Последний перегон, после которого обычные пассажирские поезда не ходили, располагался между станцией Чулымская и Новосибирском. Дальше на восток шли исключительно специальные поезда. Туда везли каторжников, а обратно – лес.
Еще в Пятигорске Марии Георгиевне сказали, что если мужа ушлют за Новосибирск, значит, конец. Оттуда из ссылки никто не возвращался. Она не знала, что распоряжением Пятигорского уездного суда Месропа направили в Якутию…
Так и не найдя поезд по маршруту движения, Мария Георгиевна решила дождаться его в Новосибирске. Она приехала всего днем раньше и, получив необходимую информацию, на следующий день встретила состав на вокзале. Поезд с ссыльными остановили на дальнем пути, чтобы добраться к нему, надо было сойти с перрона и пересечь несколько железнодорожных полотен.
Она прошла мимо вагонов, не обращая внимания на охрану, все время выкрикивая его имя. И вдруг, о чудо! В одном из зарешеченных оконцев под самой крышей вагона появилось его лицо. Месроп выглядел ужасно. Он осунулся, зарос щетиной, в арестантской шапке на голове.
Мария Георгиевна приложила ладонь к щеке и стояла, глядя на мужа. А он смотрел на нее с удивлением, гордостью и печалью. Месроп понимал, что видит свою любимую жену в последний раз.
– Тебя снимут в Новосибирске? – спросила она с надеждой.
Месроп отрицательно покачал головой.
– Тебе не следовало сюда приезжать… – прошептали его губы. – Уезжай как можно быстрее!
– Что ты! Дорогой! Тебя обязательно оставят в Новосибирске!
Мария Георгиевна вдруг почувствовала необъяснимый прилив сил и потребность немедленно действовать. В ее сторону направлялся часовой, охранявший поезд. Она побежала на станцию с единственной мыслью снять мужа с поезда.
В кабинете начальника вокзала в этот момент находился председатель Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) Сибирского округа генерал Данченко. Он лично занимался проверкой отправления специального поезда с заключенными в Якутию.
Перед входом в кабинет начальника обосновался адъютант генерала. Раскрасневшаяся от бега Мария Георгиевна ворвалась в помещение абсолютно неожиданно. Адъютант уставился на нее с изумлением, поскольку выглядела она словно богиня Аврора, сошедшая с полотен византийских художников и непонятно как очутившаяся в глубинке пролетарской Сибири. Мария Георгиевна была одета в длинное походное платье, с накидкой, обрамленной мехом, и с муфточкой в руках. Ее тонкие аристократические черты лица, черные глаза, сверкавшие из-под красивых бровей, подействовали на адъютанта магически.
– Мне надо с кем-нибудь поговорить… С начальником… У меня просьба…
– Садитесь, пожалуйста, расскажите все по порядку, – предложил адъютант.
Он налил Марии Георгиевне стакан воды из графина.
Она сбивчиво, задыхаясь от волнения, рассказала историю мужа, о полной его невиновности и необходимости снять его с поезда до отправки дальше.
Адъютант, приходя постепенно в себя, выслушал историю и сказал:
– Мадам! Я сейчас пропущу вас к начальнику, к самому генералу Данченко. От него действительно все зависит. Вы как войдете в кабинет – сразу же начинайте плакать. Я вам скажу по секрету: мой начальник просто не выносит слез. Только плачьте не останавливаясь!
Данченко был высок, сухощав, лет сорока пяти, в сером мундире и галифе. Его выправка говорила о долгой службе в армии, наверняка еще в царской. Начальник вокзала находился рядом и показывал ему какие-то бумаги. На столе дымились два стакана чая в мельхиоровых подстаканниках.
Он с удивлением взглянул на Марию Георгиевну и спросил:
– Кто вас сюда пропустил? Что у вас?
Она всхлипнула и залилась слезами. Оказалось, что возможность выплакаться, предоставленная ей, была именно тем необходимым действием, к которому все ее существо стремилось последние долгие недели. Обессиленная женщина опустилась на стул, продолжая рыдать.
Данченко поднялся из-за стола, сделал несколько шагов в ее сторону и довольно резко сказал:
– Прекратите немедленно плакать! В чем дело, в конце концов? Я слушаю вас. Вы можете говорить? Гражданка, прекратите рыдать! Адъютант, сюда!
Вошел адъютант и стал объяснять генералу существо вопроса.
– Я догоняла этот поезд две недели! – заговорила сквозь слезы Мария Георгиевна. – Если моего мужа не снимут с поезда в Новосибирске, мне ничего другого не останется, как поехать в гостиницу и покончить жизнь самоубийством!.. Умоляю вас! Он не виновен!
Данченко возвратился к столу и начал изучать папки с делами заключенных. Достал дело Тарасова и углубился в чтение.
Мария Георгиевна продолжала плакать. Адъютант за спиной начальника делал ей одобрительные жесты, дескать, плачьте, плачьте сильнее!
Генерал с силой ударил папкой о стол:
– Вы перестанете, наконец, плакать?! Вот, выпейте мой чай. Его только что налили! Прекратите рыдать!
– Скажите, что вы его оставите. У меня дети с собой, я их тоже умерщвлю, если вы его не оставите! И сама на себя руки наложу! Напишу записку, что из-за вашей черствости…
Это было уже слишком, но Мария Георгиевна не отдавала отчета в том, что говорила.
Наконец Данченко, еще раз заглянув в папку, сказал:
– Ладно. Оставлю вашего мужа в Новосибирске. А теперь уходите. Мне нужно работать.
Она выбежала из здания вокзала. Слезы высохли на ее щеках, и Мария Георгиевна бросилась через пути к поезду. Вот он наконец, его вагон.
– Месроп! Месроп! – закричала она на бегу.
Он снова появился в окошке.
– Сейчас! Сейчас тебя снимут с поезда! – ликовала Мария Георгиевна.
Месроп смотрел на нее с восхищением. Он снова прощался взглядом с женой.
– Хорошо, хорошо! Ты только не расстраивайся. Уходи, пожалуйста, – беззвучно шептали его губы.
– Мы вместе уйдем! Вот увидишь! Мне обещали! Сейчас тебя снимут с поезда, милый мой!
Месроп опять отрицательно покачал головой.
– Нет, Мара, – проговорил он. – Меня оставят здесь. Это невозможно. Прощай навсегда…
И в этот момент раздался гудок паровоза, состав дернулся и медленно двинулся вперед, набирая скорость. Он успел только помахать ей рукой и, не в силах более ее видеть, отошел от окна внутрь вагона. Его место сразу же занял другой ссыльный.
Мария Георгиевна, преодолев в себе желание броситься следом за поездом, развернулась и побежала в сторону вокзала. Она влетела в приемную и, не обратив внимания на адъютанта, ворвалась в кабинет начальника вокзала.
Данченко по-прежнему сидел за столом. Он был в кабинете один.
– Как ты посмел меня обмануть?! Холоп! Ты знаешь, кто перед тобой? Я потомственная сиятельная княжна, а ты, хам, чернь, простолюдин, посмел мне соврать?
Ее глаза излучали безумную страсть. Данченко опешил от такого натиска. Никто не смел ему перечить или возражать, а эта дамочка! Он собственноручно из нагана расстрелял бы любого на ее месте. Но в этот миг, совершенно потрясенный происходящим, Данченко молча глядел на Марию Георгиевну. Он вдруг осознал, какая красавица стоит перед ним, и без памяти влюбился в эту женщину…
– Ты знаешь, что поезд уже ушел! Ты понимаешь, что ты сделал с моей семьей?
Возникла пауза. Данченко восхищался смелостью и решительностью этой женщины. Будучи председателем НКВД Сибири, генерал обладал абсолютной властью в округе. Возможно, у него и возникла в какой-то момент мысль арестовать ее немедленно, но другая мысль, рожденная вспыхнувшим чувством, пересилила первую. Он сам захотел удержать эту женщину в Новосибирске.
– Я вам сказал, что его оставлю. Без моего указания поезд никуда не уйдет. Его просто перегнали на другой путь! Но запомните: если вы подойдете ко мне на перроне в присутствии посторонних или сделаете хоть один неверный шаг – тогда все! Можете считать, что мы никогда не виделись! Понятно?
Она молча повернулась и вышла из кабинета. Поезд действительно отогнали к платформе на пятый путь и там остановили. Мария Георгиевна подошла к вагону, но позвать Месропа не было сил. И она просто стояла поодаль, глядя упорно в маленькое окошко вагона. Ее увидел кто-то из заключенных и, наверное, сообщил Месропу, который вновь возник у окна.
Прошло несколько минут. Наконец в конце платформы появился Данченко, сопровождаемый начальником вокзала и группой офицеров. Они двигались, останавливаясь у каждого вагона, ему что-то докладывали, адъютант делал записи, и процессия продолжала путь. Вот они поравнялись с вагоном, в котором находился Месроп. Сердце Марии Георгиевны сильно забилось. «Сейчас он распорядится, и мужа выведут! Ну вот, еще мгновение!» – стучала мысль в ее голове. Но Данченко у этого вагона задержался не долее, чем у других. Они о чем-то посовещались… и направились дальше на глазах у Марии Георгиевны. Группа уходила все дальше и дальше вдоль поезда, а Месроп продолжал смотреть на жену с печалью. Мария Георгиевна не могла больше стоять на ногах. Она попятилась назад к ограде и прислонилась к ней спиной.
