— Я раньше ходила на каблуках, — говорю непонятно зачем.
— Жаль, я не видел.
— А если бы видел, то что?
— Тебе не пришлось бы уговаривать меня лишить себя девственности.
Снова открывшись, лифт избавляет Яра от моего гневного взгляда, но вовсе не от праведного возмущения.
— Я вовсе не уговаривала тебя!
— Хорошо, ты просто меня попросила.
— Я? Ты не бредишь?
— Ты поднялась ко мне в комнату, ты меня поцеловала, ты обхватила своими ногами мои бедра, ты…
— Хватит!
— Да, — берет меня за руку, помогая спуститься по лестнице, — мы опаздываем.
Такая невозмутимость, такая уверенность в себе, а меня буквально колотит. Я думала, у меня будет время настроиться на беседу, прикинуть, как вести себя с папочкой, а Яр дикими предположениями выбивает не только мысли из головы, но и почву у меня из-под ног.
Я не могу сосредоточиться, не могу подготовиться к испытанию, не могу накрутить себя, в конце концов!
— А ты терпеть не любишь тех, кто не пунктуален, — пыхчу недовольно.
— Предпочитаю не давать противнику даже минутной форы. — И снова невозмутимо, с ленцой и хитринкой во взгляде.
Благо у меня есть причина повертеть головой — не вижу во дворе ни Звезды, ни Егора. Ну и где они? Не на Марсе же!
— Злата, садись в машину. Егор с собакой на школьной площадке, за домом, отсюда все равно не увидишь, только шею свернешь.
Ладно, Егор не маленький, у него ключи, и вообще он коренной житель города, да и Звезда вряд ли захочет потеряться от благодетеля, несмотря на то, что я была бы не против.
В машине тепло, а я думала, буду минут десять мерзнуть, пока прогреется.
Яр сам отвечает на загадку: оказывается, машину прогрел Егор по его просьбе, а когда мы спускались, мальчишка сбежал на площадку, опасаясь, что я загоню его и собаку домой.
И был недалек от правды. Нечего так долго мерзнуть на улице, к тому же собака только первый день как начала одомашниваться… Ладно, не сляжет с кашлем после прогулки — прощу за побег.
Ехать нам минут пятнадцать, если без пробок, и я исключительно ради светской беседы интересуюсь, почему Яр записал отца в противники. Или я не так поняла?
— Если верить Эдипу… — начинает юлить.
— Яр!
— Хочешь, чтобы ответил серьезно? — Все внимание на дорогу, не знаю, заметил мой кивок или почувствовал, что мне не до словесных игр, но продолжает серьезно. — Первоначальная задача мужчины — добывать и оберегать добытое. Оберегать свое. Мой отец не имел права затрагивать тебя, но он это сделал. Теперь мы по разные стороны.
Я мгновенно вскидываюсь.
— Что значит «свое»?!
— Ты прекрасно знаешь, что это значит, — говорит Яр, не теряя интереса к дороге. — Ты — моя, Злата. В отличие от меня, ты поняла это сразу. Я — значительно позже. А когда понял… — Пронзительный взгляд синевы, сдобренный хищной улыбкой. — Я не упускаю свое. И отобрать другим не позволю. Это то, что изначально известно всем, а тебе предстоит усвоить. Но ты справишься, да, моя девочка?
Его явно заносит на поворотах, ну и я не желаю быть в аутсайдерах. Возомнил себе, понимаешь ли… думает, я буду молча кивать и слушать…
— Я не твоя вещь!
— Надеюсь.
— Я не позволю тебе управлять моей жизнью!
— Куда мне.
— Поцелуи между нами ничего не значат!
— Какая ты легкомысленная.
— Я не собираюсь к тебе возвращаться!
— Мы пересмотрим твои планы.
— И я не хочу, чтобы ты вернулся ко мне!
— Ты просто обманываешься. Добавь еще один слой пудры, дорогая, может быть, он сумеет скрыть, что ты лжешь.
— Мне спокойно, удобно, уютно, меня все устраивает, я ничего не хочу менять!
— Хорошо, раз ты настаиваешь, поцелуи оставим.
— Я не умею прощать! У меня сносит крышу, когда я вспоминаю о том, что случилось. Я хочу ударить, избить тебя, сделать тебе больно — хоть что-нибудь.
— Я уже обещал, что мы обсудим твое новое увлечение БДСМ.
— Яр!!!
— Черт, — трет ухо, в которое я пытаюсь до него докричаться, — я же просил исключить ультразвук.
— Ты не слышишь меня!
— Клевета, а как же я тогда отвечаю? И даже вижу по твоему лицу, что ты прекрасно понимаешь мои ответы.
— Яр!!!
— А, черт, — снова трет ухо, — ты явно хочешь одна поговорить с моим папой, мне останется только есть и улыбаться.
— Не могу больше, — сдаюсь, — ты совсем не слышишь меня… ты не хочешь меня понять… зря я…
Машина, резко повернув, останавливается у светящегося огнями ресторана, и не успеваю я выдохнуть после виража, Яр склоняется ко мне, обхватывает мой затылок рукой и шепчет, глядя в глаза, не моргая и не позволяя моргнуть.
— А ты попытайся, — лукавая улыбка, и мгновенное освобождение и взгляда, и затылка, и моего дыхания. — Попытайся еще раз, Злата.
Он успевает обойти машину, открыть дверь и с улыбкой, подарившей свободу ранее, приглашает на выход, а я только пытаюсь прийти в себя от всплеска страстей.
— Чуть не забыл, — открывает заднюю дверцу и ловко меняет мою дубленку на длинную шубу из серого песца.
— Под цвет моего клатча? — догадываюсь.
— Под цвет твоих глаз, — топчет догадку.
Мы под руку идем к дверям новомодного ресторана. Верхнюю одежду вежливо отбирает гардеробщик, метрдотель ведет к заждавшимся родственникам, а я, чтобы не нервничать, начинаю болтать:
— И стоило так утруждаться с шубой? Все равно твой отец ее не увидит.
Или у меня с каблуками проблема, или Яр спотыкается.
— Я покупал шубу не для отца, — говорит он, и так строго, что другой бы болтать перестал, а мне все неймется. Тем более, взгляды посетителей, мимо которых проходим, буквально ощущаю на своих бедрах, и ниже, и между… и так противно…
— А что я скажу твоему отцу?
— Все, что захочешь. Или ничего. Он сам все поймет, когда увидит тебя.
— В каком смысле?
Останавливаемся у массивной резной двери, улыбчивый метрдотель исчезает вместе с моей болтливостью.
— Мы пришли, — бросив взгляд на часы, Яр по-мальчишески радуется. — И мы вовремя.
Не могу говорить — голоса нет. Задираю по привычке подбородок (в трудности только с поднятой головой, даже если стою на коленях), выпрямляю натянутую струной спину и уверенно делаю шаг вслед за мужем.
Тьфу ты… бывшим мужем…
Главное — не стою, не мнусь, не боюсь.
И первое, что я вижу — обманчиво мягкотелого свекра, развалившегося на красном диване. Рядом с ним грациозно сидит дама в шляпе. Она тщательно что-то пережевывает, высоко подняв светлую бровь и поглядывая то на нас, то в тарелку. Классическая картина маслом — аристократка за ужином, только вместо вилки у нее в руках лысый песик размером с ладонь.
