Посох вздрогнул, качнулся, замер, вновь качнулся.
— Хватит с тебя, голуба, — сказал Далсе и ухватил посох. — Пошли. Не диво, что я все время думал про Молчуна. Эх, надо за ним послать… или отправить ему весточку… Нет. Как гам говорил учитель? Ищи сердцевину. Ищи сердцевину. Вот этот вопрос и надо задать. Этим и надо заняться.
Бормоча, он вытащил дорожный теплый плащ, поставил яйца вариться на маленький огонь — очаг он уже успел растопить раньше — и подумал: интересно, неужто он всегда разговаривал сам с собой, даже когда у него жил Молчун? Нет. Это бормотание вошло у Далсе в привычку после того, как Молчун перебрался в порт. Часть сознания Далсе была занята мелкими, рутинными делами, другая же начала готовиться к землетрясению.
Волшебник сварил три свежих яйца вкрутую, взял в кладовке еще одно вареное, сложил их в торбу, туда же сунул четыре яблока и бурдюк кислого вина — на случай, если вернется домой лишь к утру. Потом он медленно, по-стариковски скованно влез в плащ, взял посох, приказал огню в очаге погаснуть и вышел из дому.
Корову Далсе больше не держал. Он постоял во дворе, задумчиво глядя на курятник. В сад последнее время повадилась лиса, но, раз он уходит надолго, запирать курятник не след — курам надо кормиться. Что ж, придется им положиться на волю судьбы. Как всем. Далсе слегка приотворил дверь курятника. Дождь уже выродился в морось, но куры все равно, недовольно нахохлившись, сидели на насесте. Королек сегодня даже не кукарекал.
— Может, скажете что-нибудь? — спросил кур волшебник.
Чернушка, его любимица, встряхнулась и произнесла свое имя — раз, другой, третий. Остальные куры молчали.
— Ну, берегите себя. В полнолуние я видел в саду лису, — сообщил им волшебник и отправился в путь.
На ходу он размышлял; размышлял напряженно, упорно; вспоминал. Далее постарался вспомнить все, что мог, из сказанного учителем давным-давно и один-единственный раз. Речь тогда шла о материях столь необычных, что Далсе так и не уяснил, относились они к истинной магии или же, как говорили на Роке, к простому ведовству. Об этих материях в школе на острове Рок Далсе не слышал никогда и никогда не упоминал о них сам — быть может, из страха, что мастера не воспримут его всерьез или, возможно, не поймут, поскольку это были сугубо гонтинекие материи и знания. Они нигде не были записаны, даже в ардических книгах, бравших свое начало от Великого мага Эннаса Перрегальского. Эти знания существовали лишь в изустной форме. Это были местные, гонтийские дела.
Далее вспомнил слова учителя и теперь слышал их как наяву.
Вот учитель говорит:
Если тебе понадобится прочитать гору, ступай к Черному пруду или на верхний край Семирова луга, где коровы пасутся. Оттуда открываются пути. Тебе нужно найти сердцевину. Увидеть, где вход.
— Вход? — шепчет юный Далсе.
— А что сделаешь снаружи?
Далсе долго молчит, потом спрашивает.
— Как?
— Вот так.
Длинные руки Ардо простерты вверх. Творится заклятие, и лишь позже Далсе узнает, что это заклятие превращения. Учитель произносит слова заклинания скомканно, глотая звуки, — так их всегда произносят волшебники-наставники, чтобы чары не подействовали в полную силу. Далсе умеет разбирать, как заклятие звучит на самом деле, и запоминает любое. Когда учитель умолкает, Далсе мысленно повторяет заклинание слово в слово, одновременно повторяя все жесты учителя, но не полностью, а как бы намечая их по частям. И вдруг его рука замирает.
— Но ведь потом это не расколдуешь обратно! — вырывается у него.
— Да, заклятие необратимо, — кивает Ардо.
Далсе не знает ни одного необратимого превращения, ни одного заклинания, которое нельзя было бы расколдовать, кроме Слова Освобождения, которое произносится лишь однажды.
— Но почему?..
— Потому что оно может понадобиться.
Далсе предпочел не настаивать на объяснениях. Надобность в таких чарах вряд ли возникает часто; значит, и прибегнуть к этому заклинанию ему не потребуется — ну, может, раз в жизни, да и то сомнительно. Однако он позволил страшному заклятию улечься в памяти, на самом дне, и со временем оно оказалось погребенным под тысячами других заклятий, чар, заклинаний — полезных и прекрасных, — под толщей сказаний, легенд и правил острова Рок и всей книжной мудрости, которая досталась ему от Ардо. Чудовищное, грубое, бесполезное, это заклятие хранилось во тьме, на самом дне его памяти, целых шестьдесят лет, будто краеугольный камень, оставшийся от фундамента старого, давно разрушенного и забытого дома, камень, который таится в темном подвале великолепного дворца, полного огней, сокровищ и звонких детских голосов.
Дождь кончился, хотя вершина горы все еще была затянута туманом и клочья облаков плыли над ее лесистыми склонами. Молчун, будь у него возможность, всю жизнь бродил бы по лесам горы Гонт. Далее хотя и не был таким неутомимым странником, однако знал каждую здешнюю тропку как свои пять пальцев. Он срезал дорогу у колодца Рисси и еще до полудня вышел к Семирову лугу — террасе на склоне горы. Милей ниже под укрытием утеса, купаясь в солнечном свете, теснились строения ферм, а по холму, точно облако, двигалось стадо овец. Гонтийский порт и его бухту заслоняли отвесные скалы, возвышавшиеся над городом.
Далсе пришлось немного побродить, прежде чем он нашел то, что, видимо, и называлось Черным прудом: маленький, наполовину заболоченный, берега заросли камышом, и никакого подхода к воде, кроме хлюпающей узкой тропинки, а на ней никаких следов, кроме козьих. Вода в пруду и впрямь казалась черной, хотя он лежал под ярким солнцем, к тому же вдалеке от торфяников. Далсе двинулся по козьим следам, ворча, когда нога скользили по грязи; один раз он чуть не упал и. стараясь удержать равновесие, подвернул щиколотку. Остановился, кряхтя, потер ее. Прислушался.
Полнейшая тишина.
Ни дуновения ветерка. Ни птичьего гомона. Ни блеяния или мычания скота. Ни единого звука человеческих голосов. Можно подумать, остров замер. Даже мухи и те не жужжали.
Волшебник посмотрел на темную воду. В ней не отражалось ничего.
Он неохотно шагнул вперед — не только босой, но и голоногий, потому что плащ снял, скатал и сунул в торбу еще час назад, когда солнце вышло из-за туч и начато припекать. Камыши щекотали ноги. Чавкала мягкая грязь, а в ней змеились перепутанные камышовые корни. Волшебник вошел в пруд медленно, бесшумно, и круги по воде от его шагов побежали слабые, небольшие. Поначалу, довольно долго, пруд был мелким, потом, после еще одного осторожного шага, под ногой не оказалось дна, и Далсе остановился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
