запах. Идеальная по цвету и тактильному восприятию бархатная кожа, неширокая, и очень мягкая, послушная и воспитанная ареола, и шарики-соски, которые никогда не прячутся — они всегда готовы, малышки ничего не боятся и не стесняются, как и их чумовая миниатюрная хозяйка, которая неторопливо проворачивается ко мне лицом, чтобы осветить собой то, что застлано ночной тьмой. Я прикрываю глаза и голодной сволочью скулю…
— Велихов!
Какого хрена? Спотыкаюсь и верхней половиной своего тела подаюсь вперед. Руками упираюсь в первую ступеньку парадного входа в чертов дом и смотрю на того, который еще раз очень изощренно обламывает мой эксклюзивный кайф.
В дверях стоит все тот же взбудораженный Сереженька Смирнов и, по-собачьи наклонив голову, растирает одним ухом соответствующее стороне плечо.
— Что с тобой? — Сергей громко прыскает, а выпрямившись и оставив, наконец-то, чесоточные почесушки, смеется, словно издеваясь надо мной.
* * *
*шпак (польск., разг. пренебреж. устар.) — здесь не военный человек, штатский.
Глава 18
Петр
Кошмарная бессонная ночь, невыспавшееся утро, отвратительное настроение и бесконечная зевота, которую, как ни стараюсь, не могу унять. Складывается такое впечатление, что я испытываю дичайшее похмелье — страдаю приличным сушняком и дергаю желудком, вызывая нехороший спазм, пытаясь скрыть позыв на рвоту, от которой ни одно лекарство не поможет, так как не в состоянии стремительное извержение удержать — вперемешку с черепно-мозговой травмой неясного происхождения: голова гудит, как расколотый колокол-колпак, глаза таращатся на белый свет, словно прозревший слепец по воле случая обрел чудесный дар снова видеть и теперь не рад тому, что стало перед его девственны от чернухи очи; а сам я сижу битых два часа, как тычка, на большой кровати, предложенной мне гостеприимным Смирновым, почесываю брови и ловлю слюну, которую выпускаю из пасти неконтролируемо и как будто бы со скоростью звука, стоит лишь прижать к груди мне подбородок и уставиться бессловесной куклой в окно, через которое я наблюдаю ту эстраду, на чьем паркете Туз показывал свой сольный номер, изображая приму бурлеска. У Антонии в этом есть ого-го какой талант! Ей бы податься в другое измерение и выбрать иной род занятий. Держу пари, она и там бы смогла выпотрошить на шуршащие купюры зал.
«Вот же…» — встряхиваю головой и возвращаюсь в исходное, почти человеческое положение: вертикально, строго прямо и ни шагу назад.
Всё ложь, откровенная брехня, замыленный предрассудок, байка, фантастическая фишка, тот самый фейк, которым потчуют нас из каждого громкоговорителя, навороченного гаджета или любого средства аудио- и видеосвязи. Так, черт меня возьми, мудрые люди говорят:
«На новом месте приснись жених невесте» — серьезно, ребята? По-моему, это жестокая шутка. А за такое надо бы нещадно карать. Клевета, знаете ли, уголовно наказуемое деяние. Стоит только заявление подать, как дельцы в дорогих костюмах спешно возьмутся за весьма прибыльное и однозначно выигрышное дельце, засучив по локоть рукава и поглядывая искоса на сумму, выбитую клиентом на калькуляторе в случае успеха предприятия. Возможно, я несправедлив, предвзят, зол и неадекватен, а заговор не сработал по причине не той половой принадлежности заговорщика или моего несерьезного отношения к посылу, который я чуть ли не с пеной у рта трындел, пока укладывался в холодную кровать.
Никто мне не приснился. Увы! Кроме смеющейся и раздевающейся Тонечки Смирновой. Ну, этот «кинчик» я могу легко опротестовать. Ведь она отменно забила мою голову своими мелкими прелестями, а также несвоевременной подачей наглядного, но, к сожалению, не раздаточного материала.
Что такое «посмотреть» по сравнению с «прикоснуться», «взять», «ощутить», «потрогать», «напитаться» или… «Обладать»? Лично для меня — издевка, недостача, дешевый разводняк или лохотрон. Я хорошо завелся, а вместо полноценной разрядки получил бесконечные четыре часа вращения на кровати, талантливо изображая неупокоенного волчка, которого сильно раскрутили, почти на полную катушку, забыв при этом снабдить органические внутренности тормозной жидкостью, зато расшатав ходовую, а также нервную систему так, что «заведенная игрушка» до сих пор не может все это во что-то дельное собрать.
Сиди-не сиди, а волка ноги кормят. Поднимаюсь, быстро и кое-как оправляюсь, расчесываю волосы пятерней, а после зарываюсь слегка заросшей рожей в свои ладони:
— Фу-у-ух! — громко фыркаю и на несколько секунд задерживаю дыхание.
Терплю… Терплю… Переживаю неудобство… Тренирую выносливость и разрабатываю легкие…
— А-а-а-а! — скидываю руки, словно стропы обрываю, и рычу, как зверь. — Смир-р-р-р-р-нова!
Похоже, это подтвержденная устойчивая ненормальность, которую я приобрел, словно сезонный новомодный вирус или надоедливый герпес. Он как бы есть, но своего хозяина-носителя не беспокоит, пока ветреная погода или резкое температурное падение не спровоцируют его появление пред светлы очи всего честного народа. И вот она! Вылезла хворь на арену. Свербит губу и портит внешний вид одним своим присутствием. Неизлечимая и противная болячка. Так со страдальцем и протянет положенный ему короткий век, пока горемыка не сыграет в стандартный сосновый ящик. Уж там его прыщик точно не достанет. Смирнова — живой герпес, только в человечьем обличье, который изощренно терроризирует меня и заставляет закипать мозги, словно жирный фурункул выскакивает изнутри, например, в височной или лобной доли серого вещества, от избытка которого я определенно не страдаю. Мощно давит на разумные отделы и тем самым вызывает голографические картины, от которых я, естественно, тащусь и последствиями от просмотра, как водится, не парюсь. Ну все, конец! Она со мной теперь пожизненно? Антония весьма живуча, но для меня смертельна…
Означает ли приведенное только вот сравнение, что я считаю Тосика неизлечимой болячкой, которую я подхватил много лет назад. Похоже, у кого-то слабый иммунитет и нечистая по умолчанию кровь. Я куренок, хлюпик или жалкий доходяга? Цепляю все, что девочки предложат: себе на член и на башку?
Оглянувшись несколько раз на обстановку комнаты, в которой я провел эту ночь, и распахнув дверь, выбираюсь на белый, сегодня слишком яркий, свет.
— Привет-привет, — зажмуриваюсь и морщусь от огромного количества люксов, поглощаемых моей расстроенной недосыпом сетчаткой. — Можно освещенность убрать? Хотя бы, — выставляю приблизительное значение пожелания, прижимая указательный палец к большому на руке, — вот на столько. Господи-Господи, будь же человеком. А-а-а-а! — выстанываю просьбу и прячу глаза, опустив голову.
«Сигаретку?» — противным внутренним голоском себе любезно предлагаю. — «Не откажусь, мой мальчик» —
