А.И. Солженицын, очевидно, не знал всех подробностей (или не хотел их отражать в своих трудах) и писал о докладе Верховского сжато, в виде тезисов: «Всем видно, что правительство в параличе воли. — На секретном заседании двух комиссий предпарламента доклад Верховского, не согласованный с ВП: Армия больше воевать не может, надо спасать государство; вырвать почву из-под большевиков, самим первым предложив мир; заключить мир, какой сейчас возможен. И нужна сильная единоличная власть»{453}.
Реальность была такой: в октябре весь фронт был готов к свержению Временного правительства. Рассчитывать можно было лишь на казачьи районы — Кубань, Терек, Дон, Астрахань.
Л.И. Верховский называл вещи своими именами: «Мой ультиматум в предпарламенте сорвался. Не поддержали его, на гибель армии и страны» (выделено мной. — Ю.С., л. арх.).
Ультиматум военного министра был очень смелым и решительным шагом, поскольку в офицерской среде, у лидеров политических партий, в «образованном обществе» идея мира приравнивалась тогда к прямой измене России. Всполошилась так называемая «независимая» пресса:
Граждане, все на ноги.
Россию предают!
Спасайте ее{454}.
Про ультиматум Верховского в Предпарламенте с требованием начала мирных переговоров в «Истории Гражданской войны в СССР» не упоминалось вовсе, но было отмечено: «21 октября редактор бульварной газетки «Общее дело» Бурцев сообщил, что на заседании комиссии Предпарламента 20 октября обсуждался вопрос о заключении с немцами сепаратного мира. По распоряжению Керенского газета была немедленно закрыта, но не за клевету, а… за разглашение сведений о закрытом заседании комиссии»{455}.
Еще раньше за призывы к немедленному миру досталось Ленину:
РадуйтесьО, да, вы трижды правы, Ленин!Вы любите свою страну!Пусть каждый будет откровенен:— Конечно — мир! Долой войну!И на пиру грядущей тризныВздохнем мы сладко Русью всей:— Изменники своей отчизны,— Предатели своих друзей.
Н. Агнивцев{456}.Отношения Верховского с родными обострились. Его мать, наслушавшись разговоров «тетушек и бабушек», мрачно глядела на него и говорила о том, «что-де нельзя подделываться к большевикам». Брат Леонид, фронтовик, капитан Л.-Гв. Егерского полка бранился и спрашивал, как он думает выйти из этой грязной истории. «Офицеры, — говорил он, — просто обвиняют тебя в том, что ты ведешь двойную игру и из карьеристских соображений заискиваешь перед большевиками»{457}.
Историческая возможность исправить ситуацию была упущена еще раз. На этот раз — окончательно. Верховский вспоминал: «Выступление мое было подготовлено до заключения о невозможности воевать (стр. 33 «Былого»). Дальше я говорил уже под давлением безотчетно больного чувства разочарования в людях, с которыми шла работа во главе страны. Временное правительство не понимало вопроса мира, а Ц.И.К. необходимости борьбы с анархией силой. А при этих 2-х данных гибель была неизбежна, что и случилось. И здесь мне захотелось в последний раз бросить все результаты всех наблюдений, чтобы заставить людей думать. Этого требовало логическое развитие, ибо за ним, конечно, оставался вопрос: «Ну так что же делать?». И этот ответ был дан и жизнь его подтвердила. 23 октября Терещенко получил от Австрии предложение сепаратного мира и этот козырь не сумел использовать. Потом, сидя в тюрьме, он говорил об этом Пальчинскому а тот мне» (л. арх.).
Американский посол в России Френсис признавал, уже после Гражданской войны, что Терещенко дважды у него обедал и уверял посла, что он первого августа получил от Германии выгодные предложения о мире. Эти предложения Терещенко показал только Керенскому{458}.
Разочарование постигает большей частью близоруких людей. Эмигрант Керенский дал интересное интервью:
«Макс. Смогли бы вы одолеть большевиков, если бы заключили сами сепаратный мир?
Керенский. Мы были бы сейчас в Москве.
Макс. Почему же вы этого не сделали?
Керенский. Мы были слишком наивны»{459}.
В результате такой «наивности» Первая мировая война окончилась для России «позорным», по мнению Верховского, миром, а некогда могущественная Российская империя оказалась на Голгофе. Последствия той войны известны. По образному выражению Сталина: «Кому достались пироги и пышки, а кому синяки и шишки».
Примечательно, что граф Павел Граббе, сын графа А.Н. Граббе[47], начальника Конвоя Его Императорского Величества Николая II, в своих мемуарах назвал Ленина гением именно за понимание им насущных народных нужд, за то, что «солдаты хотели вернуться домой, а крестьянам нужна была земля»{460}.
В книге А.Г. Авторханова «Ленин в судьбах России» приведена интересная цитата из книги американского профессора Стефана Поссони (1913—1995), характеризующая политическую обстановку в конце октября. Он писал: «Верховский оказался прав не только как военный, но и как проницательный политик в силу своего природного дара трезво анализировать обстановку. Какие же выводы сделало правительство из дискуссии между Терещенко и Верховским? Подтвердило “верность” союзникам (поистине верность до могилы!) и выгнало Верховского из кабинета…»{461}.
Генерал Верховский был вынужден подать в отставку. Это, с его слов, происходило так: «На заседании 19 октября, где я заявил об отставке, причина, окончательно меня толкнувшая, была следующая. Целый вечер они обсуждали, что делать ввиду готовившегося движения большевиков. Кишкин дал единственное предложение — новое воззвание к лучшим чувствам. Обсуждалось, кому дать власть в городе: Полковников не хорош, Пальчинский одиозен. Обо мне ни слова, как будто меня нет. Керенский снимает вопрос с обсуждения. Говорит, что подумает, как сделать. Военному человеку это не переносимо. Надо драться и сегодня же, а потому если не решают, то весь разговор “скучно слушать! Вздор говорят “. Это я и сказал». (л. арх.).
А.Ф. Керенский, однако, не решился сказать всю правду об отставке военного министра, и 24 октября 1917 года под рубрикой: СОБЫТИЕ ДНЯ появилось правительственное сообщение: «…генерал Верховский уволен в отпуск с освобождением от должности военного министра»{462}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
