же — история с руками статуй. Ведь я сам видел, что руки у статуй отвалились от времени и еще при мне лежали тут же у ног» (II. 131).
В данном случае всё было, как говорится, слишком уж шито белыми нитками. Могли, однако, случаться ситуации и не столь очевидные, когда расшифровать выдумку жреца-экскурсовода с ходу было невозможно. Один из рассказов о фараоне Сесострисе (II. 107) повествует о том, как ему удалось спастись из подожженного дома, положив двух своих сыновей в качестве моста над огнем и перейдя по их телам. Весьма убедителен комментарий Г. А. Стратановского к данному месту: Геродоту, очевидно, показывали рельеф, на котором царь попирал распростертого на земле врага, и таким своеобразным способом интерпретировали изображение{150}. Точно так же можно истолковать и сюжет с нисхождением фараона Рампсинита в подземный мир, где он «играл в кости с Деметрой, причем то выигрывал, то проигрывал у нее. Затем он снова вернулся на землю с подарком от богини — золотым полотенцем» (II. 122). Нетрудно представить себе, как жрец подводит Геродота к какой-нибудь серии фресок или рельефов на популярный в Египте сюжет загробной жизни и предлагает чужеземцу первое попавшееся вульгаризированное объяснение: дескать, хватит с него и этого, не вдаваться же в тонкости жреческой теологии!
Геродот конечно же не был молчаливым слушателем жрецов{151}, а активно спрашивал их обо всем: «В ответ на мои вопросы об Елене жрецы рассказали вот что» (II. 113), «Когда я спросил жрецов, верно ли сказание эллинов об осаде Или-она, они ответили, что знают об этом из расспросов самого Менелая вот что» (II. 118). Жрецы, естественно, отвечали на эти вопросы то, что их собеседник хотел услышать. Этим и объясняются многие вкрапления греческого происхождения в египетский логос. Когда «Отец истории» начинал расспрашивать жрецов о Елене Прекрасной в Египте, о Троянской войне и прочем, что могли они ему рассказать? Да только то, что сами понаслышке знали из греческих мифов. А рассказывать нужно было, дабы не ударить в грязь лицом перед любознательным эллином. Так и появлялись на свет квазиегипетские, а в действительности греческие по своим корням истории.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
