– Можно я посмотрю, можно я посмотрю? – Роджер нетерпеливо подпрыгивал, и один из рыцарей услужливо поднял мальчика, чтобы показать ему вид со стены. Глаза Роджера стали большими и круглыми, как плошки. Ида присоединилась к Махелт, задыхаясь после подъема. Она прикрыла рот руками и заплакала при виде армии, накатывающейся на их замок, словно море. Махелт на мгновение зажмурилась: «Гуго, что ты с нами сделал? Почему не послушал меня?»
Когда армия Иоанна начала растекаться и разбивать лагерь, от толпы отделились двое мужчин и поскакали к сторожке. Один скакал впереди с флагом перемирия, другой держался позади. Махелт узнала в последнем самогó Савари де Молеона, и по ее спине пробежал холодок. Герольд выкрикнул от имени наемника требование сдаться, чтобы предотвратить кровопролитие и сохранить жизни.
– Скажите им «нет», – произнесла Махелт сквозь сжатые зубы. – Скажите Иоанну, пусть пойдет и свернет себе шею.
Ленвейз бросил на нее сердитый взгляд:
– Надо хотя бы выслушать, что они скажут, миледи.
– Зачем? – оскалила зубы Махелт. – Они лживы и вероломны. Я не дам им и дюйма земли, разве чтобы вырыть могилы.
– При всем моем уважении, миледи, в отсутствие графа и лорда Гуго я командую этой крепостью, – покачал головой Ленвейз. – Я поступлю так, как считаю нужным, чтобы защитить ее.
Махелт глядела на него, а он глядел сквозь нее, как будто она была бесплотной тенью.
– Миледи, нам следует выслушать их, прежде чем отказывать. – Ленвейз резко взмахнул рукой. – На стене должны остаться только мои люди. Женщинам и детям не место на войне.
Махелт не могла противостоять ему и знала, что Ленвейз в любом случае поступит по-своему. Она молча повернулась и с высоко поднятой головой покинула стену.
Боковые ворота открыли, чтобы впустить де Молеона и отдать двух старших рыцарей гарнизона в качестве гарантов его безопасности. Когда он вошел в главный зал в сопровождении Ленвейза, Махелт обнимала сыновей, а Ида с непреклонным видом стояла рядом, хотя и дрожала. Роджер потянул мать за подол.
– Мама, посмотри на его меч! – Мальчик показал на украшенные ножны де Молеона.
Махелт сжала плечо сына.
– Не меч делает человека мужчиной, запомни это, – сказала она достаточно громко, чтобы ее услышали.
Де Молеон бросил в ее сторону удивленный, испытующий и хищный взгляд. Махелт в ответ окатила его холодом. При виде того, как де Молеон оценивающе разглядывает зал, ей захотелось выцарапать ему глаза.
Ленвейз махнул рукой, и оруженосец налил де Молеону вина. Последний помедлил, прежде чем пригубить кубок.
– Не желаю оскорбить вас, милорд, но осторожность не раз спасала мне жизнь.
– Вполне разумно. – Ленвейз налил себе вина из того же графина и сделал большой глоток. – Если вы подниметесь в покои графа, мы сможем обсудить дела в более удобной обстановке. – Он указал путь, и де Молеон направился к двери.
Оставив детей с Идой, Махелт последовала за мужчинами, и когда де Молеон посмотрел на нее, подняв бровь, а Ленвейз нахмурился, даже не подумала отступить.
– Я не позволю меня игнорировать, – ледяным тоном сказала она. – Я дочь графа Пембрука, и мой сын – будущий граф Норфолк. Я говорю от его имени и имени моего мужа.
На шее Ленвейза пульсировала вена.
– Как пожелаете, мадам, – сухо поклонился он.
Де Молеон сощурился, но промолчал.
Когда они достигли покоев графа и закрыли дверь, де Молеон поставил вино на маленький столик. А потом впился взглядом в шляпу на стопке пергаментов, которую украшали фазаньи перья, приколотые янтарной брошью.
– Его величество требует, чтобы вы открыли ворота Фрамлингема и отдали крепость и гарнизон на его милость, – произнес он.
– И все мы не раз наблюдали эту «милость»! – сверкая глазами, выкрикнула Махелт. – Мы никогда не откроем ворота… Никогда!
– Вы отважны, миледи, но не слишком благоразумны, – кисло улыбнулся де Молеон. – Вам следует проявить мудрость и сотрудничать с королем.
– Я не могу сдать Фрамлингем без согласия графа, – сказал Ленвейз. – Мне необходимо испросить его разрешения, а его здесь нет.
– Но вы бы сдали крепость, если бы он приказал?
– Я повинуюсь воле графа, – склонил голову Ленвейз. – Когда мы в последний раз беседовали, он не отдал мне подобного приказания. Замок хорошо укреплен, как вы сами видите и как обнаружат ваши люди, если подойдут на расстояние арбалетного выстрела.
– Возможно, милорд, но любую крепость, как вам хорошо известно, можно взять. Даже великая цитадель Рочестера не устояла перед подрывниками его величества. Все крепости, которые он осадил, пали под его натиском.
– Лондон устоял, – возразил Ленвейз.
– Несомненно, но скоро он будет изолирован…
– Французы…
– …не придут, – отмахнулся де Молеон. – Я уполномочен предоставить вам выбор. Сдайте Фрамлингем и отправляйтесь на все четыре стороны милостью Божьей, сохранив свои жизни и земли, или смотрите, как все рушится и горит. Графство Айл-оф-Или охвачено огнем. Проделать то же с Фрамлингемом не займет много времени.
– Вы полагаете, мой отец останется в стороне и позволит вам сотворить такое с нами?! – спросила с ледяной яростью Махелт.
Де Молеон пожал плечами. Его глаза были похожи на коричневые стеклянные шарики.
– Граф Маршал знает, чтó поставлено на карту и кому принадлежит его верность. Как его дочь вы можете полагать себя достойной особого обращения, но как супруга предателя вы разделите судьбу своей новой семьи. Покоритесь, и все будет хорошо. Король даже сейчас готов предложить мир графу Норфолку и его сыну, если только они вспомнят о своей присяге.
– Мы никогда не покоримся, никогда! – прокричала Махелт. – Мы устоим перед любым натиском. Приходите и умрите под нашими стенами.
Она снова была ребенком, который набирал пригоршни мази и швырял ими в братьев. Защищала свой замок подручными средствами и была полна решимости победить.
– Мадам, это не женское дело, – резко произнес Ленвейз. – Граф поручил оборону замка мне. Принимать решения буду я.
Махелт окаменела.
– В доме моего отца это было женское дело, если лорда не было дома. Моя мать сражалась с ирландскими лордами в отсутствие моего отца, а она тогда носила ребенка.
– Но вы не в доме своего отца, миледи. Вы теперь жена Биго и подчиняетесь другим правилам. Я прошу вас удалиться и оставить это дело мужчинам.
Махелт сверкнула глазами, ненавидя Ленвейза всеми фибрами души, поскольку он сделал ее беспомощной, и единственное, чем она могла угрожать, – это власть другого мужчины. Какие бы слова ни швыряла она в него сейчас, она бы уподобилась шипящей кошке в окружении собак.
