Это был с его стороны, если оценивать ближайшее будущее, огромный дипломатический промах. Нельзя было обижать Болеслава! Но Ярослав находился в тот день в игривом настроении, и почему бы, решил он, не поморочить голову союзнику Святополка.
* * *
В конце сентября, в теплый еще день, из Любеча выехал только что переговоривший с князем всадник, которому Ярослав хотел было дать поручения, но вынужден был ограничиться ни к чему не обязывающими пожеланиями. Александр охотно выслушивал мнения политиков, со многим соглашался, ко всем светлым начинаниям относился с большой степенью доброжелательности, оказывал услуги и помогал то советом, то действием, но поступить на службу почему-то отказывался.
Радуясь солнечному дню, как зеркальному отображению жизнерадостной своей натуры, иногда снимая перчатку, чтобы подкрутить щегольский ус, Александр не ехал — путешествовал, не смотрел по сторонам — восхищался, не дышал — пил свежий воздух, не радовался — смеялся. Мрачноватый в юности и даже в молодости, теперь, в среднем возрасте, он давал волю своему солнечному мировосприятию. Он был счастливо женат, и жена собиралась в очень скором времени родить ему наследника. Он походя начал несколько значительных дел за последние три месяца, и радовался их частично удачному завершению. Ехал он не медленно и не быстро на юг, и к концу второго дня, за час до заката, оказался в интересном месте — своего рода междуречье. Справа шелестел Ирпень, а слева и сзади журчала дурацкая смешная Буча. Он прибыл сюда обходным путем, чтобы приехать именно ближе к вечеру. Он без труда нашел монастырь и, ориентируясь на него, поехал шагом вдоль берега, пока не заприметил небольшое строение, сарай, не сарай, и костерок возле, над которым болтался котелок. Александр соскочил с коня, привязал его к дереву, и остался рядом, в тени, не прячась, но и не слишком афишируя свое присутствие. Из избушки вышли двое, он и она. Она была выше его ростом. Он поддерживал ее под руку. Осторожно усадил рядом с костерком. Помешал варево, отлил из котелка в плошку. Дал ей в руки. Заботлив. Александр вгляделся, мигнул, и вгляделся еще раз. Женщину он явно где-то видел раньше, но вот не помнил, где именно. В детинце? Нет. На торге? Нет. На Подоле? В доме ювелира? В доме портного? Нет. Но очень знакомые лицо и фигура. Где же, где же. А! Да это же подружка его жены. Ирина? Нет, Ирина маленькая, а эта вон какая жердь. Какое-то странное имя, не то польское, не то венгерское, библейского происхождения. Вот, оказывается, о какой женщине мне говорили. Что ж, хорошая женщина. Смелая женщина.
Александр вышел из августовской тени и приблизился к костру. Хелье и Эржбета одновременно подняли головы.
— Вечер добрый, люди, — сказал Александр. — Как поживаете, о чем думаете, где правды ищете?
— Как ты нас нашел? — спросил Хелье. — И кто еще знает, что мы здесь?
— Никто не знает. А как нашел — расскажу, да и останется оно нашей маленькой тайной, — попросил Александр, сдерживая смех. — Что вы тут такое едите? Позвольте присоединиться. Не пропитания ради, а токмо лишь из любопытства. А я к вам с вестями и новостями.
Он присел напротив них у костра, наклонился к котелку, понюхал пары, пожал плечами.
— Ничего особенного, — сказал он. — Варангский отвар.
— Ты из Киева только что? — спросил Хелье.
— Нет. То есть, и из Киева тоже. Но после Киева был Любеч. Такая дыра, скажу я вам. Не знаю, зачем Ярославу понадобилось там жить. Но он там теперь живет. И просил передать привет.
— Что ж, передай и ты ему наш привет, — сказал Хелье.
— Ты в ближайшее время сможешь это сделать сам.
— Любеч — это крепость вверх по Днепру, да?
— Именно. И из Киева тоже вам привет передают.
— Кто? — спросил Хелье, суеверно не решаясь спросить.
— Да вот, видишь ли, есть у меня в Киеве один знакомый шарлатан. Людей лечит. Больше, конечно, мозги им заговаривает, но ведь это тоже не мало. Давеча довелось мне с ним встретиться, и рассказал он мне, как принесли к нему солидного мужчину с двумя ранениями, коего обнаружили какие-то смерды, проживающие в невежестве неподалеку от реки Буча. И что-то мне такое подумалось, по описанию. И спросил я, где резидентствует сей муж. И пошел его проведать. Оказалось — знакомый.
— Гостемил? — спросил Хелье тихо.
— Потомок древнего рода трясение по членам имел из-за горячки. Но выздоравливает. И поведал он мне кое-что. Я — обратно к шарлатану, спрашиваю, не лечил ли кто из его коллег еще кого-нибудь, привезенного от Бучи. Он подумал и говорит — не помню. Но потом вспомнил, что некий грек, еще больший шарлатан, ездил месяц назад в те края, и тоже какое-то ранение было. Ну, мало ли что, другой на моем месте пожал бы плечами, но я что-то такое… подумал… да и Гостемил кое-что рассказал. В общем, нашел я этого грека и, сам будучи частично греком, не проявил должного уважения ни к его профессии, ни к нему самому. И выведал у него все, что требовалось. Он упомянул монастырь, а неподалеку от Бучи в этих краях всего один этот монастырь и есть.
Хелье вздохнул счастливо. Радость переполняла его.
— Молодец Гостемил, — сказал он. — Какой молодец, а! Хочу его видеть.
— Это можно, — заверил его Александр. — Но не сейчас. Позднее.
— Почему?
— Видишь ли, друг мой… — Александр замялся.
— Тебе сейчас нельзя показываться в Киеве, — заметила Эржбета.
— Вот, — подтвердил Александр. — Видишь, женщины всегда видят самое главное во всем, только не каждый раз о том говорят, а по большей части говорят всякие глупости.
— Как там кузина моя? — спросила Эржбета.
— Кузина? А кто это, твоя кузина?
Эржбета промолчала.
— Но ведь, — возразил Хелье, — если мне в Киеве опасно, то каково же Гостемилу.
— Гостемилу, надо сказать, было бы еще опаснее, если бы не одно пикантное обстоятельство. Как оказалось, у него, Гостемила нашего, имеется в Киеве покровитель. Тайный, но очень могущественный.
— Это ты о ком? Это ты, что ли?
— Я-то? У тебя слишком хорошее мнение о моих весьма скромных возможностях, друг мой Хелье. Нет, нет, самый настоящий, с большим влиянием, покровитель. За Гостемилом ухаживает лучший киевский шарлатан, уж я докладывал. Состояние желудка Гостемила после ранения деликатное весьма, грубая пища ему нынче не подходит, посему у него служит лучший повар. Дом Гостемила убирается, моется и чистится двумя дородными тетками, очень работящими. А чтобы кому не пришло в голову свершить в доме этом негодяйство и повредить хозяину, у входа самый настоящий ратник устраивает проверку, спрашивая — кто ты, какого звания, и почему, и не идти ли тебе лучше своею дорогою. Кто бы мог подумать!
Зашло солнце. Эржбета с помощью Хелье перебралась во времянку и там уснула. Хелье снова вышел на воздух. Александр еще некоторое время рассказывал о киевских новостях. Автор крамольной былины о полоцких событиях был взят под стражу — не за былину, разумеется, это было бы мелко, но за драку в каком-то кроге и оскорбление болярина, и провел под стражей две недели, пока родственники его не продали все его имущество, не доложили своих денег, и не заплатили виру. Легкие осенние шапки с декоративным околышем снова вошли в моду. Дир командует дружиной.
Хелье вытаращил глаза.
— Какой дружиной?
— Малой ростовской. В войске Святополка. Друг твой нынче в большой милости, от Святополка не отходит, важные поручения выполняет.
— Так это…
— Нет, Гостемилу покровительствует не он. Подумаешь — вояка, подумаешь — правая рука Святополка. Конечно, не правая рука, а так, главный охранник. Но не как Добрыня был при Владимире, а попроще. Теперь вот что, Хелье, — сказал Александр, понижая голос. — Ярослав хочет тебя видеть. Уж не знаю, зачем это ему! Но хочет. И даже грамоту прислал. Вот.
Александр вынул из-за пазухи грамоту.
— Я не умею по-славянски читать.
— А вдруг? Может, это только по первости кажется, что не умеешь, а на самом деле очень даже? Ты попробуй.
— Да не умею я!
— А все-таки.
Хелье взял грамоту и повернул ее к свету костра. Писано было по-шведски, красивым, ровным почерком. Официальное приглашение на прием. Хмм.
— А зачем я ему?
— Это уж ты сам у него выясни.
— А когда?
— А когда хочешь. Но не советую откладывать. Я еду теперь в Киев. Не передать ли чего Гостемилу?
— А жена твоя где?
Александр хмыкнул.
— Все-то тебе знать надо. Ладно. Тогда начистоту. Что у тебя было с моей женой? Говори не таясь, зла я ни на кого не держу, это не в моих привычках.
— Ничего.
— Неправда. То есть, в Киеве ничего не было, это точно. А вот в Сигтуне, возможно, было.
— У нас с ней родились две дочери.
Александр чуть не поперхнулся, но быстро спохватился.
— Какие дочери, что ты плетешь!.. А. Понимаю. Шутим. Ладно. Когда я ее встретил, у нее никого не было, за это поручусь. Была в ней тайна…
