– Не спеши, дай подойти, – порекомендовал охотник, понизив голос, будто боясь, что существа внизу могут услышать его; Курт отмахнулся:
– Знаю. Не психуй.
Последние звуки его слов потонули в грохоте дерева, Мария взвизгнула, Карл Штефан грязно и пронзительно ругнулся, попятившись от содрогнувшейся двери.
– Чего же вы ждете! – выкрикнул трактирщик, перекрывая звуки тарана, и Ван Ален раздраженно бросил, не оборачиваясь:
– Твоей команды, наверно?
– Готов? – уточнил Курт и, увидев молчаливый кивок помощника, поднял с пола два наполненных маслом вместилища.
Целиться на этот раз было намного легче – поредевшая снежная взвесь уже не застила так глаза, ветер дул мимо бойниц, да и попасть в огромный прямоугольник прямо под проемами было куда проще, нежели в невидимые во мраке темные тела. В прикрывавший нападающих щит оба сосуда ударили почти разом, разлетевшись в куски, и пламя упавших следом факелов разлилось по промаслившейся древесине огненными ручьями. Снизу донесся отчаянный рык, удары в дверь на несколько мгновений стихли, под горящим кровом обозначилось видимое смятение, однако отступления не произошло: из-за пределов видимости докатился не определимый словами звук, не то рычание, не то вой, и таран вновь заколотил в доски, кажется, с еще большим усердием.
– Невероятно, – зло выговорил Ван Ален, накладывая стрелу, и, щурясь, всмотрелся в рассеченную пламенем темноту. – Эти твари боятся огня панически. Что же этот гад сумел с ними сделать, что они воют со страху, но повинуются?
– Сейчас они узнают, что у нас есть стрелковое оружие; не лупи наугад, – предупредил Курт, и охотник отмахнулся одним плечом:
– Не каркай под руку.
Бойницы поднимались прямо над дверью, и из-под горящего щита были видны лишь ноги одного из оборотней почти по колено в снегу. Ван Ален прицелился, помедлил, не дотянув тетиву до конца, и, подумав, приподнял лук чуть выше.
– Да стреляйте же! – не выдержал торговец снизу, и охотник, не оборачиваясь, угрожающе пообещал:
– Я сейчас кое-куда выстрелю, Феликс, если не заткнешься.
Согнувшееся древко жалобно скрипнуло, и на миг Курт всерьез испугался того, что пересохшее дерево, невзирая на все ухищрения, впрямь не выдержит нагрузки. Тетива звонко ударила в полосу кожи, защищавшую сустав, стрела врезалась в колено оборотня, и ледяной воздух, пропитанный снегом, пронзил истошный рев, похожий на рыдание. Зверь пошатнулся, выпустив щит, и кувыркнулся в сугроб у порога, совершенно по-человечески схватившись за рану и пытаясь выдернуть засевшую в теле стрелу. Горящий щит поколебался, сползая на сторону, и рухнул рядом, открыв взорам три мохнатых туши, на миг оцепеневшие в оторопи.
– Сезон открыт, – удовлетворенно объявил Ван Ален, накладывая вторую стрелу.
– Amen, – подтвердил Курт и, не дожидаясь следующего выстрела, один за другим швырнул в застывшие под бойницами тела оставшиеся два сосуда, отскочив в сторону, когда помощник метнул вслед факелы.
Ревущий вопль перекрыл свист ветра и подвывания раненого, и если вожак вновь пытался призвать своих подданных к порядку, его никто не услышал. В свете медленно гаснущего в сугробе деревянного щита и горящей шерсти стало явственно различимо всё на несколько шагов вокруг, и теперь Ван Ален стрелял, уже почти не выцеливая. Две стрелы вошли в разверстую пасть раненого, одна прошила насквозь горло мечущегося в огне зверя у самого порога; еще две унеслись вдогонку пустившимся в бегство. Оборотень со стрелой в шее, запнувшись, упал, наполовину сбив с себя пламя, вскочил и снова бросился прочь уже на всех четырех, неуклюже, но вполне резво.
– Куд-да, тварь… – ожесточенно прошипел Ван Ален, и пущенная вслед стрела, угодившая в спину, бросила зверя наземь.
Тот кувыркнулся, перевернувшись через голову, повалился в снег, утопнув в нем мордой, и второй выстрел, в затылок, не дал ему подняться снова. Вой ветра, перемешанный со звериным воем, резал слух, удаляясь и затихая, ему отзывались ржание и грохот копыт из дальней кладовой, где бунтовала доведенная до бешенства затворничеством и близким волчьим запахом вороная кобыла; в какой-то миг сквозь эту какофонию прорвался узнаваемый голос вожака, однако достиг ли он нужной ему цели, осталось неизвестным. Вдали, в темноте, еще раз мелькнули темные силуэты, чей-то визг пронзил стылый воздух, и наступила тишина, по-прежнему нарушаемая только свистом бури в трубе и пустых кронах близких деревьев. Покосившаяся в сугробе створа конюшенных ворот, почти уже погасшая, озаряла трепещущим на ветру пламенем два неподвижных тела у порога.
– Тишина… – недоверчиво пробормотал трактирщик. – Тишина! Они сбежали?
– Отступили, – уточнил Ван Ален, бросив последний взгляд наружу, и тщательно прощупал обмотанное пенькой древко лука. – Но мы уложили двоих.
Карл Штефан издал звук, не похожий ни на что, однако совершенно явно выражающий крайнюю степень ликования; охотник поморщился.
– Остались еще пятеро, – вместо него высказал фон Зайденберг. – Торжествовать рано.
– А вам надо все испортить, да? – отозвался неудачливый любовник, лишь чуть сбавив голос. – Мы бьем их!
– «Мы пахали», – сказала муха, сидящая на шее у вола, идущего с поля, – буркнул Ван Ален, отступив от бойницы. – Будь у меня нормальный лук, за это время я перестрелял бы всех. Двое – результат неплохой, учитывая наше вооружение, однако довольно паршивый в целом. И, кстати, у конюшни осталось еще полдвери; хотя, как показала практика, от этого их щита пользы больше нам, чем им… Однако теперь они знают, чего можно ждать от нас.
– Но остальные ранены, – возразил трактирщик неуверенно; Бруно вздохнул:
– Лишь двое. Ранены, но все же живы. Даже если учесть, что они обожжены и поражены железом, это невеликое достижение: им не обязательно дожидаться, пока наступит полное исцеление, драться можно и раненым. Люди это могут, отчего бы не суметь и им?.. Думаю, их вожак иного и не примет.
– Он спешит, – кивнул охотник. – Предпоследняя ночь; даже если Молот Ведьм прав в своих предположениях, и сам он вправду способен менять облик по желанию, все же послезавтра он лишится своей тупой, но сильной армии. Сейчас он перегруппирует их или раздаст какие-то особые указания, приняв во внимание все увиденное, и повторит попытку. Посему не расслабляйтесь.
– Господи, – проронил вдруг помощник упавшим голосом. – Что это…
– Что? – насторожился Ван Ален и, проследив его взгляд, остановившийся на убитых снаружи, передернул плечами: – Ах, это. Это всегда с ними происходит, как я уже упоминал, если смерть наступила не мгновенно.
Тела оборотней, уже припорошенные снегом, содрогались, точно уже после гибели, вот так запоздало, их вдруг начали сотрясать конвульсии. Лапа того, что лежал ближе, дернулась, будто он вознамерился упереться ею в заледенелую землю и подняться, скрюченные пальцы с огромными кривыми когтями распрямились, и опаленная шерсть на глазах исчезла, не втянувшись снова в тело, как то Курт наблюдал минувшей ночью, а осыпавшись и словно растворившись в снегу. На поверхности, покрываясь белой крупой, осталась лежать рука – испещренная пятнами ожогов и потемневшей кровью рука человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
