До меня не доходит ужасный смысл этого «его нет». Я злюсь, не до шуток, говорю:
– Какая ерунда! Где же он?
– Его уже вообще нет – в десять часов пятнадцать минут он застрелился из револьвера у себя дома… Вы понимаете?
Я уже ничего не понимала и не чувствовала… Очнулась, лёжа на диване в кабинете директора… Около меня хлопотала девушка из медпункта».
В квартире на Лубянке собралось много народу. Пастернак сразу предложил позвать Ольгу Силлову, вдову скончавшегося несколько месяцев назад в ОГПУ Владимира Силлова, впоследствии написав:
«Что-то подсказало мне, что это потрясение даст выход её собственному горю».
Гепеушникам, производившим обыск в комнате-лодочке, сразу бросилась в глаза предсмертная записка поэта, начинавшаяся со слова «Всем». Яков Агранов вынес её из комнаты и показал стоявшим в коридоре друзьям поэта. Никому в руки она не попала – Агранов крепко держал записку в руке перед глазами каждого, кто читал её.
Письма поэта положили в ящик и опечатали. Маузер, из которого произошёл роковой выстрел, взял с собой гепеушник Семён Гендин. Деньги, что лежали в ящике стола, следователь Иван Сырцов приобщил к протоколу.
Месть свершилась
Валентин Скорятин приводит отрывок из записок Павла Лавута, которые…
«…были вскрыты через пять лет после его смерти: "После рокового выстрела 14 апреля в соседней квартире следователь снимал следствие с Полонской. Акт следствия в первую очередь попал к Я.С.Агранову, который читал его (возможно, выдержки) своему близкому знакомому по телефону. В акте значилось, что когда Полонская услышала выстрел на лестнице, то она сбежала вниз, села в машину и уехала. Сбежала она якобы от Владимира Владимировича, испугавшись револьвера, который тот вытащил. Она подумала, что он собирается стрелять в неё"».
Кто был этим «близким знакомым», которому Яков Саулович читал «акт следствия», установить невозможно. Кто знает, не был ли им Лев Гринкруг, давний приятель Бриков, Маяковского, а затем и Агранова.
Владимир Сутырин о самоубийстве Маяковского узнал только часов в 12. Он позвонил в ЦК, и ему предложили стать заместителем Артемия Халатова, которого назначили председателем похоронной комиссии. Сутырин написал в воспоминаниях:
«Затем мне позвонил с Лубянки начальник Секретариата оперативного отдела ВЧК, уполномоченный О ГПУ Агранов, который вёл следствие по делу… Он мне сказал, что Маяковский звонил Полонской, позвал её к себе на Лубянку и потребовал, чтобы она порвала с мужем и ушла к нему. Разговор был очень нервный. Она отказала. Маяковский вытащил револьвер. Она испугалась, что он убьёт её, закричала, выбежала в переднюю, захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице и услышала выстрел. Это она рассказала Агранову при первом же допросе».
Валентин Скорятин привёл в своих воспоминаниях и текст официального письма, разосланного в тот же день по всем газетным редакциям с предписанием:
«Под ответственность редактора. По указанию соответствующих органов все материалы о смерти т. Маяковского давать только в редакции РОСТА».
Одна лишь ленинградская «Красная газета» сообщила в вечернем выпуске не «РОСТАвскую» информацию. Вот она:
«Москва (по телефону). Самоубийство В.В.Маяковского. Сегодня, в 10 час. 17 мин., у себя в квартире выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая „Скорая помощь“ нашла его уже мёртвым. В последние дни В.В.Маяковский ничем не обнаруживал душевного разлада, и ничего не предвещало катастрофы. В ночь на вчера, вопреки обыкновению, он не ночевал дома. Вернулся домой в 7 час. утра. В течение дня не выходил из комнаты. Ночь он провёл дома. Сегодня утром он куда-то вышел и спустя короткое время возвратился в такси, в сопровождении артистки МХАТа Ν. Скоро из комнаты Маяковского раздался револьверный выстрел, вслед за которым выбежала артистка Ν. Немедленно была вызвана карета „Скорой помощи“, но ещё до прибытия её В.Маяковский скончался. Вбежавшие в комнату нашли Маяковского лежащим на полу с простреленной грудью. Покойный оставил две записки: одну – сестре, в которой передаёт ей деньги, и другую – друзьям, где пишет, что он весьма хорошо знает, что самоубийство не является выходом, но иного способа у него нет».
Вечером на телеграф отправился Лев Гринкруг (возможно, вместе с Яковым Аграновым), и в Берлин была отправлена телеграмма.
Швейцар отеля «Курфюрстен» вручил её Брикам. Осип Максимович потом написал:
«От Володи, сказал я и положил, не распечатав её, в карман. Мы поднялись на лифте, разложились, и тут только я распечатал телеграмму».
Осип Брик не торопился, потому что он и Лили Юрьевна успели уже привыкнуть к однообразному содержанию весточек из Москвы и даже предложили Маяковскому придумать какой-нибудь другой текст («Этот нам надоел»). И вот, наконец, они получили то, чего так ждали – телеграмму, составленную из слов, которые им ни разу ещё не присылались.
Адрес был написан по-немецки, текст набран латиницей. Вот его перевод:
«срочная – ансбахерштрассе 57
курфюрстенотель брик берлин
сегодня утром володя покончил собой Лева Фианиа».
Брики, надо полагать, сразу поняли, что телеграмму, посланную из Москвы в 17 часов 30 минут, отправили Лёва Гринкруг и Яня Агранов. Осталось лишь тихо проститься с телом почившего поэта.
Гендриков переулокХудожник Николай Денисовский:
«Дета никого не было. Была одна домработница… Непрерывно звонил телефон на Таганку, самые различные люди возмущённо сообщали, что в Москве кто-то распространяет слухи о смерти Маяковского.
Узнавали правду, растерянно замолкали. Постепенно соседняя комната и столовая стали заполняться знакомыми и незнакомыми людьми».
Борис Пастернак:
«В передней и столовой стояли и сидели в шапках и без шапок. Он лежал дальше, в своём кабинете. Дверь из передней в Лилину комнату была открыта, и у порога, прижав голову к притолоке, плакал Асеев. В глубине у окна, втянув голову в плечи, трясся мелкой дрожью беззвучно рыдавший Кирсанов…
Он лежал на боку, лицом к стене, хмурый, рослый, под простынёй до подбородка, с полуоткрытым, как у спящего, ртом. Горделиво ото всех отвернувшись, он даже лёжа, даже в этом сне упорно куда-то порывался и куда-то уходил».
Александр Родченко:
«Он лежал в своей крошечной комнате, накрытый простынёй, чуть повернувшись к стене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
