Ильичева назначили заместителем министра иностранных дел, а идеологию поручили спокойному по характеру и умеренному во взглядах Петру Ниловичу Демичеву, который курировал химизацию народного хозяйства, а до этого был первым секретарем Московского горкома. Недоброжелатели неизменно именовали его «химиком», тем более что он окончил Московский химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева.
Демичев был помощником Хрущева, но это ему простили, поскольку осенью 1964 года он решительно выступил против Никиты Сергеевича. После смерти маршала Малиновского Шелепин предлагал назначить Демичева министром обороны: Петр Нилович имеет военный опыт, был на политработе в армии. Но с учетом отношения Брежнева к Шелепину такая рекомендация Демичеву могла только повредить.
Его перевели с химизации народного хозяйства на идеологическое направление, потому что в ЦК он считался образованным человеком. Демичев даже писал диссертацию о европейской философии XIV века в Высшей партийной школе, но работа осталась незавершенной, поскольку секретарю ЦК не пристало защищаться в подведомственном учреждении.
Благообразный, с пышной шевелюрой и в модных очках, Демичев, как шутили в те времена, зло делал только по необходимости. Он был ровен в общении с людьми, мог выступать без бумажки, производил впечатление почти интеллигентного человека.
Его помощником по идеологии в московском горкоме был Виталий Александрович Сырокомский, будущий первый заместитель главного редактора «Литературной газеты», придерживавшийся более чем либеральных взглядов. В ЦК помощником стал Иван Тимофеевич Фролов, будущий академик и главный редактор журнала «Вопросы философии», воевавший с Трофимом Лысенко.
«Я застал еще сравнительно молодого, энергичного, очень доброжелательного и по тем временам прогрессивного человека, – рассказывал Иван Фролов, – стремившегося к обновлению духовной жизни».
Среди подчиненных Демичева в отделах культуры и пропаганды были и люди ограниченные и нетерпимые к любым новым веяниям в литературе и искусстве.
«В отделе культуры, – вспоминал сам Петр Нилович, – кое-кто из скрытых сталинистов поговаривал о неразборчивости в некоторых контактах с творческой интеллигенцией. Но после того как я в моем кабинете проговорил с Солженицыным более трех часов, разговоры прекратились. Обвинить меня в неразборчивости никто не захотел».
Через несколько месяцев после того, как на Демичева возложили обязанности секретаря по идеологии, в июле 1965 года, у него побывал Твардовский. Александр Трифонович, как обычно, пытался получить разрешение на публикацию произведений, которые не пропускала цензура.
Демичев Твардовскому очень понравился. Петр Нилович не возражал против публикации романа Михаила Афнасьевича Булгакова «Театральный роман»:
– Пусть решает редакция. Я не хочу читать рукописи, я люблю читать роман в готовом виде, как обычный человек…
Но опубликовать замечательный роман Булгакова «Новому миру» так и не удалось. Окружающие вскоре заметили, что далеко не все обещания Демичева выполняются. Твардовский ему прямо в лицо сказал:
– Я вам не верю. Вы говорите одно, а потом все получается по-другому.
Тем не менее Демичев был приличнее своих предшественников и наследников на этом посту.
В 1971 году Майя Плисецкая репетировала новый балет «Анна Каренина». Музыку написал ее муж композитор Родион Щедрин. Руководство Большого театра и Министерство культуры были недовольны постановкой. Посмотрев первый прогон, велели прекратить репетиции.
Плисецкая и Щедрин обратились за помощью к Демичеву.
«Демичев выслушал нас приветливо, – вспоминала Плисецкая. – Мы видим рядом его в первый раз. Вблизи он проще, мягче, чем изображен на своих портретах в руках участников первомайских демонстраций.
Демичев говорит тихо, неторопливо, убаюкивающе. Все на «пиано», все в одной интонации. Временами голос его так затихает, что разобрать речь нет никакой возможности. Мы напрягаемся, тянем шеи, угадывая временами смысл сказанного только по движению губ.
– Я разделяю ваше беспокойство. Даже если попытка воплощения балетной «Анны Карениной» будет не очень удачной, министерству следовало бы поддержать вас за смелость. Надо довести дело до конца. Я распоряжусь».
В данном случае Демичев исполнил обещанное, потому что это было в его силах.
Его главная проблема состояла в том, что для идеологического чиновника Петр Нилович был слишком мягок. Это раздражало его начальников. А деятели культуры не любили его за то, что он боялся принимать решения и держать слово. Юрий Любимов называл его то «Химиком», то нежно-презрительно «Ниловной».
Демичев в одном из разговоров укорил Любимова:
– Почему вы такой злой?
– Это только для того, чтобы оттенить вашу доброту, Петр Нилович!
Юрий Петрович Любимов в опубликованных письмах к сыну не скрывал своего презрения к Демичеву:
«Наш идеолог носит дымчатые очки, у него седой перманент с легкой волной и лицо поблескивает ночным кремом, говорит очень тихо, всем приходится вслушиваться; изредка, что-то бормоча, делает вид, что записывает.
Но когда надо, он даже орал и визжал на твоего папу, а однажды папа после тяжелого разговора, где, напрягаясь и вслушиваясь в сурово-тихие наставления, половину не разобрал, что же с ним будет, уходя после аудиенции, уже взявшись за ручку двери, услышал внятный громкий голос Химика:
– Так вот, никаких «Бесов», никаких Высоцких и никаких Булгаковых.
Видимо, Ниловна рассчитывал, что папа упадет в обморок по ту сторону кабинета. А уж там помощники разберутся, что делать с папой».
Высокопоставленные товарищи по партии считали, что Демичев распустил интеллигенцию и такую должность должен занять более жесткий человек.
В начале 1970-х обратил на себя внимание секретарь Московского горкома по идеологии Владимир Николаевич Ягодкин.
Преподаватель экономического факультета Московского университета, он делал карьеру по партийной линии и был утвержден секретарем парткома МГУ. Владимир Ягодкин стал известен своими жесткими, ретроградными выступлениями. Люди, которые его хорошо знали, говорят, что жесткость и нетерпимость были следствием его нездоровья. Постоянные болезни усугубляли негативное восприятие окружающего мира.
Работая в горкоме, Ягодкин стал кандидатом в члены ЦК, депутатом Верховного Совета РСФСР, почувствовал свою силу. Он покровительствовал сталинистам. Он возмущался любым произведением литературы, где мог заподозрить критику Сталина. Разносил замечательные романы Федора Абрамова о трудной жизни послевоенной деревни, говорил с обидой:
