Д. Д. Кузьмин-Караваев командировал в Японию полковника В. Г. Федорова с заданием купить 1 млн винтовок, однако ему удалось выполнить это поручение лишь на пятую часть. Уже в конце 1914 – начале 1915 г. пограничники, полиция, жандармерия получили японские винтовки взамен трехлинеек, поступивших в распоряжение фронта. В результате этого в начале войны войска не чувствовали нехватки в ручном стрелковом вооружении. Это происходило, в частности, и потому, что новые подразделения в тылу не создавались, пополнение следовало прямо на фронт. Кроме того, в ходе боев армия понесла большие потери в вооружении, и до весны 1915 г. не был организован централизованный сбор оружия с поля боя.
Примерно та же ситуация сложилась и с пулеметами. Полагавшейся довоенной нормы в восемь пулеметов на стрелковый полк и кавалерийскую дивизию вскоре оказалось недостаточно для обеспечения боя. Некоторые части перестали отсылать в тыл трофеи и сами переделывали их под русский патрон. Однако снабжение патронами и этих полков продолжалось по отчетности, по существовавшему штату. В январе 1915 г. начальник Генерального штаба генерал М. А. Беляев неоднократно повторял, что в случае, если будет решен вопрос с вооружением, он готов поставлять фронту по три армейских корпуса ежемесячно491. При этом общий некомплект русских армий приближался к цифре 500 тыс. человек, в ряде частей некомплект достигал 50 %492.
В июле и августе 1914 г. фронт получил 52 легких, 15 мортирных, шесть горных и семь тяжелых парков; в сентябре – 23 легких, семь мортирных, семь горных и ни одного тяжелого парка; в октябре – 20 легких, 11 мортирных, семь горных и пять тяжелых парков; в ноябре – 12 легких, девять мортирных, два горных и четыре тяжелых парка; в декабре – 16 легких, пять мортирных, три горных и два тяжелых парка493. Очевидно, что лучше всего русская артиллерия снабжалась в первый месяц войны, а в первые три месяца она получила гораздо более половины поданного за пять месяцев снарядного запаса: 95 из 123 легких, 33 из 47 мортирных, 20 из 25 горных, 12 из 18 тяжелых парков. При этом снабжение армии снарядами в декабре 1914 г. уменьшилось по сравнению с августом по разным показателям в 3,25 раза (легкие парки), в 3 раза (мортирные), в 2 раза (горные парки), в 3,5 раза (тяжелые парки). Это, конечно, отнюдь не означало, что все поданные парки были использованы. В целом неплохо обстояло дело со снарядами к полевым орудиям.
За первые пять месяцев войны их расход в среднем составил 464 тыс., то есть к январю 1915 г. из запаса в 6420 тыс. было израсходовано только 2320 тыс. Безусловно, снарядный голод был, но о нем можно говорить лишь применительно к тяжелой артиллерии. Ее количество, да и мощность были недостаточными: 76 орудий калибра в 42 линии, 512 гаубиц калибра в 48 линий, 164 гаубицы калибра 6 дюймов. При этом расход на самые распространенные виды полевой тяжелой артиллерии – 48-линейную и 6-дюймовую гаубицы составил: на первую – 70, на вторую – 100 в месяц. В 1915 г. ситуация мало изменилась – 122 и 144 в месяц. В условиях маневренной войны эти цифры мало волновали Ставку, Н. Н. Янушкевич и Ю. Н. Данилов не беспокоили Главное артиллерийское управление запросами о снарядах к орудиям выше трех дюймов494.
Помочь в это время России союзники не могли. В английской армии во Фландрии до конца 1915 г. было всего 24 устаревших 6-дюймовых орудия, по батарее на корпус. Не всегда была возможность обеспечить полагающимися по штату двумя пулеметами батальон. Применение германской армией 5,9-дюймовой гаубицы в качестве полевой артиллерии было шоком и для франко-английского командования, и для солдат, даже для английских «презренных старцев». Снарядов для тяжелой артиллерии также не хватало, 70 % имевшихся составляла шрапнель. Вплоть до осени 1915 г. английская промышленность не могла обеспечить вооружением волонтеров формирующихся армий Г. Китченера: в месяц их набиралось до 60 тыс., а винтовок производилось только 45 тыс. До конца 1914 г. в Англии было произведено только 287 пулеметов, а в 1915 г. – 6102495.
Во Франции в 1914 г. имелся всего один завод, выпускавший 155-мм снаряды. Осенью 1914 г. французская промышленность давала 13 600 снарядов в день при норме ежедневного расхода в 25 тыс. Французская армия встретила войну, имея на вооружении в качестве самого тяжелого полевого орудия 120-мм, да и тех на 1 октября 1914 г. было только 110. Лишь к январю 1915 г. французские войска получили 17 гаубиц калибра 220 мм образца 1880 г. Кризис с полевой и тяжелой артиллерией союзники сумели преодолеть только к началу 1916 г.496 Таким образом, рассчитывать на материальную помощь от Англии и Франции в конце 1914 г. не приходилось.
Кроме проблем с вооружением и боеприпасами возникла еще одна, порожденная специфическими условиями новой войны. При переходе в оборону русские войска столкнулись с отсутствием колючей проволоки, которая уже широко начала применяться противоборствующими армиями для укрепления своих позиций. Первые партии колючей проволоки стали поступать в русскую армию только в декабре 1914 г.497 Конечно, для формирования новых корпусов требовались не только винтовки и орудия, но и офицерские и унтер-офицерские кадры, которых в таком количестве просто не было. Ужасающий недостаток кадровых офицеров давал о себе знать с самого начала войны. Анализируя характер и методы подготовки офицерского корпуса (особенно резерва), Н. Н. Головин не без основания отмечал, что «наше военное ведомство готовило скорее профессиональную армию, а не профессиональные кадры для вооруженного народа»498.
С осени 1914 г. кризис боеприпасов заставлял командование на фронтах нервничать. Но оно иногда было склонно преувеличивать его размеры с целью объяснения собственных неудач. Так, в разговоре с императорам в Ставке 19 ноября (2 декабря) 1914 г. Верховный главнокомандующий изложил причины своих неудач следующим образом: «Единственным большим и серьезным затруднением является то, что у нас опять недостает снарядов. Поэтому во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту; благодаря этому потери сразу сделались колоссальны. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии; бригады растаяли в полки и т. д.»499.
В это время уже все корпуса не имели списочного состава рядовых, унтеров и офицеров. Потери командного состава объяснялись в том числе и заметностью обмундирования и вооружения. В начале 1915 г. почти повсеместно у офицеров исчезли блестящие металлические погоны, вместо шашки они стали использовать винтовку. В пехоту, где потери были особенно высоки, из кавалерии начали переводить кадровых офицеров. Чтобы как-то решить проблему недостатка офицерских кадров, каждый линейный полк получил право выдвинуть на прапорщиков по 18 человек и дать офицерское звание всем вольноопределяющимся. Только гвардейские части отстояли свое право не назначать офицеров таким образом. Экстренные меры должны были обеспечить пополнение армии к середине февраля 1915 г. около 15 тыс. офицеров500.
Шпиономания и ее первые жертвы. Первые проблемы во внутренней политике
Одним из опаснейших предвестников паники является шпиономания – скверное проявление бдительности, доведенной до абсурда. В нашем тылу она впервые возникла еще в первые дни войны, когда чуть ли не в каждом немце видели шпиона. Внезапно для всех возникли слухи о предательстве графини М. Э. Клейнмихель, в салоне которой, по словам анонимных свидетелей, немцы почерпнули массу полезных для себя сведений1. Активное участие в разжигании страстей приняли безответственные болтуны2. Пример подал брат председателя Государственной думы, который распускал слухи о том, что М. Э. Клейнмихель послала Вильгельму II план мобилизации русской армии в коробке из-под шоколада. Нашлись свидетели ее ареста и даже расстрела (в другом варианте сплетни – повешения)3. Разумеется, ничего подобного не было и не могло быть4.
В самом начале боевых действий в Восточной Пруссии в 1914 г. войска также были склонны к излишней подозрительности. В брошенных домах, оставленных городах и селениях виделись разъезды незаметного и потому тем более страшного противника5. Не встречая почти никого, войска чувствовали себя как в пустыне, при этом в стороне от их движения постоянно вспыхивали подозрительные пожары: «…и к небу тянулись клубы дыма какого-то странного цвета. Немедленно посылались дозоры, но никого подозрительного обнаружить не удавалось»6. Как известно, дыма без огня не бывает, а странный дым от зажженного непонятно кем огня лишь способствовал ощущению присутствия рядом чужой и враждебной силы.
Невидимый и неуловимый враг порождал подозрительность, которая переходила в страх, искала и находила выходы.
А. И. Верховский вспоминал, как это происходило: «Показалось подозрительным, почему при подходе главных сил слева от дороги завертелось крыло мельницы. Шпиономания в то время охватила всех. Считалось, что немцы все могут и всем пользуются. Мельница была немедленно сожжена. Затем подозрение возбудила какая-то точка на фабричной трубе, стоявшей при входе в городок Бялу. Труба несколькими пушечными выстрелами была свалена и с грохотом обрушилась на окружающие строения»7. В сентябре 1914 г. на паровой фабрике в Друскениках был дан обычный сигнал к работе – свисток, а в это время под городом шел артиллерийский бой. Толпа бросилась искать сигналившего неприятелю шпиона и вскоре нашла глухонемого немца, который и был убит8. И все это происходило на собственной территории, что уж говорить о творившемся на вражеской.
