роскошную деревянную мебель, аппаратуру, коробки и тюки. Федула на пятый день с утра приотворила дверь, чтобы встретить нового жильца прямо на лестничной площадке третьего этажа.
Мужчина средних лет приехал на этот раз часа на два позже, около обеда, и Федула его едва не проворонила. Он уже стал заворачивать на четвертый этаж, когда в спину ему прокаркало:
– Гражданин! Я вам, вам! Вы из сорок третьей?
– Да. И из сорок четвертой, – слегка улыбнулся мужчина.
– Можно побеспокоить вас на одну минутку?
– Да, пожалуйста. Что вам угодно?
– Спуститесь, пожалуйста, вниз, мне трудно глядеть вверх.
Мужчина поколебался мгновение и спустился.
– Я здесь ветеранка. Живу в этом доме с тридцать седьмого года, – Федула выжидающе посмотрела на мужчину. Тот кивнул ей. Мол, ну, и что из того? – А то, – сказала Федула, – что я знаю все обо всех, но не для всех, – и она снова выжидающе посмотрела на новосела.
– Я вас понял, – сказал понятливый мужчина.
Федула зашептала:
– В тридцать седьмой квартире живут мать с дочкой. Обе одинокие и обе принимают у себя клиентуру. Причем иногда одну и ту же. Но за разную цену. Мать работает в налоговой полиции, в отделе…
– Простите, уважаемая… как вас величать?
– Зовите просто Федула. Бабка Федула. Меня все так зовут.
– Хорошо, я буду звать вас так. Бабушка Федула, давайте мы специально поговорим на эту тему в другой раз. Меня она очень интересует, мы посидим у меня, попьем чайку, а если пожелаете, чего и послаще. А сейчас, извините, я вынужден быть через сорок минут в другом месте. Это далеко отсюда.
Федула пошамкала ртом, но была вынуждена согласиться с аргументами нового соседа.
– Не забудьте же!
– Ну, что вы! Что вы, как можно? Всего хорошего!
Когда мужчина спускался вниз, в руках он держал бутылку. Он остановился в нерешительности возле двери 42-й квартиры. Дверь тут же отворилась и на ее пороге с очаровательной улыбкой нарисовалась согбенная годами наблюдений возле дверного глазка бабушка Федула.
– Это вам, – протянул мужчина бутылку. – Сладкий ликер. За знакомство. Золотинку сдерете, а крышечка отвинчивается.
Федула цепко схватила бутылку и поклонилась соседу. Во время поклона содержимое бутылки маслянисто-сладко булькнуло, отдавшись в федулиной груди томительным восторгом.
В среду и четверг новая бригада привела в порядок подъезд, все починила, поправила, покрасила, вставила новую входную дверь с новым импортным домофоном и даже залила асфальтом площадку перед самым подъездом.
В пятницу жильцы пятого подъезда, встречаясь друг с другом, улыбались и шутили, как будто был праздник, вроде первого мая в старые добрые времена.
В субботу Кукуевы на дачу не поехали, а устроили генеральную уборку в квартире. За лето жилье стало напоминать сарай в казахской степи. Убирали с подъемом и очень тщательно, как будто этой своей уборкой подводили жирную черту под большим отрезком прожитой жизни.
Поскольку уборка была связана прежде всего с водой, ею занималась Галина. Вась-Вась же, выполнив основные тягловые упражнения, занялся приготовлением в зиму заготовок. В пятницу они в два рейса привезли с дачи два мешка кабачков и синеньких, несколько ведер сладкого перца, лука, помидоров, моркови, чеснока и по охапке петрушки, укропа, хрена и киндзы.
С утра день выдался тихий, ясный и теплый. Галина в красном купальнике драила палубу их семейной посудины, а Василий в трусах захватил камбуз. Дети, как всегда, были за бортом семейных забот. На плите в двух эмалированных ведрах одновременно варились лечо и абза. Первая утренняя двухведерная порция уже была разлита и закручена в трехлитровые банки. Для второй (обеденной) порции Кукуев настругал, нарезал, нашинковал, прокрутил на мясорубке лук, морковь, чеснок, перец, помидоры, ранетки, зелень и сейчас мешал эти колдовские смеси № 1 и № 2 длинной поварешкой, чтобы не подгорало дно. Сегодня Вась-Вась должен был заготовить шесть ведер острой закуски. Всюду валялись листья, обрезки, куски, и Кукуев едва не расшиб себе голову, поскользнувшись на луковой шелухе.
– Надо осторожнее, осторожнее надо! – напевал он сам себе и то и дело поглядывал в окно.
Там стояло много иномарок с приехавшими гостями. Все гости были нарядные, гладкие и сытые, даже те, кто был худ и жилист. Это как-то сразу бросалось в глаза, как их неотъемлемое качество. Вроде как черный цвет черной икры или красный – красной. Потом иномарки уехали до определенного часа.
– Мне абзу, лечо мне. Мне абзу, лечо мне, – напевал Вась-Вась, а выглянув в окно, допевал: – А вам – хрен!
Абза и лечо были фирменными заготовительными блюдами Кукуева. Еще полчаса и последние два ведра будут готовы.
– Мне абзу, лечо мне, а вам, – Кукуев поглядел в окно, – хрен!
В коридоре что-то громко хрустнуло.
– Гал! Что ты там? Ударилась? – весело крикнул Вась-Вась.
В ванной шумела вода.
– Чего? – высунула голову Галина.
– Ударилась, что ли?
– Чего?
– Ударилась, говорю?
В это время хрустнуло второй раз, где-то в коридоре.
– Во! Слышишь? – все еще весело крикнул Кукуев. – Погляди, что это там? Я мешаю.
Галина пошла смотреть, вернулась ни с чем.
– Ничего там. Это, наверное, верхние гуляют.
Тут явственно треснуло и зажурчало. Галина опять пошла в коридор. Оттуда донесся ее душераздирающий крик:
– Ва-ася-а!!!
Вась-Вась метнулся на крик, оглядываясь на ведра.
– Смотри, потолок! Пятно!
– Не волнуйся, он все заделает. Он богатенький, как Буратино.
– Журчит! Слышишь, журчит!
– Ну, журчит, вода журчит, вода – твоя стихия, – пытался еще успокоить Вась-Вась и Галину, и себя. – За обоями журчит. Из ванны, наверное, протекло. Обои влажные.
Тут в кладовке что-то зашумело. Галина заспешила в кладовку, а Кукуев метнулся к ведрам.
– Так и есть! – выругался он, подгорело ведро с лечо. – Мешать надо, мешать! А мне не надо мешать! Не отвлекать меня своей водой. Водой занимайся ты! – крикнул он Галине. – Подгорело все, к чертовой матери! Запасы года горят!
Галина не слышала его крика, так как была по щиколотки в воде. Вода и журчала, и шумела, и падала, и лилась сверху, заливая кладовку со стратегическими запасами продовольствия и валютными тайниками.
Василий Васильевич яростно отдирал со дна ведра черное пригоревшее лечо и едва не плакал от досады.
– Да сколько же ее, этой черноты!
Надо было одновременно мешать и второе ведро, чтобы не пригорела абза. Соскабливал, мешал, соскабливал, мешал. Даже забыл о журчащей Галкиной воде. Но машинально ухо держал востро, слушая, не позовет ли Галина, и по привычке косил глаз на окно.
– Тазы! – раздался за его спиной Галкин крик. Кукуев от неожиданности уронил в ведро поварешку и обжегся. – Тазы! Где тазы?
– Не могу! Горит! – не оборачиваясь, крикнул он. – Сама
