Мы все согласились с этим. Надо тут заметить, что миссис Микобер очень гордилась своим трезвым взглядом на жизнь и была убеждена, что без ее здравых советов мистер Микобер легко бы мог свихнуться.
— И вот я задаю себе вопрос, — продолжала миссис Микобер: — если нельзя полагаться на зерно, то на что же еще другое можно надеяться? На каменный уголь? Ни в коем случае. По совету моей родни, мы пробовали было этим заняться, но из этого ничего не вышло.
Мистер Микобер в это время сидел, откинувшись на спинку стула, запустив руки в карманы, и, поглядывая на нее, кивал головой, как бы говоря этим, что дело совершенно ясно.
— Итак, раз не может быть даже речи о зерновом и угольном делах, — снова заговорила с еще большей безапелляционностью миссис Микобер, — то, мистер Копперфильд, я оглядываюсь вокруг себя и задаю вопрос: в какой же области мог бы проявить себя с наибольшим успехом человек со способностями мистера Микобера? Я, надо вам сказать, исключаю тут комиссионное дело как неопределенное и ненадежное. Человеку же с характером мистера Микобера, я глубоко убеждена, нужна определенность.
Мы с Трэдльсом вполне согласились с этим великим открытием и заявили, что такой характер делает большую честь ее супругу.
— Не скрою от вас, дорогой мой мистер Копперфильд, — продолжала миссис Микобер, — что я долго считала пивное дело самым подходящим для мистера Микобера. Возьмите Барклая и Перкинса! Возьмите Тремана, Гонбури, Вэкстона! Зная так, как я знаю, мистера Микобера, я убеждена, что на этом обширном поприще он смог бы делать блестящие дела, а доходы здесь ко-лос-сальные! Но какой смысл думать о пивоваренном деле, когда мистер Микобер не может попасть ни в одну из таких фирм! Они даже не находят нужным отвечать на его письма, когда он предлагает им свои услуги хотя бы в качестве младшего служащего. Конечно, ни малейшего смысла. Затем, я уверена, что благодаря умению мистера Микобера себя держать…
— Ну, право же, дорогая моя… — перебил ее мистер Микобер.
— Молчите, душа моя! — остановила миссис Микобер, кладя свою руку в коричневой перчатке на руку мужа. — Так вот, мистер Копперфильд, я уверена, что со своей благородной манерой себя держать мистер Микобер более всего был бы на месте в банковском деле. Знаете, я сужу по себе: имей — я текущий счет в банке, манеры мистера Микобера как, например, его директора внушили бы мне большое доверие к этому банку и побудили бы меня расширить свои операции в нем. Прекрасно! Но если все эти банкирские дома не желают воспользоваться талантами мистера Микобера и даже оскорбительно отзываются о его предложениях, то есть ли какой-нибудь смысл останавливаться и на этой идее? Конечно, никакого. Разумеется, можно было бы открыть свою собственную банкирскую контору, если бы некоторые из моих родственников пожелали вверить мистеру Микоберу свои капиталы, но, раз они не склонны это делать, значит и о собственной банкирской конторе думать нечего. И вот, в конце концов, мы ни на шаг не подвинулись вперед.
— Ни на шаг, — повторил я, кивнув головой.
Трэдльс также кивнул головой и пробормотал:
— Ни на шаг.
— Какой же вывод могу я сделать отсюда? — продолжала миссис Микобер с видом оратора, старающегося как можно яснее ответить на данный вопрос. — Да тот, дорогой мистер Копперфильд, — и вы, наверно, согласитесь с этим, — что нам все же нужно жить.
Тут мы оба с Трэдльсом в один голос заявили; что она совершенно права, а я еще от себя глубокомысленно прибавил:
— Человек должен жить или умереть.
— Совершенно верно, — отозвалась миссис Микобер, — это именно так. А между тем мы не в состоянии существовать, если наши теперешние обстоятельства совершенно не изменятся чем-нибудь, неожиданно подвернувшимся. Я же убеждена — и не раз за последнее время указывала на это мистеру Микоберу, — что ничто само собой подвернуться не может. Чтобы это произошло, мы должны сделать усилие. Быть может, я ошибаюсь, но это мое глубочайшее убеждение.
Оба мы с Трэдльсом горячо согласились с ней.
— Прекрасно. Но что могу я в данном случае предложить? — продолжала миссис Микобер. — Перед нами мистер Микобер — человек с разнообразными способностями, одаренный большим талантом…
— Ну, право же, дорогая моя… — пытался остановить ее мистер Микобер.
— Пожалуйста, милый мой, дайте мне закончить… Так вот, перед нами мистер Микобер, со своими разнообразными способностями, одаренный талантом; сказала бы даже — гениальностью, но боюсь, что подобный отзыв жены может показаться пристрастным. (Тут мы оба с Трэдльсом пробормотали: «Нисколько!») А между тем мистер Микобер не имеет ни занятий, ни положения, соответствующих его талантам. На ком, спрашивается, лежит ответственность за это? Конечно, на обществе. И нахожу необходимым обнародовать этот постыдный факт и, бросив вызов обществу, заставить его исправить свою несправедливость. Мне кажется, дорогой мистер Копперфильд, — еще более энергичным тоном проговорила миссис Микобер, — что мужу моему не остается больше ничего, как бросить перчатку[87] обществу и сказать ему: «Ну, посмотрим, кто из вас поднимет ee! Пусть тот выйдет вперед!»
Я тут позволил себе спросить миссис Микобер, каким образом, по ее мнению, этот вызов может быть осуществлен.
— Поместив объявления во всех газетах, — заявила миссис Микобер. — Мне кажется, что мистер Микобер должен сделать это и ради себя, и ради своей семьи, — и даже скажу больше — и ради самого общества, которое до сих пор, пренебрегало им. В этих объявлениях он должен указать на все свои солидные знания и блестящие способности, а затем заявить, что теперь желающие за приличное вознаграждение воспользоваться знаниями и способностями этого человека должны написать ему, оплатив письмо, по следующему адресу: «Кемпдентаунское почтовое отделение, до востребования В.М.».
— Дорогой мой Копперфильд, вот эта самая идея миссис Микобер и есть тот чудесный прыжок, о котором я говорил вам, когда имел удовольствие в последний раз видеть вас, — заявил мистер Микобер, искоса поглядывая на меня и подтягивая свой воротничок к самому подбородку.
— Но ведь объявления в газетах стоят довольно дорого, — нерешительно заметил я.
— Совершенно верно, — проговорила миссис Микобер тем же самоуверенным тоном, — вы вполне правы, мой дорогой мистер Копперфильд: я то же самое говорила мистеру Микоберу. И вот именно в силу этого, мне кажется, как я уже упоминала, мистер Микобер, чтобы воздать должное себе, семье и обществу, обязан добыть денег под вексель.
Мистер Микобер, откинувшись на спинку стула, играл своим лорнетом, глядя в потолок, но мне казалось, что он наблюдал также за Трэдльсом, который не сводил глаз с огня камина.
— Если ни у кого из моего семейства не окажется настолько родственных чувств, чтобы дать нам денег под этот вексель… но, кажется, для этой операции существует специальный термин?
— Это называется учесть вексель, — продолжая смотреть в потолок, пояснил мистер Микобер.
— Итак, если мои родичи не захотят учесть этот вексель, то мистер Микобер должен отправиться на биржу и там учесть его на каких угодно условиях. Если при этом дисконтеры[88]заставит мистера Микобера принести слишком большие жертвы, то это уж дело их совести. А сделать это все-таки надо, ибо жертвы эти вознаградятся сторицей.
Я тут вообразил, не знаю уж почему, что в словах миссис Микобер звучит только самопожертвование и необычайная преданность своему мужу, и прошептал что-то одобрительное. Трэдльс, глядя на огонь камина, также пробормотал что-то в этом роде.
— Я кончила и больше не стану продолжать разговор о денежных делах мистера Микобера, — заявила его супруга, допивая свой пунш и натягивая на плечи шарф. — У вашего очага, дорогой мистер Копперфильд, и в присутствии мистера Трэдльса, который хотя и не такой наш старый друг, как вы, но все-таки нам не чужой, я не могла удержаться от того, чтобы не познакомить вас обоих с теми советами, которые я даю мистеру Микоберу. Я чувствую, что теперь как раз настал момент, когда мистер Микобер должен показать себя, и предложенный мною способ мне кажется наилучшим. Я не забываю, конечно, что я только женщина, а в таких вопросах считают более компетентным мужской ум, но я прекрасно помню, что когда я жила еще с мамой и папой, то папа часто говорил: «Вот наша Эмма хотя по виду и хрупкая, но никому не уступит в умении уловить суть дела». Понятно, папаша мог быть пристрастен ко мне, но я знаю, как он разбирался в людях, а потому и мой разум и дочерний долг не позволяют мне сомневаться в его словах.
Сказав это, миссис Микобер, как мы ни упрашивали ее не покидать нашего общества и выпить еще с нами пунша, все-таки удалилась в мою спальню. И я почувствовал, что миссис Микобер действительно благородная женщина, — она могла бы быть римской матроной, способной в трудные времена народных смут на великие подвиги.
