– Если мадам угодно пойти со мной, я провожу мадам.
– Я готова, пойдемте.
Девушка не видела, как странно переглянулись за ее спиной сторож и женщина. Идя по дорожке, Жермена думала, что Маркизетта – какая-нибудь незначительная работница, если ее здесь называют уменьшительным именем.
Жозефина провела посетительницу во внутренний дворик со стеклянной крышей и через него в огромный сад с прекрасными деревьями: платанами, сикоморами, акациями, ясенями, вязами, покрытыми свежей листвой; все они росли между группами кустарника, как букеты зелени среди корзинок с цветами. Повсюду прорисовывались посыпанные песком аккуратные дорожки; лужайки светло-зеленого цвета окружали примерно дюжину домиков, похожих на маленькие виллы.
Казалось, что находишься в деревне, вдали от большого шумного города. В саду дышалось легко, радовало спокойствие, пели птицы, летали бабочки, жужжали насекомые.
Поистине волшебное местечко; Жермена приостановилась очарованная.
– Сюда, мадам, сюда, – сказала женщина, указывая на домик с четырьмя окнами по фасаду.
Около двери сидела женщина, здоровенная и мужеподобная, как Жозефина, и одетая в такую же форму, она держала себя так же подобострастно и вместе с тем в ней чувствовались и грубость, и сильная воля.
– Будьте добры немного подождать, мадам, – сказала она.
– Маркизетта?.. – спросила Жермена.
– Она в постели… Но это не имеет значения… Войдите, войдите же!
Когда Жермена шагнула через порог, женщины переглянулись с тем же выражением, какое было в глазах сторожа и Жозефины, когда они оказались за спиной посетительницы. На сей раз Жермена заметила эти взгляды. Она тотчас заподозрила ловушку и отскочила назад. Но Жозефина бросилась к ней и с ловкостью ярмарочного борца охватила крепкими, как у здорового мужика, руками.
Жермена поняла, что попала в хитрую западню, и закричала:
– Помогите! На помощь!
Руки еще оставались свободными, она попыталась достать кинжал, а другой рукой, надеясь вырваться, ухватила Жозефину за ухо.
Здоровенная баба взвыла и едва не разжала руки. Чепец с нее свалился, из уха сочилась кровь, косичка от пучка торчала на затылке как свиной хвостик, глаза покраснели от напряжения и вся она была похожа на злобное дрессированное животное, которому приказано не выпускать добычу.
– Катрина, сюда! – закричала она. – Ведь сейчас удерет! Она правда буйная!
– Подумаешь! – сказала другая. – Мало мы насмотрелись этих буйных и возбужденных, все делались смирными!
Жермена не могла понять, к чему эти слова: возбужденная… буйная… Она рвалась, чтобы убежать, и снова принялась звать на помощь.
С необыкновенной для ее размеров быстротой Жозефина кинулась к двери и, загородив ее собой, кричала:
– Вы не пройдете!
Выхватив наконец кинжал, Жермена замахнулась, готовая ударить, и закричала:
– С дороги, стерва! Или убью!
Баба моментально сорвала со стены пожарную кишку и направила холодную воду прямо в лицо пленницы.
Оглушенная и ослепленная струей, пущенной под напором, Жермена задохнулась.
Катрина тотчас вцепилась сзади, кинжал выпал из рук Жермены. Она стояла насквозь мокрая, дрожащая, в одежде, прилипшей к телу, с распустившимися волосами, ничего не понимая, и только повторяла:
– Оставьте меня!.. Пустите!.. Я хочу уйти… Я вам ничего не сделала!
Но ее продолжали поливать как только что сделанного снеговика.
Жермена ослабела, потеряла способность бороться и наконец упала.
Жозефина повесила шланг на место и ухватила добычу за ноги, с профессиональной ловкостью связала их, а Катрина столь же быстро и умело охватила полотенцем руки поверженной, что совершенно лишило ее возможности двигаться.
После этого Жермену кулем оттащили в соседнюю комнату, сорвали одежду и принялись растирать тело волосяными перчатками.
Процедура подействовала, и Жермена очнулась. Она увидела себя совершенно обнаженной в руках чужих и противных женщин, те со спокойным бесстыдством ее разглядывали.
Все в Жермене взбунтовалось. Она сжалась в своих путах, пытаясь укрыть самое интимное, и зарыдала от стыда и гнева, бормоча сквозь слезы:
– Какая подлость… Так поступать со мной!..
Жозефина, более словоохотливая, чем напарница, взялась ее уговаривать. Она, казалось, совсем не сердилась за разорванное ухо и говорила ей как раскапризничавшемуся ребенку или больному, не отвечающему за свои, поступки:
– Успокойтесь, миленькая, мы ведь для вашего блага стараемся, будьте умненькая, и мы будем хорошо вас лечить…
И очень осторожно, с необыкновенной ловкостью, надела на Жермену смирительную рубашку и привязала спеленатую к кровати.
А Жермена, совершенно пришибленная, побежденная, уговаривала дрожащим голосом:
– Меня не надо лечить… Я не больна…
– О нет, вы больны!
– Нет же! Вы ошибаетесь! Я пришла повидать Маркизетту, которая, мне сказали, находится здесь.
– Маркизетту… Вы ее увидите… Немного позднее.
– Вы мне все-таки скажите, где я нахожусь и почему со мной так обращаются?
– Вы в лечебнице доктора Кастане. И мы поливали вас холодным душем и надели смирительную рубашку, потому что вы – душевнобольная, почти такая же, как Маркизетта. Та и вовсе без ума.
У Жермены в глазах потемнело. Но она еще не осознала всего ужаса своего положения, думала, будто произошла какая-то ошибка, скоро все выяснится, и попробовала спокойно поговорить с санитаркой, доказать, что вполне здорова и ее надо выпустить.
– Я не знаю этого доктора… У меня нет никакой надобности здесь лечиться… Я совсем не умалишенная… Пусть пошлют кого-нибудь ко мне домой, пусть спросят тех, кто меня знает… моих сестер… моих друзей… моих слуг… Все подтвердят, что я в полном рассудке… Я приехала сюда одна… на извозчике… отпустила его на углу улицы Рибейра… явилась сюда как посетительница… Послушайте меня… Разве я говорю как сумасшедшая? Скажите мне по чести. Конечно, я не безумная…
Женщины слушали снисходительно, как человека в бредовом состоянии.
Наконец Жозефина серьезно изрекла – то ли Жермене, то ли своей напарнице или же самой себе:
– Знаем, старая песня, все они так говорят… если им верить, получится, что здесь сумасшедшие – только доктор да те, кто служит… Бедная женщина, жаль ее, она такая красивая! Даст Бог, ее тут вылечат.
ГЛАВА 10
Жермена провела ужасный вечер. Совершенно беспомощная, привязанная к койке, понимая, что ее заперли в больнице для умалишенных, где обходятся одинаково как с несчастными помешанными, так и с жертвами личной мести, попадающими в подобные места не столь уж редко.
Она спрашивала себя, кто устроил эту ловушку, и мрачная личность Мондье вставала в ее воображении.
