В конце концов я допустила одну серьезную ошибку, а именно: решила быть с ним честной. И когда этот красавец узнал обо мне кое-что, чего не знал никто, он тут же меня предал, посчитав себя оскорбленным, ведь, как оказалось, я была ему не ровня.
В этом месте истории мне следовало бы сказать, будто бы я обиделась и твердо решила стать богатой и знаменитой, чтобы он понял свою ошибку. Обида толкает на подвиги, как-то так?.. Вот только из-за уязвленного самолюбия этого мелкого паскудника я получила столько неприятностей, что меня волновало и по сей день волнует только одно — как бы спасти свою задницу, которая, может, и не отличается благородством очертаний, но мне весьма дорога.
И если бы мне сейчас повстречался этот выдающийся молодой человек несомненных дарований, этот мерзопакостный гаденыш, я бы взяла кочергу, положила ее в камин на угли, чтоб она раскалилась докрасна, а потом к-а-ак воткнула бы ему в…
— Стойте-стойте! — торопливо воскликнул Виро, машинально схватившись рукой за свой зад. Я замерла с занесенной рукой, демонстрируя, по какой внушительной траектории пройдет воображаемая кочерга, прежде чем достигнет цели. — Мы поняли, что вы не испытываете к нему теплых чувств, но все же…
— А, это вы насчет мечты… — сообразила я, опуская руку и переводя дух, так как незаметно для себя вошла в раж. — Есть у меня и мечта. Бакалейная лавка с хорошим товарооборотом в небольшом городе где-нибудь на юге, чтоб зимы были без мороза и не нужно было запасаться дровами. Это, конечно, не слава, богатство и власть, но мне как-то больше по душе спокойная, долгая жизнь.
— Но-о-о… — протестующе начал Констан, а Виро возмущенно поднял указательный палец, но я их решительно перебила:
— Да, спокойная, долгая жизнь, которая несвойственна знаменитым персонам. Из народных песен я помню, что самыми прославленными героями становятся те бедняги, смерть которых была самой продолжительной и многоэтапной. А судя по историческим примерам, наследниками самых богатых и влиятельных персон обычно становятся их отравители.
— Вы… вы… — Виро вскочил на ноги, набрал в грудь воздуха, но от возмущения смог только фыркнуть. Констан просто нахохлился и обиженно зыркал исподлобья.
— Пойдемте-ка домой, — сказала я этим неисправимым романтикам, вставая. — Господин Теннонт разволнуется. И вообще, хотела бы вам предложить вот что. Давайте сделаем вид, что ни о чем таком мы с вами не беседовали, потому что, ей-богу, я в вас разочаровалась, почтенные, должно быть, из-за своей черствой души. Ты, Констан, оказался куда мечтательнее, а вы, господин секретарь, куда сентиментальнее, чем я предполагала.
— Зато вы, госпожа Глимминс, вся как на ладони, — буркнул Виро.
Констан пробурчал что-то невразумительное, поднимаясь с примятой травы.
— А до того, как мы окончательно забудем обо всем сказанном. — Я сурово окинула их взглядом. — Я не могу не удержаться и не сказать вам, олухам, что ваши дамы — гордячки и зазнайки. И только олухи могут видеть в их капризах и высокомерии что-то удивительно хорошее, а не удивительно плохое. Если вы уж решили, что ваша жизнь никчемна и нужно ее изменить любой ценой, чтобы стать счастливыми, то это ваше право. Но если вы посчитали так из-за того, что какая-то дурында вам на это намекнула, задрав нос, то вы и вовсе дуралеи…
И я, сама себя удивив донельзя, обняла своих почти друзей, которые от неожиданности дружно вздрогнули, но спустя мгновение тоже облапили меня изо всех сил.
ГЛАВА 30,
в которой рассказывается, как помидоры и коровы могут стать причиной необычайных бедствий, способных удивить даже отпетых злодеев.
— Ждет? — безо всякой надежды на лучший исход спросила я.
Констан отлепился от забора, развел руками в унынии и подтвердил:
— Маячит в окошке. И лицо у него мрачное… А все та табуреточка. Думал я, что надобно софу к окну подтащить, чтоб господин Теннонт седалищный нерв почем зря не истязал, но позабыл, пустая моя голова…
По мученическим глазам Виро я поняла, что тот уверен: седалищный нерв господина Теннонта отродясь не знавал таких мучений, которые сейчас выпадут на долю вновь напортачившего секретаря.
Лжечиновник, как и вчера, встретил нас в гостиной, переместившись на софу, но выглядел куда злее. Я хорошо знала, что подобные люди не переносят неожиданностей. Это напоминает им о том, что даже самые важные персоны иногда сталкиваются с непредвиденными ситуациями, после чего не могут выглядеть настолько уж важными. А один только внешний вид Виро (как и любое другое, столь же кошмарное явление) стал бы неожиданностью для кого угодно.
— И где вас носило этойночью? — пропустив пожелание доброго утра, процедил лжечиновник, уже не пытающийся выглядеть хоть немного любезным и учтивым.
— Это моя вина, господин Теннонт! — Я загородила собой Виро, который начал тянуть неуверенное «э-э-э», предвещающее, что его оправдания будут крайне жалкими и малоубедительными. — Я, никого не предупредив, отправилась избавлять мельника от привидения, и ваш секретарь вынужден был последовать за мной, не успев вам о том сообщить.
Теннонт смерил меня презрительным взглядом и поинтересовался, сощурив глаза:
— И что же? Избавили?
— В некотором смысле да. — Я уставилась в потолок, придумывая, как бы внушить Теннонту, что мы не зря провели эту ночь не в своих постелях. — И к тому же мы спасли девицу, попавшую в беду. А это, безусловно, самое достойное деяние из всех возможных, судя по эпическим сказаниям, так что ваш секретарь заслуживает хотя бы маленькой, но похвалы…
Теннонт драматически прикрыл глаза ладонью и вздохнул, как старая лошадь. Я не настолько хорошо его знала, чтобы уверенно истолковать это действие, но Виро тут же ухватил меня за локоть и прошептал на ухо:
— Уходим, уходим…
Действительно, было самое время немного поспать.
Я ухватила за локоть Констана, и мы, подобно девицам, водящим хоровод, дружно устремились в сторону лестницы на второй этаж. Секретарь, невзирая на все беды, обрушившиеся на его голову за последнее время, не преминул свободной рукой на ходу сунуть под мышку блюдо со вчерашними пирожками, так что я вздохнула с облегчением. Чувствовал себя он явно лучше, чем выглядел.
…Мне снилось, что я превращаюсь в пепел, рассыпаясь сероватыми хлопьями на холодном ветру. Постепенно исчезали кончики пальцев, затем руки, и вот я уже не могу пошевелиться, чувствуя, как вот-вот рассыплется в прах мое отчаянно бьющееся сердце…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
