вот и все, – сказала Руби, открывая дверь в комнату миссис Хартл.
Миссис Хартл приветствовала его нежнейшей своей улыбкой – а она умела улыбаться очень нежно. Как всякая волшебница, она могла быть грозной, а могла чаровать.
– Какая жалость, что ты приехал в тот единственный день, когда я отошла на двести ярдов от дома, не считая вечера, когда ты водил меня в театр.
– О чем тут жалеть? Мне легко было приехать снова.
– Я жалею, что лишилась дня с тобой. Однако мне нездоровилось, я страдала от духоты, и миссис Питкин вздумала отвезти меня в Саутэнд. Ей самой до смерти туда хотелось. Она объявила, что Саутэнд – рай.
– Кокнейский рай.
– Ну и место! Нежели лондонцы правда ездят в Саутэнд и воображают, будто это море?
– Думаю, да. Сам я никогда в Саутэнде не был, так что ты знаешь о нем больше меня.
– Как это по-английски – называть морем желтую речушку! Ах, ты же не был в Ньюпорте!
– Я был в Сан-Франциско.
– Да, ты был в Сан-Франциско и слышал, как ревут морские львы. Что ж, это лучше Саутэнда.
– Думаю, море у нас в Англии есть. Обычно считается, что она остров.
– Да, но все здесь такое маленькое. Если отправиться на запад Ирландии, полагаю, можно найти Атлантику. Но туда никто не ездит – боятся, что их убьют.
Пол подумал про орегонского джентльмена, но промолчал – подумал, вероятно, о собственных обстоятельствах и вспомнил, что можно быть убитым, не отправляясь в Орегон или на запад Ирландии.
– Мы поехали в Саутэнд – я, миссис Питкин и малыш. Она очень боялась, что малыш будет мне докучать, а по-моему, малыш был лучше всего. А потом мы ели креветок, и миссис Питкин держалась очень приниженно. Согласись, у нас никто бы так себя не принижал. Разумеется, я платила за все. У нее куча детишек, а доходы – только от сдачи комнат. У нас тоже есть бедные, и те, у кого дела идут получше, за них платят. Однако никто не умаляет себя перед другими, как у вас. Мы любим деньги не меньше вашего, но это не заставляет людей раболепствовать.
– Во всем мире тот, кто хочет что-нибудь получить, старается всячески угодить тому, кто может это дать.
– Миссис Питкин уж слишком себя умаляла. Так или иначе, мы вернулись вчера вечером, и тут я узнала, что ты приезжал… наконец-то.
– Ты знаешь, что я был в Ливерпуле.
– Я не собираюсь тебя укорять. Ты сделал то, зачем ездил?
– Да. Дела обычно делаются, но всегда не так, как хочется. Разумеется, это по поводу железной дороги.
– Но это же прекрасно! Все называют ее величайшим начинанием в истории. Как я жалею, что я не мужчина и не могу заниматься по-настоящему великими делами. Я ненавижу скучные мелочи. Я хотела бы управлять величайшим банком мира, или быть адмиралом величайшего флота, или строить величайшую железную дорогу. Это лучше даже, чем быть президентом республики, потому что больше решаешь сам. Что ты делаешь в компании, Пол?
– Меня хотят отправить в Мексику, – медленно проговорил он.
– Мы поедем?
– Вряд ли.
– Почему? Поезжай. Я поеду с тобой. Отчего тебе не ехать? Это задача как раз для тебя. Железная дорога преобразит Мексику, и сделаешь это ты. Зачем отказываться от такого шанса? Он больше не повторится. Императоры и короли пытались овладеть Мексикой, и у них ничего не вышло. Императоры и короли ничего не могут. Вообрази, каково стать человеком, который обновит Мексику!
– Вообрази, каково оказаться в Мексике без средств что-либо сделать и с сознанием, что тебя сплавили туда, чтобы ты не мешал им здесь.
– Я нашла бы средства что-нибудь сделать!
– Средства – это деньги. Откуда мне их взять?
– Там, где продают и покупают акции, должны быть и деньги. Откуда твой дядя берет деньги, на которые живет в Сан-Франциско по-королевски? Откуда Фискер берет деньги, на которые ворочает делами в Нью-Йорке? Откуда Мельмотт берет деньги, чтобы оставаться богатейшим человеком мира? Почему бы тебе не взять их там же?
– Если бы я захотел воровать, возможно, мне бы и удалось.
– Отчего это будет воровством? Я не хочу, чтобы ты жил во дворце и тратил миллионы долларов на себя. Но я хочу, чтобы ты стремился к большему. Поезжай в Мексику. Ты можешь начать с Сан-Франциско и пересечь всю страну. Я проделаю с тобой каждый ярд пути. Сделай так, чтобы в твое рвение поверили, и деньги потекут сами.
Пол все еще ничуть не приблизился к тому, что должен был обсудить с ней до ухода, – вернее, к тому, ради чего пришел. Хуже того, каждое ее слово о мексиканском проекте все дальше уводило его от цели. Он объяснял, почему ехать не следует, но молчаливо соглашался, что, если все-таки решится, они поедут вместе. Она говорила так, будто он передумал разрывать помолвку, а Пол не мог собраться с духом и между делом заметить, что они не будут вместе ни в этой поездке, ни в чем другом. Такой серьезный разговор требовал вступления, к которому все труднее было перейти.
– Ты не спешишь? – спросила она.
– О нет.
– Ты же сделаешь мне приятное, проведешь со мной вечер? Тогда я скажу, чтобы нам принесли чаю.
Миссис Хартл позвонила в колокольчик. Вошла Руби Рагглз, и миссис Хартл попросила чаю.
– По словам этой девушки, вы с ней старые друзья, – сказала она.
– Мы были знакомы в деревне, и я изумился, увидев ее здесь.
– Там есть какой-то поклонник, который хочет жениться, но ей не нравится.
– И другой, который ей нравится, но жениться не хочет.
– Иначе и быть не может. У мисс Руби к ее летам сложились определенные предпочтения. То, что девушку привлекают мужчины, стоящие выше на общественной лестнице, потому что они мягче, чище, лучше говорят – так же, как, заводя собаку, мы предпочтем завести красивую, – одно из зол, порождаемых неравенством. Девушка соглашается на недозволенную любовь, потому что предмет ей желанен; дозволенная любовь возможна для нее лишь с менее желанным предметом. Если бы все мужчины носили сюртуки из одной ткани и поровну делили работу, это зло исчезло бы. Девушки порой сворачивали бы на дурную дорожку из-за своих фантазий или нездоровых страстей, но с вечным искушением было бы покончено.
– Если завтра всех мужчин уравняют и нарядят в одинаковые сюртуки, послезавтра на них будут разные.
– Чуть разные. Однако не будет пурпура и тонких тканей с одной стороны, синей вайды – с другой. Конечно, такое не сделается за
