Но редкое дитя, уже осознающее себя, обрекается беспощадной матерью на раннюю смерть.
Чирикнул браслет. Вольева глянула на дисплей, ожидая сообщения о какой-нибудь технической неполадке, – на борту «Плацдарма» все еще работали ремонтные системы.
Но это вышла на связь «Ностальгия по бесконечности» – ей удалось идентифицировать анализируемый фрагмент. Пришлось обратиться к технической документации двухсотлетней давности, и теперь сходство с имеющимся образцом не вызывает сомнений. И, кроме рисунка напряжений, которым материал подвергся явно гораздо позже, чем появился на свет, все параметры совпадают, расхождения не превышают допустимой погрешности.
Вольева все еще сидела в рубке, о чем и сказала кораблю.
– Выведи на дисплей, – велела она.
На сфере появилось увеличенное изображение осколка в видимом спектре, а также серия снимков, начиная от сделанного с помощью электронного микроскопа и показывающего серую изломанную кристаллическую структуру и заканчивая пестрым, полученным с помощью магнитно-резонансного томографа, который демонстрировал, хоть и расплывчато, отдельные атомы. В нескольких окнах на сфере появились рентгенографические и масс-спектрографические диаграммы. На Вольеву обрушился вал технических подробностей. Все это было привычно и понятно ей; большинство измерений она сделала сама.
Илиа подождала, пока все изображение сдвинется на правую половину экрана; рядом с ним появился очень похожий набор графиков, описывающий образец из корабельного хранилища. Атомное разрешение было таким же, отсутствовало лишь напряжение металла. Химический состав, количественное соотношение изотопов, свойства кристаллической решетки были идентичны. Множество фуллеренов, включенных в неуглеродные аллотропы, перемежались слоями разных металлов и загадочных сплавов. Присутствовали вкрапления иттрия и скандия, следовые количества стабильных трансурановых элементов, – возможно, они придавали материалу исключительную прочность…
Вольева знала, что на корабле можно найти и более странные вещества; некоторые она сама же и синтезировала. Осколок необычен, но это все же явно продукт человеческой технологии – некоторые бакитрубки принадлежат к демархистской эпохе, а стабильные трансурановые элементы широко применялись в двадцать четвертом – двадцать пятом веках.
Короче говоря, материал осколка был удивительно похож на тот, из которого делались корпуса звездолетов в указанное выше время.
Очевидно, корабль пришел к такому же выводу. Но как мог оказаться в теле Хоури фрагмент старинного космического судна? И что хотел сказать ей Манукян, если это послание от него? А может, Вольева ошибается и осколок никак не связан с Мадемуазелью, – может, это всего лишь некая труднообъяснимая случайность? Или это какой-то совершенно особенный, чем-то знаменитый корабль?
Наверное, так оно и есть. Технология типична для определенного времени, но материал уникален, поскольку способен выдерживать невероятное давление – даже в военной области не бывает изделий такой прочности.
По мере того как эти мысли раскладывались в голове Вольевой по полочкам, ей становилось все яснее, что осколок мог принадлежать только одному типу космических судов – контактному кораблю Силвестовского института по изучению затворников.
Тщательный анализ содержания изотопов показал, что это тот самый корабль, который доставил Силвеста к Завесе Ласкаля. Теперь у Вольевой было достаточно данных. Круг замкнулся. Подтвердился тот факт, что Мадемуазель, о которой говорила Хоури, тесно связана с Силвестом. Впрочем, Хоури знала об этом и раньше… а следовательно, послание Манукяна содержит гораздо более важную информацию.
Конечно, Вольева уже начала догадываться, в чем тут дело, и эта догадка не на шутку испугала ее. Ведь Мадемуазель никак не могла быть той, о ком она подумала. Человек не способен пережить гравитационные шквалы, что бушуют вблизи Завесы Ласкаля! Однако Манукян сказал Хоури, что он нашел свою нанимательницу в космосе. Отчего же не допустить, что облик герметика просто скрывает страшные физические уродства, каких не могла оставить на теле человека даже чума?
– Покажи мне Карину Лефевр, – распорядилась Вольева, вспомнив имя женщины, которая считалась погибшей возле завесы.
Огромное, как образ какой-нибудь языческой богини, лицо смотрело на Вольеву с дисплея. Женщина была молода, и по тому, что виднелось ниже шеи, можно было понять, что одета она по моде йеллоустонской Бель-Эпок, золотого века этой планеты, который предшествовал веку плавящей чумы. Лицо показалось знакомым – не поразительно знакомым, но достаточно, чтобы стало понятно: когда-то Илиа его видела. Да, ей попадалась фотография в десятке исторических документов, и каждый из них утверждал, что эта женщина давным-давно мертва – уничтожена непостижимыми космическими силами. Конечно же! Теперь понятно, откуда на осколке следы чудовищных давлений. Перепады гравитации у Завесы Ласкаля могли из металла выжать кровь.
Никто не сомневался, что Карина Лефевр приняла страшную смерть.
– Свинство! – выругалась триумвир Илиа Вольева, у которой не осталось никаких сомнений.
Еще в детстве Хоури заметила, как с нею что-то происходит, когда она ненароком хватается за что-нибудь горячее, например за ствол ракетомета сразу после выстрела. В таких случаях сначала возникала не боль, а чувство, предупреждающее о возможности сильного болевого шока, который не заставит себя ждать. И когда это ощущение исчезало, на миг сменяясь полным покоем, казалось, что она успеет отдернуть руку и не обжечься. Но не успевала никогда, и настоящая боль неотвратимо обрушивалась, и спасало лишь одно – моральная готовность к ожогу.
Это всегда удивляло Ану. Если предварительная боль не заставляет вовремя отдернуть пальцы, то зачем она вообще нужна? И даже когда Хоури узнала, что промежуток между двумя ощущениями имеет вполне логичное психологическое объяснение, этот феномен все равно казался ей чуть ли не издевательством.
Вот такое первое предупреждение она получила и сейчас, сидя с Вольевой в «Пауке». Та сообщила, кому, как ей кажется, принадлежит лицо на дисплее. Карине Лефевр, сказала она. И Хоури ощутила легкий шок, как эхо, летящее впереди будущего сильного потрясения. Очень слабое эхо, а затем мгновение тишины.
И наконец настоящий удар.
– Как такое может быть? – спрашивала Хоури, еще не успев мало-мальски прийти в себя. – Это же невероятно! В этом нет никакого смысла!
– А по-моему, смысла тут предостаточно, – возразила Вольева. – Теперь все складывается в картину. И отмахнуться от фактов нельзя.
– Но все же знают, что она умерла! Не только на Йеллоустоне знают, но и во всем цивилизованном космосе! Илиа, она погибла, и это была страшная смерть! Мадемуазель не может быть Кариной Лефевр!
– А я думаю, очень даже может. Манукян сказал, что нашел ее в космосе. Вероятно, так и было. Он обнаружил Карину Лефевр дрейфующей вблизи Завесы. Скорее всего, посетил ее раздавленный корабль с целью наживы, обнаружил там Карину и привез на Йеллоустон. – Тут Вольева остановилась перевести дух, но не позволила Хоури вклиниться. – Можно такое допустить? Можно. По крайней мере, это позволяет связать ее с Силвестом и понять, почему она хочет его уничтожить.
– Илиа, я читала о том, что с ней произошло! Ее разорвало гравитационными флуктуациями вблизи завесы. Манукяну некого было спасать!
– Конечно некого – в том случае, если Силвест не солгал. Не забывай: обо всем, что там произошло, мы можем судить только с его слов. Ни единой записи приборов не сохранилось.
– Ты хочешь сказать, что она не погибла?
Вольева приподняла руку, она всегда так делала в тех случаях, когда Хоури понимала ее не вполне точно.
– Нет… Возможно, она и в самом деле умерла, но не так, как рассказывал Силвест. А может, умерла не в том смысле, как это понимаем мы. И сейчас она жива, но не по-настоящему… хоть ты и видела ее собственными глазами.
– Я ее почти не видела. Только ящик, в котором она ездит!
– И ты решила, что она герметик, поскольку пользуется чем-то похожим на паланкин. А ведь нельзя исключать умышленную попытку ввести тебя в заблуждение.
– Но ее же разорвало в клочья! Это доказано!
– А если Завеса не убила ее? Лефевр пережила нечто ужасное – но именно пережила. Возможно, что-то спасло ее.
– Силвест должен знать!
– Может быть, он не смеет признаться в этом самому себе. Надо поговорить с ним. Пригласим его в «Паука», здесь нас не потревожит Садзаки. – Вольева еще не окончила фразу, как ее браслет чирикнул и на экране появилось лицо с глазами, спрятанными за бесцветными полусферами. – Заговори о черте, увидишь его рога, – выругалась Вольева. – В чем дело, Кэлвин? Вы ведь Кэлвин?
– В данный момент, – ответил мужчина. – Хотя боюсь, очень скоро Садзаки перестанет считать меня полезным.
