— И все-таки не рѣшаетесь?
— И все-таки не рѣшаюсь. Вспомните, какимъ путемъ я добылъ эта свѣдѣнія! Какъ ни безвредны они, я все-таки не могу превозмочь себя и выдать ихъ вамъ, если вы сначала не убѣдите меня, что въ этомъ есть настоятельная надобность. Вѣдь онъ былъ такъ отчаянно боленъ, мистеръ Блекъ, такъ безсильно зависѣлъ отъ меня! Неужели я слишкомъ требователенъ, прося васъ только намекнуть мнѣ, чѣмъ вы заинтересованы въ утраченномъ воспоминаніи, или въчемъ оно заключается, по вашему мнѣнію?
Отвѣтить ему по всею откровенностью, на которую вызывала его рѣчь и самое обращеніе со мной, значило бы открыто сознаться, что меня подозрѣваютъ въ покражѣ алмаза. Но хотя Ездра Дженннигсъ и значительно усилилъ во мнѣ участіе, которое я почувствовалъ къ нему съ самаго начала, все жь онъ еще не одолѣлъ во мнѣ непобѣдимаго отвращенія отъ признанія въ своемъ позорномъ положеніи. Я снова прибѣгнулъ къ тѣмъ объяснительнымъ фразамъ, которыя подготовилъ въ отвѣтъ на любопытные разспросы постороннихъ.
На этотъ разъ я не могъ пожаловаться на недостатокъ вниманія со стороны того лица, къ которому я обращался. Ездра Дженнингсъ слушалъ меня терпѣливо и даже охотно до самаго конца.
— Мнѣ весьма прискорбно, мистеръ Блекъ, что я возбудилъ ваши ожиданія для того только чтобъ обмануть ихъ, сказалъ онъ:- въ теченіе всей болѣзни мистера Канди, отъ начала и до конца, у него не проскользнуло ни одного слова объ алмазѣ. Дѣло, въ связи съ которымъ онъ произносилъ ваше имя, увѣряю васъ, не имѣетъ никакого явнаго отношенія къ пропажѣ или розыску драгоцѣнности миссъ Вериндеръ.
Пока онъ договаривалъ, мы достигли того мѣста, гдѣ большая дорога, по которой мы шли, развѣтвляется на двѣ. Одна вела къ дому мистера Абльвайта; другая пролегала въ болотистой мѣстности и направлялась къ селенію миляхъ въ двухъ или трехъ. Ездра Дженнингсъ остановился у дороги, ведшей къ селенію.
— Мнѣ въ ту сторону, сказалъ онъ: — искренно сожалѣю, мистеръ Блекъ, что не могу быть вамъ полезнымъ.
Въ голосѣ его слышалась искренность. Кроткіе, темные глаза его остановилась на мнѣ съ выраженіемъ грустнаго участія. Онъ поклонился и не говоря болѣе ни слова, пошелъ по дорогѣ къ селенію. Минуты двѣ я стоялъ, глядя, какъ онъ все дальше и дальше уходилъ отъ меня, все дальше и дальше унося съ собой то, что, по твердому убѣжденію моему, составляло отыскиваемый мною ключъ къ разрѣшенію загадки. Пройдя еще немного, онъ оглянулся. Видя меня все на томъ же мѣстѣ гдѣ мы разстались, онъ остановился, какъ бы раздумывая, не хочу ли я еще поговорить съ нимъ. Некогда было мнѣ обсуждать свое положеніе, — я терялъ удобный случай, быть-можетъ на самой точкѣ перелома въ моей жизни, и все это изъ потворства пустому самолюбію! Я позвалъ мистера Дженнингса сказавъ самому себѣ: «теперь нечего дѣлать. Надо открыть ему всю правду.»
Онъ тотчасъ вернулся. Я пошелъ по дорогѣ навстрѣчу къ нему.
— Мистеръ Дженнингсъ, сказалъ я:- я не совсѣмъ искренно отнесся къ вамъ. Я заинтересованъ въ утраченномъ воспоминаніи мистера Канди вовсе не Луннымъ камнемъ. Я пріѣхалъ въ Йоркширъ по серіозному личному дѣлу. У меня лишь одно извиненіе въ томъ, что я не велъ дѣло на чистую. Мнѣ невыразимо тяжело передавать кому бы то ни было каково мое настоящее положеніе.
Ездра Дженнингсъ поглядѣлъ на меня съ видомъ замѣшательства, которое я замѣчалъ въ немъ и прежде.
— Я не имѣю ни права, ни желанія вмѣшиваться въ ваши личныя дѣла, мистеръ Блекъ, сказалъ онъ: — позвольте мнѣ съ своей стороны извиниться въ томъ, что я (совершенно нечаянно) подвергнулъ васъ тягостному испытанію.
— Вы имѣете полное право, возразилъ я, — назначать условія, на которыхъ почтете возможнымъ передать мнѣ слышанное вами у постели мистера Канди. Я понимаю и цѣню деликатность, руководящую васъ въ этомъ дѣлѣ. Какъ же я могу разчитывать на ваше довѣріе, если откажу вамъ въ своемъ? Вы должны знать и узнаете, почему я заинтересованъ тѣмъ, что мистеръ Канди желалъ сказать мнѣ. Если я ошибусь въ своихъ ожиданіяхъ, и если окажется, что вы не будете въ состояніи помочь мнѣ, узнавъ въ чемъ я дѣйствительно нуждаюсь, — то я ввѣряю свою тайну вашей чести, — и что-то говоритъ мнѣ, что я не напрасно ввѣряю ее.
— Постойте, мистеръ Блекъ. Прежде того, мнѣ надо вамъ оказать пару словъ.
Я взглянулъ на него съ удивленіемъ. Имъ, казалось, овладѣло какое-то ужасное волненіе, а потрясло его до глубины душа. Смуглый цвѣтъ его лица перешелъ въ зеленоватую, смертную блѣдность; глаза внезапно и дико заискрились; голосъ вдругъ упалъ и сталъ глуше, строже, смѣлѣе нежели до сихъ поръ. Тайныя свойства этого человѣка, добрыя или злыя, — трудно было рѣшать въ эту минуту, — выступили наружу и промелькнула предо мной внезапно, какъ вспышка молніи.
— Прежде нежели вы что-нибудь ввѣрите мнѣ, продолжилъ онъ:- вамъ слѣдуетъ знать и вы узнаете, при какихъ обстоятельствахъ я былъ принятъ въ домъ мистера Канди. Я не утомлю васъ длиннотами. Я не имѣю обыкновенія, сэръ, (какъ говорится) разказывать свою исторію кому бы то на было. Моя исторія умретъ по мной. Я прошу позволенія оказать вамъ только то, что я говорилъ мистеру Канди. Если, выслушавъ меня, вы все-таки рѣшитесь передать мнѣ то, что хотѣли, тогда располагайте моимъ вниманіемъ и услугами. Не пройдтись-ли вамъ?
Подчинившись вліянію подавленной скорби въ его лицѣ, я молча, знакомъ, отвѣтилъ на вопросъ. Мы пошли.
Пройдя нѣсколько сотъ шаговъ, Ездра Дженнингсъ остановился у пролома въ грубо-сложенной каменной стѣнѣ, которая разгораживала здѣсь болото отъ дороги.
— Не хотите ли отдохнуть, мистеръ Блекъ? спросилъ онъ:- теперь я не то что прежде, и нѣкоторыя вещи волнуютъ меня.
Я, конечно, согласился. Онъ вывелъ меня сквозь проломъ къ торфяной кучѣ въ кустарникѣ, защищенной по стороны дороги низенькими деревцами, а по ту сторону ея открывался унылый видъ на обширную, темную пустыню болота. Въ послѣдніе полчаса собралась туча. Дневной свѣтъ померкъ; даль скрывалась въ туманѣ; природа глядѣла кротко, тихо, безцвѣтно, — безъ улыбки.
Мы сѣли молча. Ездра Дженнингсъ поставилъ возлѣ себя шляпу, устало провелъ рукой по лбу, устало поправилъ свои диковинные волосы. Онъ бросилъ прочь маленькій букетецъ дикихъ цвѣтовъ, словно возбуждаемыя имъ воспоминанія теперь язвили его.
— Мистеръ Блекъ! вдругъ заговорилъ онъ:- вы попали въ дурное общество. На мнѣ тяготѣло въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ ужасное обвиненіе. Жизнь моя разбита, доброе имя утрачено.
Я хотѣлъ заговорить. Онъ остановилъ меня.
— Нѣтъ, сказалъ онъ:- извините меня; еще не время. Не спѣшите выражать участіе, о которомъ въ послѣдствіи можете пожалѣть. Я упомянулъ о тяготѣвшемъ надо мной обвиненіи. Въ связи съ нимъ есть обстоятельства, которыя говорятъ противъ меня. Я не въ силахъ сознаться, въ чемъ заключается обвиненіе, и не въ состояніи, совершенно не въ состояніи, доказать свою невинность. Я могу лишь заявить ее. И я заявляю вамъ ее, сэръ, подтверждая клятвой, какъ христіанинъ. Я могъ бы дать вамъ честное слово, но мое честное слово теперь не имѣетъ значенія.
Онъ опять замолчалъ. Я оглянулся на него; но онъ не отвѣтилъ мнѣ своимъ взглядомъ. Все бытіе его, повидимому, было поглощено мукою воспоминаній и усиліями высказаться.
— Я могъ бы многое поразказать вамъ, продолжалъ онъ:- о безпощадномъ обращеніи со мною собственной моей семьи, и безпощадной враждѣ, которой я достался въ жертву. Но зло сдѣлано, и теперь его не поправишь. Я по возможности не желаю докучать вамъ, сэръ, и огорчать васъ. При началѣ моего поприща въ этой странѣ, подлая клевета, о которой я упоминалъ, поразила меня разъ и навсегда. Я отказался отъ видовъ на свою профессію, темная неизвѣстность осталась мнѣ единственною надеждой. Я разстался съ любимою женщиной: могъ ли я осудить ее на дѣлежъ моего позора? Въ одномъ онъ дальнихъ уголковъ Англіи открылось мѣсто помощника врача. Я взялъ это мѣсто. Оно сулило мнѣ спокойствіе; оно, повидимому, обѣщало мнѣ и неизвѣстность. Я ошибся. Злые толки, пользуясь временемъ и удобнымъ случаемъ, пробираются не спѣша и далеко доходятъ. Обвиненіе, отъ котораго я бѣжалъ, преслѣдовало меня. Я былъ предупрежденъ о его приближеніи и могъ добровольно покинуть свое мѣсто съ выслуженнымъ аттестатомъ, который доставилъ мнѣ другое въ другомъ отдаленномъ округѣ. Снова прошло нѣсколько времени, и снова клевета, губившая мое доброе имя, отыскала меня. Ни этотъ разъ я не получилъ предувѣдомленія. Хозяинъ сказалъ мнѣ: «мистеръ Дженнингсъ, я ни въ чемъ не могу на васъ пожаловаться; но вы должны оправдаться или оставить меня». Мнѣ предстоялъ только одинъ выборъ, — я оставилъ его. Безполезно останавливаться на томъ, что я вытерпѣлъ послѣ этого. Мнѣ всего сорокъ. Взгляните мнѣ въ лицо, и пусть оно разкажетъ вамъ исторію нѣсколькихъ бѣдственныхъ лѣтъ. Кончилось тѣмъ, что я забрелъ сюда и встрѣтилъ мистера Канди. Ему нуженъ былъ помощникъ. Относительно моей способности я сослался на прежняго хозяина. Оставался вопросъ о моемъ добромъ имени. Я сказалъ ему то же, что и вамъ теперь, и нѣсколько болѣе. Я предупредилъ его, что встрѣтятся затрудненія, хотя бы онъ и повѣрилъ мнѣ. «Здѣсь какъ и всюду, говорилъ я, — я презираю преступное укрывательство подъ вымышленнымъ именемъ: во Фризингаллѣ я не безопаснѣе чѣмъ въ иныхъ мѣстахъ отъ грозной тучи, которая несется за мной, куда бы я ни пошелъ.» Онъ отвѣчалъ: «я ничего не дѣлаю вполовину, вѣрю вамъ и жалѣю васъ. Если вы рискнете на то что можетъ случаться, и также рискну.» Благослови его Всемогущій Богъ! Онъ далъ мнѣ убѣжище, далъ занятія, далъ спокойствіе духа, а теперь вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ я твердо увѣренъ въ невозможности ничего такого, что заставило бы его пожалѣть объ этомъ. — Клевета заглохла? спросилъ я.
