— Думаете, в Бельвуаре еще кто-то остался?
— Конечно. Крепости тамплиеров или госпитальеров не лишились своих защитников. Ушли только те, кто был в главных домах. Саладину нелегко будет справиться с Бельвуаром, стоящим на высокой скале. Для нас это единственная возможность принесли еще хоть какую-то пользу...
— Ну, раз вы так говорите!
Тибо вскочил. Он испытывал слишком сильную потребность в действии, чтобы обсуждать план Адама. Да, впрочем, ничего другого им и не оставалось. Оба, стараясь двигаться как можно тише, выскользнули из шатра, который никто не охранял. Снаружи, вокруг большого желтого шатра, окруженного палатками эмиров, как курица цыплятами, праздник продолжался при свете факелов, под воинственные песни, среди дыма, поднимавшегося над жарящимся мясом. До озера было рукой подать.
Два друга ужами проползли по жесткой траве, среди тростника, достигли берега и тихо, без плеска и брызг соскользнули в воду... Заквакала и ускакала прочь потревоженная лягушка. Вода в озере в этот поздний час была прохладная, почти холодная.
Подняв глаза к усыпанному звездами небесному своду, Тибо молча помолился, затем медленно поплыл за уже удалившимся от берега Адамом. Они двигались вдоль берега в сторону юга, сдерживая, насколько возможно, дыхание и замирая от малейшего подозрительного шороха. Ни на мгновение они не заметили тени, отделившейся от шатра, когда они его покинули. Тень проследила за их побегом и вернулась к султану...
Беглецы плыли долго, и лишь совершенно убедившись в том, что вражеский лагерь остался позади, выбрались на берег и легли, чтобы отдохнуть и отдышаться. Потом они направились к долине Иордана.
Глава 11
Плачь, о Иерусалим...
Как и предполагал Тибо, на следующий же день Саладин завладел Тивериадским замком, где застал принцессу Эшиву. Любезно ее поприветствовав, как и подобало при встрече со столь высокородной дамой, он сообщил ей, что она может отправиться к супругу в Триполи. Он даже предоставил ей большую охрану, чтобы она могла путешествовать со своими служанками в полной безопасности. Затем он разрушил часть города, разместил в замке гарнизон, после чего, приказав построить часовню в память о своей победе у Рогов Хаттина, двинулся дальше к Акре, большому приморскому городу, торговому порту франкского королевства, и был приятно удивлен тем, что не встретил ни малейшего сопротивления. Прево, иначе говоря — правителем города, был Жослен де Куртене. До него долетели страшные слухи о кровавой бойне в Тивериаде, и Саладину достаточно было лишь показаться у городских ворот, чтобы он вышел ему навстречу с ключами от города и в сопровождении большой делегации купцов. Им султан предоставил выбор: купцы могли остаться в городе или же покинуть его, в том и в другом случае он обещал им полную безопасность. Многие, и в первую очередь сам Куртене, предпочли уйти, прекрасно зная: что бы там пи обещал победитель — пока он в городе, порядок будет обеспечен, но стоит Саладину хоть ненадолго покинуть город, и его эмиры оберут их дочиста. Базары были роскошными, и турецкие солдаты набивали карманы золотом, расхватывали товары, привезенные со всей Азии, тащили великолепные узорные шелка и венецианский бархат, которые доставляли сюда в изобилии. Здесь можно было найти и разнообразные продукты, сахар; горы оружия и много чего еще. Оставив и Акре своего сына Афдаля, Саладин продолжил свой победоносный путь.
Тысячи пленных уже тянулись к Дамаску, где их ждал вовсе не божественный свет, а самое тяжелое рабство, потому что вскоре рабов на рынке стало так много, что цены на них упали, и крепкий, сильный раб стоил не больше пары туфель без задника. Но двух самых ценных пленников, Ги де Лузиньяна и Жерара де Ридфора, Саладин оставил при себе, низведя их до уровня фактотумов79. Он пообещал им свободу, если сдадутся другие крепости, и оба бедняги, испив чашу позора до дна, старались как могли, уговаривая своих подданных и рыцарей отдать без боя свои крепости врагу. Так и случилось в Бейруте, Яффе и других прибрежных городах, таких, как Хайфа и Кесария. Эмиры Саладина разоряли и грабили города Галилеи. Иногда они находили городские ворота открытыми, а города пустыми: жители бежали в графство Триполи и княжество Антиохию, на которые Саладин нападать был не должен — разве не был граф Триполитанский, можно сказать, другом султана? Что же касается Антиохии, Боэмунд, ее бездарный правитель, наконец-то овдовевший, не придумал ничего лучше, чем жениться на своей любовнице Сибилле де Бюрзе, которая с давних пор осведомляла Саладина обо всем, что происходило в округе, и потому там пока еще можно было жить спокойно, лишь издали слыша звон цепей, шум резни и гул пожаров.
В руках наместников султана уже оказались Нем, Арсуф, Геним, Самария, Наблус, Иерихон, Фулех, Маалша, Сканделион и Тибнин. И это еще не полный перечень сдавшихся на милость врага городов. Но все же, несмотря на все старания Лузиньяна и Ридфора, большие крепости тамплиеров и госпитальеров — Шатонеф, Сафед и Бельвуар — продолжали сопротивляться и продержались больше года, до тех пор, пока их не взяли измором.
В Газе и Аскалоне тоже все сложилось не так, как хотелось добровольным помощникам Саладина. Ги де Лузиньян по-прежнему считался сеньором города, в котором некогда заперся с Сибиллой, чтобы подразнить прокаженного короля, который, уже умирая, все же нашел в себе силы сразиться с врагом. Местные жители не простили этого Лузиньяну и, когда он осмелился потребовать, чтобы они открыли мусульманам ворота, его осыпали градом камней и оскорблениями: он был ничтожеством, недостойным носить корону, добытую и постели развращенной и безрассудной женщины, и никогда больше они не признают его королем.
Началась осада, и Саладину понадобился целый месяц, чтобы, приложив огромные усилия, все же взять город. Теперь оставался только Иерусалим!
Когда Тибо и Адам, ненадолго остановившиеся в Бельвуаре и приободрившиеся при виде решимости госпитальеров, вскоре добрались до Иерусалима, ворота города оказались закрытыми, и им стоило огромного труда пробраться в город. Крепостные стены охраняли не только мужчины, но и женщины, и, как Тибо ни надсаживал глотку, выкрикивая свое имя, казалось, все они слышали его впервые. День уже близился к концу, по тяжкая жара не спадала, с моря надвигались тяжелые грозовые тучи. Казалось, эта гнетущая атмосфера еще усиливала недоверчивость часовых.
Наконец, в то время пока Адам вел долгие и бесплодные переговоры со старым греком, упорно считавшим друзей передовым отрядом Саладина, рядом с бдительным стражем в амбразуре показалась мощная фигура; этот человек наклонился — и тут же закричал:
