— Всякий! — простонала ужаска. — Даже букинисты-ужаски, у которых вообще нет друзей.
— К тому же он был меценатом, — продолжал Кибитцер. — Во всех смыслах. Раз за разом случалось, что он отдавал ценную книгу на общественные нужды, например, на ремонт городской библиотеки или реставрацию старейших домов в переулке Черного Человека. Одной такой книги хватало, чтобы спасти от разрушения целый квартал. Но особенно он покровительствовал искусствам.
Ужаска ядовито рассмеялась.
— Однажды, — продолжал Кибитцер, — он основал «Кружок любителей трубамбоновой музыки нибелунгов». Кажется, по времени это совпало с тем, что ситуация в Книгороде начала исподволь изменяться. Сперва никто ничего не заметил. Трубамбоновые концерты превратились в особые события культурной жизни книгородской элиты, посещать их хотел каждый, но приглашения получали лишь избранные.
— Ты сам побывал на подобном концерте, — напомнила мне ужаска. — И сам знаешь, на что способна эта музыка. Взвесь это, прежде чем выносить нам приговор, когда услышишь окончание истории!
Я кивнул. Эхо трубамбоновой музыки снова зазвучало у меня в ушах. — Мы вообще не замечали, что с нами происходит, — возобновил рассказ Кибитцер. — Я сопротивлялся чуть дольше, поскольку у меня три мозга, но под конец их тоже выдуло духовой музыкой. От концерта к концерту мы все больше попадали в зависимость от Смайка. Со временем гипнотическая власть музыки немного спадала, но бывали дни, когда мы словно бы превращались в марионеток Смайка и выполняли приказы, которые он подмешивал в пьесы для духовых инструментов. Мы творили самые ужасные глупости, а после даже не сомневались в правильности своего поведения! Я принимал участие в осквернении кладбища ужасок!
— Даже я там была, — пискнула ужаска и пристыженно понурилась.
— И тогдашний бургомистр тоже! — воскликнул Кибитцер. — Но для Смайка это была только проба пера. Вскоре он заставил нас делать то, что действительно было для него важно. Влиятельные антиквары за бесценок продавали ему свои заведения. Другие завещали ему свои склады, а после совершали самоубийство. А третьи, как мы с Инацеей, стали членами объединения книгопродавцев под названием «Трикривье», которое отдавало Смайку половину своей выручки. Бургомистры издавали бессмысленные указы, выгодные одному только Смайку.
— Он все больше сокращал промежутки между концертами, — взяла слово ужаска. — Пока мы вообще не перестали приходить в себя. Он управлял Книгородом, как дирижер оркестром. А потом в город приехал наш… наш друг.
Взгляд Инацеи метнулся к пещере, где сидел Гомунколосс. И когда оттуда вырвался измученный вздох, ужаска и эйдеит втянули головы в плечи.
— О нем мы узнали, лишь когда он попал в лапы Фистомефеля Смайка, — продолжила Инацея. — Смайк показал нам и еще нескольким букинистам произведения, вышедшие из-под пера этого юного гения, а после посвятил в свой бесстыдный план, как превратить его в чудовище и изгнать в катакомбы, чтобы он очистил их от охотников за книгами.
— Вы про это знали? — с ужасом спросил я.
— Не только знали, — шепотом признался Кибитцер. — Мы помогали. Слушай внимательно, мы подошли к самой постыдной части нашей истории. Ведь мы здесь, чтобы покаяться. Дело в том, что без нашей помощи Смайк ни за что не сумел бы осуществить задуманное.
— Ты забыл упомянуть, что мы трудились с радостью! — вставила ужаска. — С фанатичным пылом. Мозги у нас были настолько затуманены, что мы считали червякула непогрешимым. Мы во всем его поддерживали. Например, бумага, из которой состоит твой бедный друг… Знаешь, кто ему ее предоставил?
— Нет, — пожал плечами я. — Откуда мне знать?
— Это была я! — взвыла ужаска. — Она взята из древних букваримических книг ужасок, которые продавались только в моем магазине.
Из пещерки раздался тихий шелест, веки ужаски затрепетали. Она не посмела продолжить, поэтому сделать это взялся эйдеит:
— А я сконструировал механизмы его глаз. По книге профессора Абдрахмана Соловейника об оптике соловейноскопов. В его глаза вставлены алмазные линзы, которые я лично отшлифовал. И я подправил кое-что в его теле. Его печень протянет тысячу лет.
— Вы помогли его изготовить? — с омерзением переспросил я.
— Не напрямую, — возразила ужаска. — Мы только предоставили отдельные части. В лаборатории Смайка мы никогда не бывали. И готового Тень-Короля никогда не видели. До сегодняшнего дня.
Из пещерки послышались раскатистый злобный рык, и парочка обменялась испуганными взглядами.
— Сейчас закончим, — извиняясь, сказал Кибитцер. — Я поспешу. Ну… поначалу та история быльем поросла. Тень-Король отошел в область легенд. И могущество Смайка все росло.
— А потом в городе объявился ты. И пробудил нас от транса, — сказала ужаска, и прозвучало это как проклятие.
— Мы оба узнали почерк того, кого превратили в чудовище, — вмешался эйдеит. — Мы словно бы очнулись от кошмарного сна. Поначалу мы были слишком потрясены, и прошло некоторое время, прежде чем мы набрались смелости тебе помочь. А тогда было уже слишком поздно.
— Ты пропал, — сказала ужаска. — Смайк и не думал утаивать, что он с тобой сделал. В узком кружке он охотно рассказывал про драконгорца, которого изгнал в лабиринт. Драконгор он почему-то особенно ненавидит. Твоя родина станет первой в его списке на уничтожение, когда его власть выйдет за пределы Книгорода. — Тогда, отправляясь на концерт трубамбоновой музыки, мы стали затыкать уши воском, — сказал Кибитцер. — Мы вышли из «Трикривья». Теперь Смайк уже над нами не властен. Мы стали предателями. Шпионами.
— Сначала мы были подручными Смайка. Теперь предали его, — проскулила ужаска. — Вот и вся суть нашей истории.
Мне нужно было сперва осмыслить услышанное. Но одного я пока не понял.
— А как вы узнали, что мы объявимся тут именно сейчас?
Ужаска неприятно откашлялась.
— Я уже при первой встрече предсказала тебе будущее. Помнишь?
— Я лишь смутно помню какие-то невнятные слова, которые могли значить что угодно, — правдиво ответил я.
— Он глубоко под землю сойдет! — прошептала ужаска. — С живыми книгами дружбу сведет! В темных пещерах ждет его кара того, кто для всех воплощенье кошмара!
Ах да, если она действительно произнесла тогда эти слова, то пророчество вышло пугающе точное. Но все-таки не ответ на мой вопрос.
— Это не дар, — сказала Инацея, — а проклятие. Это пророчество было лишь типичным для ужасок рефлексом, ничего особенного. Но я сама провела анализ своих кошмаров. Это один из самых точных методов прогнозирования, но, к сожалению, довольно болезненная и мучительная процедура, во время которой плачут кровью и которая может довести до помешательства. Кибитцеру пришлось меня загипнотизировать, привязать к доске с гвоздями и целую ночь поливать бычьей желчью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
