В предпоследней фанзе мы отыскали единственного уцелевшего - старик, избитый, изрезанный, в какой-то овечьей ли, собачьей ли шкуре, который и рассказал нам: деревня стала жертвой одновременного нападения солнечных людей (так японцы требовали себя называть) и хунхузов, они не мешали друг другу, делали общее кровавое дело. Совершив расправу, японцы ушли на юг, а хунхузы - в горы. Старик был как святые мощи, полуслеп и полуглух. Его перевязали, накормили. Замполит и смершевец наспех составили акт о злодеянии. Мы все подписали его, уверенные: когда-нибудь состоится международный суд над военными преступниками, тогда и наша бумажка сгодится.
Уходили уже во тьме-тьмущей, посвечивая фонариками. Солдаты подавленно перебрасывались фразами;
- Нагляделся я: от душегубцы!
- Самураи не лучше фашистов...
- А хунхузы? Разбойники, свои режут своих!
- Что японцы, что энти... хунхузы стоят друг дружки!
- Захоронить бы погибших, да, может, еще расследование какое будет. Прокуратура...
- С нами Смерш был, чего еще надо?
- Подумать только: целую деревню нужно похоронить, один старикан и остался...
А утром, пройдя десяток-другой километров на юго-восток, мы наткнулись на следы боя: трупы японцев и маньчжуров в военной форме, разбитые "гочкисы", "арисаки", увязшая в грязи пушка, россыпь покрытых прозеленью патронов. Решили, что кто-то до нас - кравченковцы либо стрелковая дивизия - потрепал противника. Но было другое.
Из-под камней, из глубокой, волчьей ямы выполз моложавый черноусый маньчжур: работал локтями, ноги волочились, перебитые, весь в кровище, стонет. Нам кое-как объяснил: укрывался тут, после боя, солдаты-маньчжуры хотели арестовать японских инструкторов и сдаться в плен, по те опередили их, открыли пулеметный огонь.
- Еще раненые есть? - спросил комбриг.
- Есть. Лежат в укрытиях...
Комбриг приказал поискать раненых, всех перевязать и отправить в ближайший поселок в сопровождении нашего санинструктора. Раненые маньчжуры истекали кровью, и я с опаской подумал, что до поселка они могут и не доехать. Было повсеместно:
маньчжурские части сдавались или хотели сдаться, а японцы подавляли их железом и кровью. Логика: сам погибаю и других тащу за собой.
Едва отправили раненых маньчжуров, из ивняковых зарослей вынырнули два полуголых китайца в соломенных шляпах за спинами и, жестикулируя, так затараторили, что комбриг покачал своей массивной головой:
- По одному. И не скороговоркой...
Китайцы, по-видпмому, его не поняли, заговорили еще быстрей, забивая друг друга. Позвали лейтенанта-переводчика, он навел порядок, и выяснилось: крестьяне из соседней деревни, южнее нее, у дамбы, японцы устроили засаду! Сообщение было серьезное, и полковник Карзанов, нахмурившись, увел крестьян в штабной автобус для более обстоятельного разговора. Потом собрали офицеров, полковник объявил нам:
- Самураи организовали довольно сильную засаду - противотанковые пушки, смертники с минами, снайперы, все обращено на север... Я принял решение: имитировать лобовое, на юг, движение к дамбе, обойти засаду с тыла, внезапно ударить и разгромить. Подразделениям выполнять следующие задачи...
Пока он растолковывал, что делать танкам, артиллерии, стрелковым ротам, пулеметчикам, саперам, я напряженно гадал: удастся ли избежать потерь? Совершенно избежать - это вряд ли, но потери минимальные - это-то возможно? Надо, чтоб немного повезло. Умение воевать - это одно, везение другое. Случай слеп, а на войне их полно, случайностей. Фаталист не фаталист, но приходится верить в счастливую звезду, без такой веры трудно воевать.
Крестьяне уверяли, что засада находится отсюда в двенадцати ли. Совсем близко! Значит, танковый гул уже слышен японцам.
Надо гудеть-шуметь погромче, вот почему полковник Карзанов приказал танкам и самоходкам еще продвинуться на юг, но не настолько, чтоб их могла достать японская артиллерия. А стрелковые роты с приданными орудиями и "максимами" скрытно, тихонько обойдут засаду, охватят ее намертво.
Разведчиками и личной рекогносцировкой командира передового отряда полковника Карзаиова было установлено: пушки японцы расположили в ивняке, по обоим бокам грунтовки, смертники с минами и смертники-снайперы выдвинуты перед дорогой, в целом японские позиции имеют форму подковы: как бы заманивают отряд в мешок. Расчет дерзкий, если не сказать авантюристический, ведь при нашем подавляющем превосходстве в живой силе и технике на что они могут рассчитывать, даже если б мы и поддались на уловку? Но не поддались. В мешок попадут они сами.
Моя и вторая роты под общим командованием комбата пошли в обход вправо. Мы шлепали по лужам, по грязи. Вытягивали вязнувшие пушки, временами выносили их буквально на руках.
Солдаты хрипло, надсадно дышали, стараясь не проронить ни звука. Артиллерийские коняги, к сожалению, ржали. Но главный шум был в центре, преднамеренный: вовсю гудели двигатели, сигналили автомашины. Я шагал впереди колонны, рядом с капитаном. Он прихрамывал, но был уже без палочки, к которой, видимо, привыкли и он и его подчиненные. Стало быть, заполученная еще под Кенигсбергом рана окончательно зарубцевалась. Это хорошо, когда раны на теле и на душе рубцуются. А что иногда к ненастью будут ныть, так это ничего, это ничего.
Солнечно - солнце после многодневных на небе туч ослепительное, щедрое, волгло, душно. Капельки пота стекают со лба, по щекам, за ушами. Вынимаю носовой платок, утираюсь. Но пот щекотно стекает и по спине, спину не вытрешь, только передернешь лопатками. От этого не легче. Признаться, мы малость отвыкли от пешего хождения, все на тапочках да "студерах".
В сапогах хлюпает, портянки съезжают, сбиваются. Будут потертости, если не перемотать. А перематывать некогда, нельзя останавливаться, капитан поторапливает, идем ускоренным шагом. Это позор - потертости ног у командира роты. Но, может, еще и обойдется. Автомат привычно колотит по горбу, чуть что, если надо, перекину на грудь, и нажимай на спуск, протарахтит очередь.
Опять увязла пушка. Комбат дергает подбородком, это значит - надо помочь. Я говорю:
- Сержант Симоненко! Логачеев! Кулагин! Нестеров! К пушке!
Знаю, кого называть: Логачеев и Симоненко - силачи, Кулагин и Нестеров - заводные, им дай побыть на виду, жилы порвут, а сделают, чтоб народ видел, какие они. У Вадика Нестерова это по молодости, у Толи Кулагина - в крови. Чавкает грязь, булькает вода, в ивняке звенькают птицы. Их не смущают ни наше появление, ни гул танков и автомашин невдалеке. А как ребята, что пошли в обход слева? Пока, кажется, нормальпо:
стрельбы не слыхать. И у нас нормально: японцы нас не обнаружили. Дай-то бог и впредь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
